Ох уж этот Ванька (СИ)

Отец вынимает еще два небольших свертка.

— Лампу вот привез.

Мать качает головой. Такой новинкой она и впрямь недовольна.

— Вот уж это напрасно... Газом вонять будет и до пожара недалеко. Боюсь я...

Зато Ванька в великом восторге.

— Тять, покажь ланпу!..

— Не «ланпа», а лампа,— поправляет отец. — Я сам этак ошибался, так в лавке меня на смех подняли. Газу-керосину четверть привез. В санях оставил.

— Не придумаешь еще, где газ-то держать...— продолжает сомневаться мать.

— Люди в кладовой или в подклети держат. Газ — он кругом нужен. С железа, с замка, скажем, ржавь съедает, и клоп от его духу уходит.

— Сказывали, да боязно...

— Привыкнешь. Лампу я завтра налажу, сейчас нельзя: пузырь с морозу лопнет.

Ванька разочарован, но в коробе оказывается еще сверток. Прежде чем его вытащить, отец с видимой тревогой поглядывает на мать.

— Чего еще?

— Часы купил...

Часы, с точки зрения матери, хотя и баловство, но не опасное, и она улыбается. Отец бережно разворачивает обновку. Ванька следит за каждым его движением.

До чего же хороши часы! На жести, поверх циферблата, изображен еловый лес, в *есу длиннорогий олень па-<^ется. Снизу от часов идет цепочка — длинная-предлинная.

тдельно завернуты гиря и маятник. Диск маятника бле-

стит так, что Ванька, не спрашивая, понимает: вещь зо

лотая.

— Тять, часы сегодня повесь!..

— Это можно.

Отец вешает ходики на гвоздь, прицепляет маятник и гирю, подтягивает цепь... Только со стрелками происходит недоразумение: они показывают самое несуразное время, а точное узнать на Горелом погосте не у кого: впору у петухов спрашивать. Не учел этого Киприан Иванович, когда покупку делал...

И еще: то ли часы на морозе простудились, то ли в лавке внутри их что-то заржавело, но постукивали они с хрипотцой и дребезжанием, точно букву «и» выговаривали.

Уже лежа на полатях, Ванька понял, в чем дело.

— Тять, а тять, часы-то разговаривают!

— Тукают, а не разговаривают,— поправил отец.

—- Да нет, тятя! Ты лучше послушай, они словами разговаривают.

— Что ж они тебе говорят?

— «Вот и ладно, вот и ладно, вот и ладно!..»

Киприан Перекрестов никакого фантазерства не признавал.

— Юрунду городишь! — сердито отозвался он.— После молитвы спать полагается, а не выдумывать.

Но поди ж ты! Прислушавшись к ходу часов, он сам начал разбирать их хрипловатую и косноязычную речь. Только ему вместо буквы «и» упорно слышалась буква «е», и получалось, что часы твердили совсем другое:

«Вот не ладно, вот не ладно, вот не ладно!»

2.

Такое ни с того ни с сего на ум не придет. Хоть и устал Киприан после дальней дороги, не спится ему. Ваньке заказал думать, а самого обступили думы невеселые, нерешимые... Правда, так и раньше с ним бывало, когда в тысяча девятьсот пятом году на берегу моря-океана в японском плену жил,..

Не обижен Киприан ни силой, ни здоровьем и ума к соседу занимать не хаживал, а нет у него покоя. Недоволен сам собой Киприан Перекрестов, да и только!

Положим, в том, что очутился он в плену, никакой его вины не было. Только когда господа офицеры начали шаш-

ки японцам отдавать, зашвырнул он в кусты свою трехлинейную, мосинскую... И то потому, что ни в стволе, ни в магазине, ни в подсумках ни одного патрона не осталось, И понял в ту минуту Киприан Перекрестов, что случилось что-то в высшей степени неладное. И уж совсем тошно ему стало, когда увидел, как офицеры меж собой посмеиваются, радуясь тому, что японцы разрешили им шашки при себе оставить...

Судить офицеров — дело царское, себя самого судить — каждый волен. Силен и умен Киприан Перекрестов, а что толку в его уме и силе? И в медведе ума много, да только тот ум вон не идет — и силен медведь, да всю жизнь в болоте живет...

Привез Киприан из города большую досаду. Никому про нее не сказал — думал, сама пройдет. Но не тут-то было! Смешное дело: разбередил отцовскую рану восьмилетний сын-несмышленыш своей глупой болтовней.

Досада же получилась горькая. За несколько дней до отъезда из города зашел Киприан в контору лесопилки за расчетом и застал великую распрю: полна изба народа и такая ругань стоит, что хоть святых вон выноси. Прислушался и понял: артельные мужики с приказчиком воюют. Что приказчик народ обсчитывает, об этом давно знали, но тут получилась у него промашка: оказались среди артельных люди пробивные и нахрапистые. Он им слово — они ему десять.

— У меня,— кричит приказчик,— все записано!

А они в ответ свои записи предъявляют за его же или хозяйской скрепой.

— Чего, подлая душа, врешь, чья здесь подпись стоит? Сколько лесу возили, за столько и плати!

У приказчика от злости морда в красных пятнах, сам себе всю бороду оплевал.

— Варнаки! — кричит.— Шпана, обманщики, копеечники!.. У меня счет точный. Хотите — получайте, не хотите...

Тут из толпы один наперед выступил В плечах неширок и не очень чтобы бородат Однако заговорил дельно.

— Обождите, ребята, я сейчас с ним потолкую... Чего, господин приказчик, с намк случится, ежели мы не пожелаем твоей лжи подчиниться?.. Ты не с одним говоришь, _а с артелью, и артель всегда на тебя управу найдет! Так и знай!..

—- Мировым стращать вздумал? Вот испугал!..

_ Мировой на хозяйскую сторону стать может, мы и

без него управимся...

—- Чем грозишь? Лесопилку подожжешь и меня с хозяином в прорубь спустишь? За такие угрозы знаешь, что будет?..

— Оболгать меня, толстомясый, хочешь? Не выйдет! Нам нет нужды о тебя да о хозяина руки пачкать. Мы так сделать можем, что вы с хозяином сами в реку сиганете... Ежели лесопилка станет, кто за невыполнение казенных подрядов в ответе будет?.. Ежели сейчас полного пересчета не сделаешь, мы хозяина под суд загоним и тебя заодно!..

— Забастовкой грозишь?

— Хоть бы и так!..

Послушал Киприан такой разговор — и за дверь: реши » переждать, пока все образуется. И верно, на другой день образовалось: артельные мужики заработанные деньги сполна получили и разъехались по домам.

Тут-то и зашел на свою беду в контору Киприан Перекрестов, не нашел лучшего времени для расчета! Хозяин сидел злой и расстроенный, приказчик — того более.

— С тобой,— говорит,— я враз рассчитаюсь...

Открыл какую-то книгу, пододвинул к себе счеты и давай отстукивать... Минут пять отстукивал, потом сунул Киприану бумажку для подписи и сразу из стола деньги выложил: четыре красненьких, а на них два серебряных рубля и пятиалтынный швырнул.

— Обожди, сколько мне платишь?

— Сколько полагается.

Хоть и был безграмотен Киприан Перекрестов (только фамилию умел подписывать), но счет возкам вел и свой заработок знал.

— Шестнадцать рублей, восемь гривен недодаешь,— сказал он.

Приказчик враз вскипятился.

— Ты что, колода таежная, меня учить собрался?

Глянул Киприан на хозяина, а тот в окно смотрит, точно до разговора ему дела нет. При найме золотые горы сулил, при расчете — рыло в сторону. И раньше, случалось, обманывали Киприана, но чтобы так нахально и на такую сумму — этакого не бывало. И денег, конечно, жаль (сем-

надцать рублей — деньги не малые), но еще горше, что его, Киприана Перекрестова, унизили, в глаза посмеялись над его темнотой. Прав он, бесспорно прав, а доказать своей правоты не может. Приказчик насмехается:

— Наш счет всегда правильный, потому как на бумаге значится, а языком-то полторы тысячи наработать можно.

Досадно Киприану на свою темноту и неграмотность. И другое обидно: когда возка леса начиналась, звали мужики его в артель, но он сам закобенился — неохота была, видишь ли, с табачниками компанию водить. Понадеялся и на то, что лошади у него крепкие, что на сдельной работе он больше других вытянет... И вот получилось: вытянуть-то вытянул, а заработал меньше всех. Артельные свои интересы отстояли, а он, как карась, щуке в хайло угодил. И винить некого, сам виноват!