Навстречу ветру

Карлина спустила все деньги, заработанные утром. На пятом бокале грога она уже не помнила своего имени. Она села за стол и оставалась там, покачиваясь верхней частью тела, раздвинув ноги, с открытым декольте над прекрасной грудью, руками, спрятанными в складках подола, и пустым и водянистым взглядом, какой бывает у рыб, когда они постепенно задыхаются, вытащенные из воды.

В таверне никого не оставалось. Все клиенты ушли обедать. Проходя мимо нее, они окидывали ее презрительным взглядом, отпускали сальные шутки и выразительно хохотали, на что, впрочем, Карлина не обратила ни малейшего внимания. Подошел трактирщик. Это был крепкий и грязный мужчина, от которого несло спиртным и уксусом, служившим ему приправой для рыбы и чистящим средством для стойки и столов, которые он вытирал засаленной тряпкой. Ему понравилась эта женщина с момента, когда она зашла: ее грудь угадывалась под тонким платьем, а ноги были округлыми. Теперь, когда она была такая пьяная, скорее всего, можно было бы воспользоваться этим, чтобы неплохо провести время.

— Где живешь? — спросил у нее трактирщик.

Карлина сделала неуклюжее движение рукой, указывая куда-то вдаль.

— Я закрываюсь. Время обеда. Я отведу тебя к себе домой.

Она согласилась, кивнув.

Мужчина подошел к двери и толкнул ее, улыбаясь, ощущая, как горячая кровь начинает легко пульсировать в области паха. Потом он подошел к Карлине, взял ее за талию и помог подняться по лестнице вверх до комнаты над таверной, которую он занимал. Там он положил ее на кровать, разделся, сорвал с нее трусы и грубо овладел Карлиной с жадностью зверя. Она не сопротивлялась, отсутствующая, потерянная в бескрайнем убежище своего опьянения, словно в холодной пещере, где вдалеке слышится нечеткое эхо голосов и вздохов.

Карлина проспала до следующего утра. Когда она пробудилась, не поняла, где находится. Лучи уже проникали через окно, освещая незнакомую комнату. Карлина услышала рядом храп мужчины и почувствовала липкую теплоту его тела.

И она испугалась. Одним прыжком она села на кровати и несколько мгновений пыталась вспомнить. Последний образ, который пришел ей в голову, — таверна, все те мужчины, которые смотрят на нее, кислый запах от стакана со спиртным, стоящего перед ней. Все недостающее она себе представила. Посмотрела на мужчину, который все еще спал и зловонно дышал на нее. Карлина почувствовала, что ее сейчас стошнит. Вдруг словно какой-то луч света зажегся у нее в голове, и она вспомнила Эраклио, Кеймаду и рыбу, которую она не принесла в деревню. Карлина медленно и очень тихо поднялась и пошла в свою деревню, чувствуя отвращение и стыд, и снова боль, которая незаметно вернулась, словно змея, которая ползла, пока не обвила ее полностью.

Два месяца спустя, когда во второй раз не было месячных, грудь надулась, а талия стала исчезать, так как ее чрево готовилось к вынашиванию плода, растущего в ее теле, Карлина поняла, что беременна. Она не желала этого ребенка. Не хотела, чтобы кто-то заменил запах кожи Эраклио, его лепет и тепло, захлестывавшие ее, словно рассветное солнце. Тем более, Карлине не хотелось еще одного малыша без отца. Но было уже слишком поздно. Она не собиралась избавляться от плода, — священник говорил, что женщины, совершившие аборт, неминуемо попадают в ад, — и ей оставалось только принять ребенка. Его послал Бог, и Ему лучше знать, зачем.

Как только Карлина появилась в доме, с кровью, стекающей по ногам, смешанной с дождевой водой, и с комом в руках, завернутым в покрывало, Ховита поняла, что она родила. Она сразу же выскочила во двор в поисках горячей воды. Когда Ховита вернулась, женщина уже лежала на кровати. Девочка была рядом с ней, плакала и шевелилась. Ховита зажгла пару свечей и занялась малышкой. Она тщательно почистила ее, обтерев полотенцем, и аккуратно завязала пуповину. Карлине сказала, что у нее красивая и округлая, как яблочко, дочь. Но та все еще лежала, съежившись на матрасе с закрытыми глазами, не желая смотреть на новорожденную. Ей хотелось только спать. Спать очень долго, а после пробуждения — чтобы девочка исчезла. Карлина не желала, чтобы она умерла, нет. Но чтобы малышку кто-нибудь забрал, кто-то, у кого нет детей, и кто будет о ней заботиться. Она сама не могла. Карлина не была готова справиться со всей этой хрупкостью, терпеть эту зависимость, необходимость кормить ее, мыть, носить на спине, учить ее первым словам, крепко держать ее за руку, когда она будет учиться ходить, присматривать за ней, чтобы она не упала к подножию какой-нибудь скалы, разбитая и мертвая. Она желала избавиться от необходимости чувствовать умиление от невинной радости, которую девочка скоро начнет проявлять в виде улыбок, лепета и нежных ласк. Карлина явно не хотела любить ее.

Ховита отнесла девочку, завернутую в старую чистую простыню, на кровать. Она положила ребенка на Карлину и отодвинула ей платье, чтобы открыть грудь. Девочка как будто сразу поняла, что нужно делать. Она сильно закачала головой, открывая и закрывая ротик, и когда старуха подтолкнула ее, ухватилась за сосок губами и стала энергично сосать. У нее были открыты глаза, большие, тяжелые, и взгляд девочки, похоже, был точно направлен в грустные глаза ее матери, которая отвернулась к стене, чтобы не смотреть на дочь.

Ховита села на краю кровати.

— Боже мой! — воскликнула она. — Это необычная малютка. Она будет очень смелой женщиной. Очень.

Смелая девочка

Сан росла в деревне. Карлина носила ее в Карвоэйрос, только пока кормила грудью, то есть до тех пор, пока девочке не исполнилось шесть месяцев. Сан была спокойной, как взрослая, она почти не двигалась, терпеливо ждала кормления, а когда бодрствовала, наблюдала все вокруг с огромным интересом, как будто на самом деле следила за поведением окружающих, пытаясь его понять, при этом разыгрывая немое безразличие к нему. Несмотря на все это, она мешала своей матери. Карлина чувствовала огромную тяжесть за спиной, и что она несет целый мир со своими войнами и мирными временами, что-то чуждое ей самой, за что она не хотела нести ответственность.

Как только Карлине показалось, что девочка достаточно крепкая и здоровая, она написала одной из дочерей Ховиты, которая жила в Португалии, положила в конверт пару купюр и попросила, чтобы та прислала ей бутылочку с соской. Когда посылку прислали, Карлина без особых усилий приучила девочку пить разбавленное козье молоко. Именно тогда она сказала старухе:

— Мне нужно, чтобы вы оставались с Сан, пока я на работе. Я не могу носить ее с собой весь день. Вы знаете, что это такое, у вас много детей. С каждым днем у меня все сильнее болит спина. А когда она научится ходить, я просто сойду с ума. Мне придется бегать за ней везде, и я не смогу обслуживать клиенток. Если вы последите за ней, я буду вам каждый день бесплатно давать рыбу.

Ховита сочла это хорошим предложением: так она сможет копить деньги, которые ей присылают из Европы, на черный день, а он обязательно наступит, в этом она была уверена. Придет засуха, и огороды засохнут. Или харматан [2], ветер, который иногда дует со стороны Африки, яростный и жаркий налетит на деревню, принесет смертоносный груз песка на посевы и фруктовые сады и сровняет все с землей. Ее сыновья женятся на бездушных женщинах, которые запретят им продолжать помогать матери, забытой уже навсегда в этом уголке океана. А дочерей бросят мужья, и им придется платить за обучение своих детей и за визиты к врачу, если они заболеют, и у них не останется ни одной лишней копейки. Ховите надо было копить на то время, когда она будет старой и одинокой, у нее будут болеть суставы, и ей нужны будут лекарства, потому что тогда никто о ней не вспомнит.

К тому же ей нравилась эта девочка своей независимостью и спокойствием, и Ховите нетрудно было заботиться о ней. Но она попыталась получить всю возможную выгоду, поэтому сделала вид, что собирается отказаться от предложения: