Записки купчинского гопника

Через неделю начальник говорит:

– Гляди-ка, опять прекрасный сюжет. Люди добровольно закапываются в могилы.

– Тоже, – говорю, – энтузиасты своего дела.

– Вообще-то их потом откапывают.

– Когда, – спрашиваю, – потом?

– Лет через сто, – говорит начальник и, увидев, что никто не засмеялся, поясняет: – Шучу.

И велит мне поехать и закопаться в могилу.

– Откапываться необязательно, – сострил оператор.

Желающих закопать себя в могилу набралось человек семь. И человек десять представителей СМИ.

Журналисты местные, а будущие мертвяки – из разных мест. Одна семейная пара чуть ли не из Якутии прилетела.

– Мы, – говорят, – прошлым летом закапывались. Очень благотворно влияет на психику.

– А у вас в Якутии нельзя закопаться? Обязательно к нам ехать?

– У них холодно, – пояснил водитель, которому снова приспичило погулять и посмотреть на идиотов.

Семейная пара посмотрела на нас с нескрываемым презрением.

Когда выяснилось, что мертвяки еще и платят деньги за то, чтобы зарыть себя в могилу, водитель смачно плюнул и ушел в машину.

– Давай закапывайся, – говорит мне оператор.

– Я не могу закапываться. Я с похмелья.

– И что?

– Меня мутит. Могу блевануть.

– Блевани, – говорит оператор. – В чем проблема? В могилке блеванешь – никто и не заметит.

– В могилке, – говорю, – люди на спине лежат. А на спине блевать неудобно и опасно для жизни. Можно захлебнуться. Многие, – говорю, – замечательные люди именно так заканчивали свою жизнь.

– Кто же? – заинтересовался оператор.

– Говорят, что Олег Даль.

– Надо похмелиться, – признает оператор.

А похмелиться нечем. Место глухое. Его руководитель погребения долго отыскивал. Смотрел, чтобы аура была подходящая.

Ауру он, может, нашел и подходящую, только вот почва малость подкачала. Или лопаты были не той системы. В общем, копают покойники себе могилы, а выкопать не могут.

Оператор злится, суетится, кричит:

– Давайте, уроды, быстрее по могилам рассаживайтесь. Скоро стемнеет, как я снимать буду?

– Темнота, – говорит руководитель погребения, – усугубляет психологический эффект.

– Чего ж ты, – кричит оператор, – не предупредил, чтобы я освещение захватил?

Стемнело.

– Поехали домой, – говорит водитель.

– Нет уж, – отвечает оператор. – Дождемся, чем этот цирк закончится.

Народ, одевшись потеплее, разлегся по могилам. Лежат в яме, над ними палки положены, а на палках – ельник.

Руководитель погребения засыпал могилы песком. Только трубы торчат, чтобы покойники без кислороду и впрямь не окочурились.

Руководитель погребения застучал в бубен и завыл. Жуткое, скажу вам, зрелище.

– И сколько, – спрашиваю, – они будут в могилах лежать?

– Час, – говорит руководитель и снова бьет в бубен.

Мы уже уезжать собрались, как из могилы послышался голос. Если точнее, то не из могилы, а из трубы. И голос, соответственно, загробный.

Был с нами старичок из какой-то газетенки. Шустрый такой старикашка. Все выспрашивал, что да как, и раньше всех себе могилку выкопал. Не терпелось, видимо, старичку.

А как в могилку слег, так и передумал.

– Выкапывайте, – кричит, – меня к чертовой матери.

– Я не могу вас раньше положенного времени выкопать, – возражает руководитель. – Это нарушит психологический эффект.

– Выкапывай, сукин сын, – кричит старичок. – Сейчас сдохну к чертовой матери.

– Зря он перед смертью черта поминает, – говорит оператор.

А старичок орет и орет. Сдохну, мол, сдохну.

А может, и вправду сдохнет. Пока он в трубу орет, кислород-то в могилку не поступает.

– Не смейте его выкапывать, – кричат из других могил. – Он нам весь эффект испортит. А мы, между прочим, деньги заплатили.

– В принципе, они правы, – согласился оператор.

– А как же, – говорю, – ценность человеческой жизни?

– Отжил свое старик, – вздохнул оператор.

Руководитель еще немного посомневался и откопал старикашку. Тут мы и уехали. Водителю с оператором еще в ночной клуб поспеть нужно было, презентацию снимать.

А я вскоре уволился. Денег, сволочи, мало платили.

– Привет, – услышал я за спиной.

Я и не заметил, как телевизионщики подошли.

Корреспондент знакомый. Зовут Жора. Раньше работал парламентским обозревателем, рассказывал про Законодательное собрание. С тех пор погрузнел и погрустнел. Тучный, одышливый, на лице выражение то ли недовольное, то ли брезгливое. А скорее – скучающее.

Оператор – суровый юноша со штативом и жвачкой, залепленной за ухо. И стажерка Аня. Миниатюрная блондиночка. Ротик приоткрыт, носик слегка вздернутый, а глазки смотрят на мир удивленно, но с примесью восхищения. Я так ее себе и представлял.

Корреспондент вкратце обрисовал ситуацию. Они снимают сюжет про Купчино. Разные известные люди рассказывают про этот загадочный уголок нашего прекрасного города.

Знаменитого музыканта Билли Новика, автора хита «Купчино – столица мира», они, к сожалению, не выцепили.

Я знал Билли, когда он еще был Вадимом. Его отец вместе с моим отцом в техникуме учился. И как-то Вадим с мамой приходили к нам на какой-то праздник. Он тогда мечтал стать врачом, а я уверял, что буду продавцом в пивном ларьке. Оба мы занимаемся не тем, о чем мечтали в детстве.

Отсутствие Новика телевизионщики компенсировали тем, что отсняли одного знаменитого писателя и одного знаменитого переводчика. Компания меня порадовала. Да и вообще приятно, когда тебя зачисляют в известные люди.

– С чего начнем? – деловито осведомился оператор.

– Вы обещали показать нам Купчинский Колизей, – напомнила Аня.

– Обещал. Только сам я его никогда не видел.

– Будем искать, – сказал оператор.

Стали искать Колизей.

Сперва натолкнулись на монумент воинам, погибшим в Афганистане. Затем на памятник «Спецназу России».

– У вас здесь мемориальное кладбище, что ли? – недовольно спросил корреспондент Жора.

Я немедленно поставил невежду на место:

– Вообще-то мы находимся в Парке интернационалистов.

Жора презрительно осмотрел оба монумента и вынес вердикт:

– Уродство.

Оператор гнусно хихикнул:

– А ты думал, в этой дыре Монферран стоит? Или Роден?

– Попросил бы, – сказал я, – Купчино не оскорблять. Нынче все памятники убогие. И вообще я не могу находиться в атмосфере травли.

– А мне памятники нравятся, – заявила Аня и слегка покраснела. – Они очень даже импрессионистичные.

– Скорее, экспрессионистичные. Даже чересчур.

– Вам виднее, – грустно согласилась Аня. Дескать, куда нам, простым стажеркам. Вы приглашенная звезда, вам виднее.

– И где обещанный Колизей? – спросил оператор.

– Он вроде на холме должен быть.

– Здесь всюду холмы, – заметила Аня.

Действительно, куда ни посмотри, всюду холмы.

– Родное наше Купчино, – сказал я, – производя обширную торговлю квасом, печенкой и вареными яйцами, имеет речку Волковку и, в согласие древнему Риму, на семи холмах построено.

– Чем у вас торгуют? – спросила Аня, строча в блокноте.

– Это не надо записывать, это из Салтыкова-Щедрина.

– Выпендриваться обязательно? – спросила Аня и снова покраснела.

Она права. Зачем я выпендриваюсь? У меня сегодня другой имидж.

– Может, Колизей на другой стороне? – предположил оператор. – Может, надо через дорогу перейти?

– Вряд ли, – сказал я. На другой стороне красовались вывески «Грузинская кухня», «Хачапурный домик», «Стриптиз-бар» и «Двери Гардиан-Волховец».

– Наверное, Колизей вон там, – сказал корреспондент Жора, показывая рукой в неопределенном направлении. – Там, где краны стоят.

– Там метро строят, а не Колизей, – с видом знатока пояснил я.

– Зачем этим уродам метро? – задал оператор риторический вопрос, но, уловив мой недовольный взгляд, замолчал.

Мы бродили по округе. Натолкнулись на туалет и трамвайное депо. Уставшие, но недовольные остановились у самого маленького холмика с пологим верхом.