Избранное

Железная дорога! До нее мы добраться обязаны.

Я и комиссар района Амелинов перебираем сотни возможных вариантов, но все они лопаются как мыльные пузыри.

За Басман-горой бахчисарайцы. Македонский! Перебирай не перебирай, а все дорожки сходятся к нему, к его мастерам партизанской тактики.

Я снова жму крепкую ладонь Михаила Андреевича. Он с лукавинкой спрашивает:

- А не перекочевать ли тебе к нам со всем штабом, а?

- Не возьмешь?

- Испытание выдержишь - возьму.

Смеемся.

В лагере удобная чистота и легкость какая-то. Дай команду сняться с места, ей-богу, через пять минут и следа не останется. Так уйдут, что и не разберешь, в какую сторону ушли.

За простотой обращения друг к другу, за домовитостью, за демократизмом чувствуется такая организация, которая способна горы из вулканического диорита расплавить.

Почерк Македонского! Я еще тогда подумал: а разверни-ка этого гиганта по-настоящему, дай-ка ему полную волю, да он способен из безжизненной пустыни сделать роскошный уголок. После войны этим-то он и занялся. И весьма успешно.

Перекусили чем… не бог, а Севастополь послал. Македонский вынул карту и решительно показал на черную и жирную линию Симферополь - Бахчисарай:

- За этим явился?

- Догадался.

- Штука не хитрая. Как это сделать с одного захода?

- Небось прикинул, Михаил Андреевич?

- Конечно, дело трудное! - повернулся ко мне Македонский. Лицо его, освещенное красноватым отблеском потухающего костра, показалось мне усталым. - Но божий свет не без добрых помощников!

- А как мельник? - спросил я, догадываясь, куда гнет Михаил.

Комиссар Черный мельника знал давно как хорошего специалиста, но человека нелюдимого. И во время коллективизации мельник не очень-то восторгался тем, что люди скопом шли в артели, да и позже всякие там займы и прочие кампании встречал без восторга. Вел себя тихохонько, смирнехонько, но на людей смотрел исподлобья. Впрочем, работал в МТС механиком, трактористом, были им довольны и старались даже задобрить. Побывает машина в руках «дяди Пети» - можешь спокойно сезон «отжарить».

В этом отряде командование особых секретов от партизан не имело. Дезертиры смылись еще в ноябре, предателей разоблачили. Народ остался верный. И только потому отряд и мог жить за Басман-горой. Он для противника всегда был загадкой. Каратели, бывало, окружат лес, заблокируют горы, а где искать Македонского - не знают.

Шли и на такие провокации: выставят на заметном месте двух-трех горлопанов, и те орут истошно:

- Македонский!!! Выходи, пиндос трусливый!

- Ма-ке-дон-ски-ий!!! Холуй жидовский! Давай один на один!!

Партизаны только посмеивались, а сам Македонский радовался как ребенок:

- Вот дешевка, дает так дает!

Появился новый человек в отряде - мельник Петр Иванович. Пока держат его особняком. Он хорошо понял указанное ему место и любопытства ни к чему не проявляет.

Один интересный факт: старший брательник мельника - будочник на дороге, служит немцам. И живет прямо у переезда. Вот так!

Мы с Македонским во все глаза глядим на комиссара: что же он скажет окончательно? А Василий Ильич будто испытывает наше терпение - молчит!

- Да ты забудь прошлое! - уже горячится Михаил Андреевич: ему хочется получить немедленное «добро» и сейчас же закрутить дело, чтобы пыль столбом пошла.

Черный по привычке поджал губы и стал чем-то похож на обиженного ребенка.

- Он же мог убежать! Ан нет, помогал нам мучку нагружать… - подсказывает Македонский.

- А что ему оставалось делать?

Македонский с отчаянием ко мне:

- Что прикажешь?

Хитер бес, ведь он в душе уже решил положиться на мельника, а сейчас ищет только официального согласия комиссара. Тут он принципиален, да и очень верит Василию Ильичу. Его «добро» ему необходимо, как глоток вина после тяжелого труда.

- Я за мельника! - отвечаю ему.

- Видал?! - Македонский снова к Черному.

- Что ж, давай мельника, - наконец соглашается комиссар.

Появляются Иван Иванович и мельник в рабочей одежде, низенького роста, на вид лет тридцати пяти и, видать, болезненный - лицо желтое.

- Давно был у брата? - спросил Македонский.

- За два дня до леса.

- Где он работает?

- Будочник, на железке.

- Как он с оккупантами?

- Дружит, - коротко ответил мельник.

- А ты?

- А на кой ляд я пришел к вам?

- Привел случай.

- А я давно ждал его - вот что я вам скажу! Дуся моей жене все выложила, а та мне. И держал муку на мельнице, и румынам брехал: машина поломалась. Вот и весь мой «случай».

Михаил Андреевич нервно потер подбородок - первый признак признания вины - и излишне бодро сказал:

- Петр Иванович! Ты нас строго не суди, время такое… Надо к брату идти. Как?

- Приятности мало. И толк выйдет ли?

…На третьи сутки Петр Иванович вернулся в отряд. Он побывал у брата, не выдавая себя; разузнал: немцы дорогу охраняют, но не особенно шибко. Подобраться к ней трудно - надо переходить шоссе Симферополь - Бахчисарай. Солдатни там туча тучей. Мельник сам чуть не попался в лапы жандармов, выручило только сохранившееся удостоверение, выданное румынским штабом.

Сведения были свежие и нужные. Но сам вопрос о диверсии остался открытым. Как же нам быть?

Иван Иванович наипростейшим образом разрубил этот сложный узел.

Он - выбритый, с белым подворотничком, аккуратный такой, что не всегда за ним наблюдалось, - неожиданно предстал перед нами.

- На парад, Иван? - подначил Македонский.

- На железную дорогу!

- Так-таки и туда?

- А что, командиры? Мы знаем дорогу, охрану, знаем, что фрицы через пятое на десятое патрулируют ветку, наконец - там брат нашего партизана! Хватит! А эшелон на воздух!

Очень убедительно говорит Иван Суполкин.

Македонский шапку назад:

- Под лежачий камень вода не бежит! Давай группу, Ваня! Ты, мельник да еще двоих.

Они шли на перегон Бахчисарай - Альма (теперь ст. Почтовая), день отлежались под кустами, а когда стемнело - пошли к дороге. Но темнота была жуткая, будто в погреб попали. Искали, искали дорогу - нет ее, и все! Утром опять в кусты, посоветовались и решили Петра Ивановича к брату послать.

Рассвело, и будка стала видна - бродили-то рядом, оказывается.

Рискованно было, конечно, Петра Ивановича посылать, но, кроме всего, уж очень животы подвело, особенно у Ивана Ивановича, любителя «подзаправиться».

Но Петр Иванович вернулся, даже буханку хлеба принес, зеленого луку - в палисаднике надергал. В общем, стало веселее…

Уж если что втемяшилось в голову Ивана Ивановича - колом не вышибешь. А втемяшилось: взять да с Петром и ввалиться в гости к будочнику, а там черт не выдаст - свинья не съест!

Увидел Иван Иванович дядю и чуть тягу не дал: здоровенный, лохматый, ручищи - во!

Этот дядя накинулся на мельника, брата своего:

- Чего ты шляешься, шибздик?! Сказал тебе, уходи!

Иван Иванович на него:

- Ты вот что, милый гражданин, к тебе пришла Советская власть, и не бузи… Ребята, - это к партизанам, - будем здесь базироваться! А ты, браток, никуда не смей и носа сунуть!

Будочник только руками развел: такого нахальства он не ждал.

- Вы кто же такие будете?

- Партизаны, и твой брат Петр - партизан. А ты кто?

- Российский человек! А что Петя партизан, это чудно. Оа же Советскую власть на всех перекрестках…

- Сука ты! - Петр Иванович взъерепенился. - Не Советскую, а дураков, что вокруг нее вились. И чудно тебе, коль сам у немца служишь и водку его глушишь…

Будочник встал да с размаху кулаком Петра… Тот и отлетел в самый угол.

Иван Иванович на него автомат.

- Не имеешь права, гад! Немецкий служака, холуй! - вскипел Суполкин. - Пристрелю, сволочь!

Будочник замер, даже попятился, глаза налились кровью.

- Служака, говоришь?! Такой паскуде служить, да? Ты думаешь, немца я не бил? Идем! И ты иди! - гаркнул на брата.