Повести

конвоира быстро взбежал наверх. Двигался он почти механически, без всякого участия сознания, не

замечая ничего вокруг. Чувствовал себя отвратительно. Нет, это не было страхом: его донимало

бессилие, невозможность прибегнуть к испытанному средству - силе, чтобы по-солдатски постоять за

себя. Отсутствие всякого выбора предельно сузило его возможности, мысль относительно старосты

осталась лишь намерением - он не продумал ее как следует, ничего не решил конкретно и теперь нес к

следователю полное смятение в душе.

- Вот полушубочек и скинешь, - с силой хлопнул его по плечу Стась. - А ничего полушубочек, ей-богу.

И сапоги! Ну, сапожки-то я заберу. А то жаль такие трепать, правда? - сказал он доверительно, взмахнув

перед арестантом ногой в добротном хромовом сапоге. - У тебя какой номер?

- Тридцать девятый, - солгал Рыбак, замедляя шаг: после смрадного подвала хотелось хоть

надышаться.

- Холера, маловаты! Эй, в рот тебе оглоблю! - вдруг вызверился полицай. - Шире шаг!

Остерегаясь тумака, Рыбак не стал упрямиться - быстрым шагом проскочил крыльцо, двери,

недлинный полутемный коридор с мордатым дневальным у тумбочки. Стась вежливо постучал согнутым

пальцем в филенку какой-то двери:

- Можно?

Будто во сне, предчувствуя, как сейчас окончательно рухнет и рассыплется вся его жизнь, Рыбак

переступил порог и вперся взглядом в могучую печь-голландку, которая каким-то недобрым

предзнаменованием встала на его пути. Ее крутые черного цвета бока всем своим траурным видом

напоминали нелепый обелиск на чьей-то могиле. За столом у окна стоял щупловатый человек в пиджаке,

он ждал. Рыбак остановился у порога, подумав, не тот ли это полицай-следователь, о котором говорил

староста.

- Фамилия? - гаркнул человек.

Он был явно рассержен чем-то, его немолодое личико недобро хмурилось, взгляд исподлобья жестко

ощупывал арестанта.

- Рыбак, - подумав, сказал арестант.

- Год рождения?

- Девятьсот шестнадцатый.

- Где родился?

- Под Гомелем.

Следователь отошел от окна, сел в кресло. Держал он себя настороженно, энергично, но вроде не так

угрожающе, как это показалось Рыбаку вначале.

- Садись.

Рыбак сделал три шага и осторожно опустился на скрипучий венский стульчик напротив стола.

- Жить хочешь?

Странный этот вопрос своей неожиданностью несколько снял напряжение, Рыбаку даже

послышалось в нем что-то от шутки, и он неловко пошевелился на стуле.

- Ну кому ж жить не хочется. Конечно...

Однако следователь, кажется, был далек от того, чтобы шутить, и в прежнем темпе продолжал сыпать

вопросами:

- Так. Куда шли?

Энергичная постановка вопросов, наверное, требовала такого же темпа в ответах, но Рыбак опасался

прозевать каком-либо подвох в словах следователя и несколько медлил.

143

- Шли за продуктами. Надо было пополнить припасы, - сказал он и подумал: «Черт с ним! Кто не знает,

что партизаны тоже едят. Какая тут может быть тайна?»

- Так, хорошо. Проверим. Куда шли?

Было видно, как следователь напрягся за столом, пристально вглядываясь в малейшее изменение в

лице пленника. Рыбак, однако, разгладил на колене полу полушубка, поскреб там какое-то пятнышко - он

старался отвечать обдуманно.

- Так это... На хутор шли, а он вдруг оказался спаленный. Ну, пошли куда глаза глядят.

- Какой хутор сожжен?

- Ну тот, Кульгаев или как его? Который под лесом.

- Верно. Кульгаев сожжен. Немцы сожгли. А Кульгай и все кульганята расстреляны.

«Слава богу, не придется взять грех на душу», - с облегчением подумал Рыбак.

- Как оказались в Лесинах?

- Обыкновенно. Набрели ночью, ну и... зашли к старосте.

- Так, так, понятно, - соображая что-то, прикинул следователь. - Значит, шли к старосте?

- Нет, почему? Шли на хутор, я же сказал...

- На хутор. Понятно. А кто командир банды? - вдруг спросил следователь и, полный внимания, замер,

вперив в него жесткий, все замечающий взгляд.

Рыбак подумал, что тут уж можно солгать - пусть проверят. Разве что Сотников...

- Командир отряда? Ну этот. . Дубовой.

- Дубовой? - почему-то удивился следователь.

Рыбак продолжительным взглядом уставился в его глаза. Но не затем, чтобы уверить следователя в

правдивости своей лжи, важно было понять: верят ему или нет?

- Прохвост! Уже с Дубовым снюхался! Так я и знал! Осенью не взяли, и вот, пожалуйста...

Рыбак не понял: кого он имеет в виду? Старосту? Но как же тогда? Видно, он здесь что-то напутал...

Однако размышлять было некогда, Портнов стремительно продолжал допрос:

- Где отряд?

- В лесу.

Тут уж он ответил без малейшей задержки и прямо и безгрешно посмотрел в холодно-настороженные

глаза следователя - пусть уверится в его абсолютной правдивости.

- В Борковском?

- Ну.

(Дураки они, что ли, сидеть в Борковском лесу, который хотя и большой, но после взрыва моста на

Ислянке обложен с четырех сторон. Хватит того, что там осталась группа этого Дубового, остатки же их

отряда перебрались за шестнадцать километров, на Горелое болото.)

- Сколько человек в отряде?

- Тридцать.

- Врешь! У нас есть сведения, что больше.

Рыбак снисходительно улыбнулся. Он почувствовал надобность продемонстрировать легкое

пренебрежение к неосведомленности следователя.

- Было больше. А сейчас тридцать. Знаете, бои, потери...

Следователь впервые за время допроса довольно поерзал в кресле:

- Что, пощипали наши ребята? То-то же! Скоро пух-перо полетит от всех вас.

Рыбак промолчал. Его настроение заметно тронулось в гору; кажись, от Сотникова они немного

узнали, значит, можно насказать сказок - пусть проверяют. Опять же было похоже на то, что следователь

вроде начал добреть в своем отношении к нему, и Рыбак подумал, что это его отношение надобно как-то

укрепить, чтобы, может, еще и воспользоваться им.

- Так! - Следователь откинулся в кресле. - А теперь ты мне скажи, кто из вас двоих стрелял ночью?

Наши видели, один побежал, а другой начал стрелять. Ты?

- Нет, не я, - сказал Рыбак не слишком, однако, решительно.

Тут уже ему просто неловко было оправдываться и тем самым перекладывать вину на Сотникова. Но

что же - брать ее на себя?

- Значит, тот? Так?

Этот вопрос был оставлен им без ответа - Рыбак только подумал: «Чтоб ты издох, сволочь!» Так хитро

ловит! Да и на самом деле, что он мог ответить ему?

Впрочем, Портнов не очень и настаивал.

- Так, так, понятно. Как его фамилия?

- Кого?

- Напарника.

Фамилия! Зачем бы она стала ему нужна, эта фамилия? Но если Сотников не назвал себя, то, видно,

не следует называть его и ему. Наверно, надо было как-либо соврать, да Рыбак не сразу сообразил как.

- Не знаю, - наконец сказал он. - Я недавно в этом отряде...

- Не знаешь? - с легким упреком переспросил Портнов. - А староста этот, говоришь, Сыч? Так он у вас

значится?

Рыбак напряг память - кажется, он даже и не слышал фамилии старосты или его клички.

- Я не знаю. Слышал, в деревне его зовут Петр.

144

- Ах, Петр.

Ему показалось, что Портнов этот какой-то путаник, но тотчас он сообразил: следователь хочет

запутать его.

- Так, так. Значит, родом откуда? Из Могилева?

- Из-под Гомеля, - терпеливо поправил Рыбак. - Речицкий район.

- Фамилия?

- Чья?

- Твоя.

- Рыбак.

- Где остальная банда?

- На... В Борковском лесу.

- Сколько до него километров?

- Отсюда?

- Откуда же?

- Не знаю точно. Километров восемнадцать будет.

- Правильно. Будет. Какие деревни рядом?

- Деревни? Дегтярня, Ульяновка. Ну и эта, как ее... Драгуны.

Портнов заглянул в лежащую перед ним бумажку.