Отель «Ирис»

Мне хотелось закричать что есть мочи, но из моего рта вырывались только стоны. Мужчина еще сильней прижал мою голову к полу. Мое обезображенное гримасой лицо отражалось в стекле книжного шкафа. За стеклом выстроились в ряд русские книги.

Я впервые в жизни увидела русские буквы. Когда переводчик впервые привел меня в эту комнату, первое, что мне бросилось в глаза, был его письменный стол: примитивный и старый. На нем в безупречном порядке были разложены пять остро заточенных карандашей, два потрепанных словаря, пресс-папье, лупа, а ниже лежали открытая книга и тетрадь.

Точно так же текст в тетради был безупречным, ровным и не отклонялся даже на миллиметр. Крохотные иероглифы были выписаны на удивление тщательно. Никаких помарок или исправлений. Все было изящным и миниатюрным.

– Это роман о Марии?

Чтобы я не коснулась книги, он удержал мою руку. Неужели потому, что не хотел, чтобы я к ней прикоснулась? Во всяком случае, переводчик сделал это не потому, что ему просто хотелось подержать мою руку в своей.

– Да, – ответил он.

– Русский язык кажется удивительным, даже если просто смотреть на него, ничего не понимая.

– Почему?

– Мне кажется, что это какая-то шифровка, скрывающая романтические тайны.

Казалось, он не собирается отпускать мою руку.

– А что сейчас делает Мария?

– Она наконец встретилась со своим учителем верховой езды. Потом они поцеловались в углу конюшни, и у него, как всегда, был в руке хлыст. Закусив удила, лошади слабо ржали. Солома шуршала у них под ногами. Свет, проникавший через щели в стенах, бороздил полумрак по диагонали.

Он притянул меня к себе и поцеловал в губы. И в это мгновение я почувствовала на губах все. Тепло его тела, сухощавость, связанную с возрастом, короче – все.

Это был спокойный поцелуй. Даже шум волн смолк. Наступила такая глубокая тишина, словно это разверзлась бездна, в которую нам предстояло рухнуть.

Постепенно его желание начало возрастать. Его руки, лежавшие у меня на плечах, стали бродить по моей спине, а дойдя до бедер, изучали рельеф моих костей. Я не знала, как следует на это реагировать.

Но мне не оставалось ничего другого, кроме как подчиняться его приказам. День сегодня выдался жаркий, но внутри было холодно. Возможно, причина тут заключалась не в том, что я была голой, но в пагубной атмосфере, пропитывающей этот дом. Одна занавеска на широко распахнутом окне с южной стороны время от времени налетала на другую, но теплый ветерок до меня так и не доносился. Видневшаяся через это окно выкрашенная в белый цвет терраса, равно как и садовая лужайка, и простирающееся совсем рядом море казались мне каким-то далеким пейзажем. В мире остались только мы одни.

Мужчина схватил меня за волосы и потащил к дивану. Инстинктивно я хотела закрыть лицо руками, но не успела. Уложенные матерью волосы растрепались и ниспадали мне на лицо. Повсюду рассыпались шпильки.

– Сопротивляться бесполезно. Ясно?

Его голос доставил мне одновременно удовольствие и боль. Я хотела высвободиться, но не могла пошевелить головой.

– Отвечай мне.

– Да, – наконец слабым голосом выдавила я.

– Громче.

– Да, я все поняла.

Я повторила эту фразу несколько раз, пока мужчина не удовлетворился. Потом он достал шнур. С его появлением между нами возникла странная связь, как бы не основанная ни на чем. Шнур был намного более гибким и твердым, чем бечевка для перевязывания пакетов. От него исходил легкий запах какого-то лекарства. Наподобие того, который после окончания занятий витает в кабинете химии. Во всяком случае, это был совсем другой запах, чем тот, который перед смертью исходил от моего деда. Впрочем, чем-то похожим пахло от трубки, через которую желтая жидкость вытекала из его живота.

От пут, впивающихся в мою плоть, все тело вздулось. Мужчина по-прежнему был одет. С начала и до конца, каждое его движение, каждый жест были безупречными. Его пальцы великолепно вьшолняли свою роль, и мне казалось, что я подвергаюсь какому-то сеансу магии.

Я не могла даже представить, что он делает с моим телом. Единственное, что я могла видеть, – это отражение в стекле книжного шкафа. Мои руки были связаны за спиной на уровне запястий. Груди стали бесформенными и раздавленными, но соски слегка порозовели, словно мечтая о ласке. Веревка, которой были связаны мои подогнувшиеся колени, проходила через бедра и таз и широко раздвигала мои бедра. Когда я попыталась их сдвинуть, веревка начала давить еще сильнее и впилась в самое потаенное место слизистой оболочки. Свет проникал в те интимные глубины, которые прежде всегда были скрыты во мраке.

Переводчик все еще не доверял мне, хотя я отказалась от попыток вырваться и исполняла все, что он требовал. Он не мог удержаться от того, чтобы полностью лишить меня свободы.

– Почему ты дрожишь?

Он взял меня за подбородок. И этого оказалось достаточно, чтобы заскрипели все мои жилы. Я прекрасно понимала, что ему нужно: чтобы я ответила так, как ему хочется, но мне удалось только выдавить слабую улыбку. Тогда он еще сильнее затянул узел у меня за головой. По всему телу растеклась сильная боль.

– Извините. – Преодолевая страдания, я наконец смогла выдавить: – Извините. Отпустите меня.

С малых лет я неустанно повторяла эти слова матери. Я далее не понимала, что они обозначают, и произносила их так, словно плакала. Теперь я наконец узнала смысл этих слов.

– Умоляю вас. Простите меня. Я больше не буду дрожать. Я буду послушной.

Мужчина смерил меня взглядом. Он тщательно осмотрел меня с головы до ног, и ни один мускул у него на лице не дрогнул.

В этой комнате, где все, от этажерки для посуды до покрывала, не говоря уже о бюро и письменном столе, было безупречным и упорядоченным, я оказалась единственной, кто нарушал этот порядок. Моя одежда была разбросана повсюду, а я сама, катавшаяся по дивану, стала здесь каким-то чуждым, инородным телом.

Мое отражение в оконном стекле напоминало умирающее насекомое. Я была подвешенной курицей в холодильнике у мясника.

Сойдя с теплохода на берег, нужно было идти по дороге, тянущейся по берегу моря в направлении, противоположном тому, которое выбирают туристы, чтобы добраться до магазинчика, где продавалось все для аквалангистов. Там была маленькая бухточка, рядом с которой он и жил.

В маленьком домике под зеленой крышей. Лужайка была хорошо ухоженной, недавно покрашенная терраса сияла, а на окнах висели белоснежные тюлевые занавески, но это не спасало от виднеющихся тут и там некоторых признаков запустения в виде паутины. У стен, оконных рам и входной двери вид был весьма плачевный, возможно потому, что на них долгое время попадали морские брызги. Ко входной двери вели бетонные ступени, в которые были вделаны морские ракушки.

– Осторожнее!

Он протянул мне руку. Мои ноги, сжатые тесными кожаными туфлями, невыносимо болели.

Но эта была не подлинная боль. Я даже представить не могла, что рука, поддерживающая меня сейчас, будет точно так же меня ласкать.

– Какая замечательная комната, – сказала я, присаживаясь на диван. Но я сказала неправду, потому что, едва войдя сюда, почувствовала гнетущую, наступающую на пятки атмосферу.

– Спасибо, – ответил он, казалось, польщенный. Напряжение, не покидавшее меня всю дорогу от ресторана до киоска с пиццей, наконец спало. Он постоянно улыбался: не думал ли он уже тогда о том, какой первый приказ отдать мне?

Комната служила одновременно гостиной и кабинетом. Целую стену занимала библиотека. В глубине виднелась маленькая комната, должно быть его спальня, поскольку я заметила там настенное зеркало и кровать. За раздвижной стеклянной дверью, которая была открыта, виднелась кухня. Кухонное оборудование было старомодным, хотя все находилось на своем месте и во всем чувствовалась система.

Все было строго функциональным, нигде никаких украшений: ни картин, ни вазы, вообще никаких лишних предметов. Но что особенно поражало в этом доме – это безукоризненный порядок. Ни одна книга в шкафу не могла изменить своего места, газовая плита была вычищена сверху донизу, а на тщательно заправленной кровати не было ни единой складки. Однако подобная аккуратность почему-то вызывала ощущение неуютности. Я осторожно переложила на прежнее место подушечку, которая лежала у меня на коленях.