Юность в Железнодольске

Шлялся по зданию. Попал на гауптвахту офицеров. Открыл пачку «Казбека». Расхватали. Надумал уйти из комендатуры. Шалишь! Солдат не выпустил. Просидел в коридоре до вечера, и уже тогда капитан вызвал на беседу. Все ему рассказал. По радио объявили, что будет салют в честь взятия Киева. Огромная радость! Капитан пригласил на балкон. Смотрели салют.

Капитан направил меня в резерв Московского военного округа. Из Москвы — в Горький. Резерв политсостава. Казармы. Содержание скверное. Суп с мороженой картошкой. Два раза сходил в караул. Есть доходяги. Кое-кто кантуется в резерве с начала войны. Подал рапорт с просьбой отправить на фронт.

Новозыбков

Комсорг зенитно-артиллерийского полка. Беседы о ратных делах. Внутрисоюзная работа по воспитанию боевых качеств. Наводчики — обмен опытом. Комсорги батарей — семинары. Собрания в батареях. Повестки: об отношении к местному населению, воспитание ненависти к фашистам, уход за техникой, бдительность, маскировка. Готовлю комсомольцев к вступлению в партию.

Марш под Гомель. Апрель, 1944 год. Двое суток. Машины — «ЗИС-5». Оборона.

2 июля 1944 года

Вале сказали: «У вас дочка». Она зарыдала. Когда девочку принесли на первое кормление, Валя капризничала, не брала. Так ей было обидно, что не мальчик. Обещала сына. Сама. Я не просил.

Я сосредоточен на святом. На чувствах Вали... Стоило дать грудь нашей дочке, все ее капризы кончились. Растаяла. Все разглядела. Волосы мои — черные, брови мои — стрельчатые, нос мой — упругий вырез ноздрей, за ухом, точно у меня, родинка. После родов у Вали был гигантский аппетит. Мой отец и Галина Семеновна мощную передачу притащили. Валя подмела ее сразу. У меня так было после операции из-за прострела мочевого пузыря.

Я чувствую себя отцом, но это немного странно. Я — отец?! Непривычно. Смешновато. Сопротивление какое-то в душе. Неужели я уже папа?! Должно быть, пацан продолжается во мне и жаждет оставаться в беззаботности мальчишеской воли? Назовем Верой, в честь мамы.

Обмыл пшеничным самогоном дочку. Ординарец Коля — смоленский — играл на губной гармошке танго «Брызги шампанского». Моя душа возвратилась в тот решающий вечер, когда к Вадиму Мельчаеву вместе с Надей Колдуновой пришла Валя. Это было такое спасенье, такое волшебство... Уже за этот вечер, что он был в моей жизни на земле России, можно спокойно умереть в бою.

Июль 1944 года

Наступление.

Вторая танковая армия, которой придана наша зенитно-артиллерийская дивизия, рассекла оборону немцев. С ходу форсировали Западный Буг. Рейд по тылам. Мчим, освобождая братьев-поляков. Парализуем коммуникации. Наводим ужас на противника. Пехота еле успевает двигаться за танками.

Польше, полякам, вообще всему польскому я придаю теперь священное значение: Соболевские! Валя, моя Валя!

Мечтаю о встрече со Збигневом Сигизмундовичем. Он в Первой польской армии. Заместитель командира уланского полка по политико-воспитательной части.

Взят Люблин. Когда-то он был столицей Польши. Последствия стихийного праздника в честь этой крупной победы: сообразив, почему их не преследуют, фашисты вернулись, уничтожили спящих и метавшихся в панике. Растоптала этих фашистов танковая бригада, предусмотрительно не введенная в город нашим командующим генерал-лейтенантом Богдановым.

О ночной трагедии я узнал через день, в горящем Демблине. Накануне наш полк отклонился в сторону Демблина. Ночевали неподалеку от леса, где было много немецких войск, но они не тронули нас: не знали обстановки.

Вышли к Висле. Нашу танковую армию сменила в этом месте Первая польская армия. Движемся восточным берегом. Разыскать Соболевского не удалось. Наши армии периодически соприкасаются, взаимодействуют. Мы же никак не можем встретиться.

Верочка подросла. Фотография: лежит на животике, глазенки вскинула, круглые, улыбаются. Другая фотография: Валина голова, слегка склоненная, поэтому волосы, сияющие такие, в распадениях пронизаны солнцем, выдались вперед, и между ними, как между шторами, немного в глубине, ее лицо. Видно — щеки опали, утомлена, румянец, должно быть, пригас. Но в глазах, во всем лице — свет и что-то удивительно новое, тонкое: трепетность, задумчивость, благородство, тревога, надежда... Раньше, читая слова «печать материнства», я морщился. Печать материнства и есть это новое, тонкое, небесное в Вале. Тоскую! Душа наразрыв.

Сентябрь

Предместье Варшавы — Прага — взято. Позади горькие утраты, особенно на плацдармах в округе Сандомира и Пулавы. Назначен замполитом.

Соболевский квартирует на улице Ветрячной. Хозяйка гречанка, училась в Петербургском университете, муж поляк, болен. Проговорили ночь напролет. О такой судьбе, как у Збигнева Сигизмундовича, говорят: закрытая судьба. Закрытые судьбы всегда волнуют.

Как у него было? О т т у д а  на Оку, под Рязань. Школа офицеров. Готовили хорунжих и поручиков польской армии. Состав? В основном рядовые военные, интернированные в 1939 году. Чин поручика. Сумская область, где Зигмунд Берлинг формировал польскую армию. Село Криничное. Полк улан. Политработа. Командир полка русский майор Александр Бужин. Завершали формирование в Тростенце. Однажды пригнали новобранцев. Еле стоят. Пешком 60 км. Вшивые. Военврач Болгов проверяет на тиф. Некоторые не могут высунуть язык за линию рта — сыпняк. Раздели, тряпье сожгли, пепел засыпали. Помыли, на фурманки, лечить в Сумы. Дисциплина — сразу хорошая. Дисциплинировала идея: освободить Польшу от проклятых оккупантов, у многих на родине семьи. Сложности были. Преодолевали проклятое вековое прошлое и недавние горькие напластования, устанавливая благожелательство я товарищество между поляками и русскими.

Курсы польского языка для русских офицеров. Среди польских солдат много католиков. Разрешили вечернюю молитву. Для него, коммуниста, это было внутренней трудностью. Перед сном — патриотическая песня «Рота, не бросим землю, откуда наш род...». Давно он из Польши. Отец в двадцатом умер. Оставалась мать. В двадцать третьем, после Краковского восстания рабочих (был одним из руководителей восстания), пришлось эмигрировать в СССР. Матери, пожалуй, нет в живых. Братьев и сестер не было. Думал: уцелеет — останется на Урале, семья вроде родины. Под воздействием обстановки возродилась мысль о возвращении в Польшу. Галина Семеновна, когда встретились на Оке, сказала, что поедет с ним хоть на край земли. Вале, разумеется, оставаться в Союзе. Младшие дочки, возможно, решатся поехать.

В Варшаве он бывал раньше наездами. Но когда теперь увидел ее в стереотрубу — день солнечный, воздух ясный, — прямо задохнулся от красоты. Тогда еще город кое-где дымился и с виду цел стоял, и все три моста целые, теперь как тают, словно из льда, и весь пожарище, и мостов нет. Невыносимо видеть в бинокль, как немцы взрывают здания и поливают по ним из огнеметов. Людей заваливают и сжигают.

Советская Армия измоталась почти за четыре месяца наступления, а польская Первая армия слаба, чтобы в одиночку броситься на помощь... Пехота пробовала, да вернулась. Обстановка там сложнущая.

Задачи польской армии не только национальные, но и интернациональные. Глядит на оседающую Варшаву. Выращивает в душе дерево мести. Дозревают плоды.

Октябрь 1944 года.

Седльце. Переформировка. У Веры, по сообщению Вали, туберкулезная температура 37,1. Делали рентген легких. Затемнения нет. Расширен корень правого легкого. На карточке у Вали черное лицо.

Прощай, любимая. Близятся завершающие битвы. Они будут стоить нашей стране не одну сотню тысяч людских жизней.

Ноябрь

Рабочий класс моего родного Железнодольска призывает всех трудящихся страны сделать новые титанические усилия, чтобы армия смогла добить окончательно врага земли.