Бьется сердце

И когда за ним закрылась дверь, она, держась за стены, подошла к карточке:

— Все слыхал? Так ведь надо? Доволен? Всё теперь! Умер ты — и меня жизни лишил… Чем я виновата перед тобой? За что ты меня так?

Волосы её метались из стороны в сторону:

— О! О!

Билась в истерике женщина — одна в пустой избе.

Осадив разговорчивого шофёра, Пестряков надолго замолчал. Известие о том, что Аласов из райцентра отправился на весёлую охоту — это после всего, что произошло с ним в райкоме! — немало его озадачило. Новый маневр? Или просто рехнулся? Кстати, если весь класс ушёл, значит, и Лира? Отвела братишку к родственникам, а сама на пикник? Своенравная девчонка, с неё ведь станется!

Так что же всё-таки происходит с нашим другом Аласовым? Или секретарь райкома недостаточно категорически заявил ему о переводе?

Ах, Наденька-Надюшка! Живёшь ты спокойно за широкой спиной мужа, даёшь ему всяческие боевые задания, а даже представить себе не можешь, сколько барьеров приходится одолевать, чтобы эти задания выполнить! Чего греха таить — заставила ты меня, Надюшка, поволноваться. От многих лет супружеской жизни, как известно, у жён любовного пыла к мужьям не прибавляется — закон природы. К тому же она в самой поре, а он уже по другую сторону перевала. С появлением Аласова Тимир Иванович и вовсе пал духом — этого ему только не хватало!

Однако ошибся, пронесло грозу. Такой ласковой, страстной, заботливой, как в последние недели, он давненько жену не знал. Вот тебе и «охладела»…

Какой прекрасной может быть наша жизнь, если Аласова сплавим. Ему тут не жить, это ясно, но чует сердце, ещё хлебнём мы с ним неприятностей! Сегодня же по приезде надо позвонить Кириллу Сантаевичу, между делом лишний раз напомнить — чего тянуть, пусть издаёт приказ. Нужно действовать решительно и без промедления!

Впереди показались дымы, устремлённые в небо. Вот и Арылах.

Неожиданно из-за увала, едва не угодив под колёса, бросился машине наперерез какой-то сумасшедший лыжник — в расстёгнутой шубейке, в шапке, нелепо сбитой на ухо.

Аласов!

Разглядеть как следует не успел, но конечно же это Аласов. Проскочил, нырнул с дороги куда-то вниз. Шофёр бормотал сквозь зубы проклятия — перепугался парень страшно, даже нажать на тормоз не успел.

— Видала? — изумлённый Пестряков обернулся к жене. — Ты знаешь, кто это был?

— Знаю, — ответила она коротко.

Пестряков понял всё по металлическому блеску её глаз.

А он гнал и гнал, не разбирая пути. Ветер, казалось, сдирал кожу со скул. Проще всего было бы сейчас сломать голову на валунах, и делу конец! Но как он ни бросал себя то вверх, то вниз, тренированное тело само себя защищало.

Почему она сказала «нет», когда должна была сказать «да»? Он шёл к ней за одним, ничего иного не мог себе представить, а она сказала — нет.

Когда он думал об этом там, в Летяжьем, он даже на минуту не мог вообразить, что будет, если она ответит — нет. Особенно после того, как он сознанием преодолел последнюю преграду — Сеню, когда понял: он ведь никогда и не был преградой. Сеня всегда был за них!

Как она закричала страшно: «Уходи!»

Почему?

Впрочем, что теперь все эти зачем и почему?!

Вернулся от неё, мать испуганно поглядела: что ещё? Потыкался из угла в угол, не зная, куда деть себя, вспомнил про лыжи, и — в стужу, в снега, через увалы, к чёрту в зубы!

Дурачина: отправиться к ней не раньше и не позже, а сегодня, когда нужно решать совсем другую головоломку, когда над тобой висит Бордуолах и тебе как никогда требуется душевная прочность!

Впрочем, это тоже из серии дурацких почему. Задним умом мужик крепок. Потому и пошёл именно сегодня, что не мог иначе. Должен был пойти и сказать — напрямую. И получил ответ — тоже прямой.

Был уже тебе однажды от ворот поворот, только ты не захотел тогда понять, не поверил горькой правде. Что ж, дождался. «Уходи!» — яснее не бывает.

Даже хорошо, что произошло это именно сегодня: всё одним разом. Никаких иллюзий.

Её он не винит ни в чём. Наверно, для Майи это и в самом деле невозможно. Когда для человека невозможно — о чём же говорить.

Из-за горизонта встала огромная медно-красная луна.

Прощай, Майка!