Семен Бабаевский. Собрание сочинений в 5 томах. Том 4

Два гусеничных трактора стояли в борозде. Плуги как врезались в чернозем, так в нем и застряли. На гусеницах, на лемехах земля засохла и побурела. Еще два трактора, тоже с плугами, на лемехах та же засохшая земля, находились на стане. Тут же, возле облупленного, поклеванного дождем домика, трактористы сидели вокруг сбитого из досок стола и резались в домино. Когда на стане появилась «Волга» и из нее вышли Щедров и Черноусов, игравшие в домино поднялись, оправляя комбинезоны и виновато улыбаясь.

— В чем дело, Назаров? — с ходу крикнул Черноусов, обращаясь к вышедшему наперед высокому парню в просторном, без пояса, комбинезоне. — Почему техника стоит?

— Нету горючего, вот и загораем под лучами весеннего солнышка, — наигранно весело отвечал Назаров. — Благодать! Теплынь-то какая!

— Почему же нету горючего? — поинтересовался Щедров.

— А кому я должен отвечать? — вызывающе спросил Назаров. — Вот Черноусова, например, я знаю…

— Это Антон Иванович Щедров, секретарь райкома, — за Щедрова ответил Черноусов. — И вопрос тебе, Назаров, как бригадиру, задан вполне законный. Почему машины стоят? Отвечай!

— Ой, товарищ Щедров! Приветствуем вас на нашем стане! — Назаров сильными, огрубевшими ладонями пожал Щедрову руку. — Как же хорошо, что вы к нам заглянули! — Назаров повернулся к трактористам: — Хлопцы! К нам секретарь райкома приехал! Товарищи! А ну, подходите сюда!

— Так почему же нету горючего? — снова спросил Щедров.

Заговорили трактористы, все разом.

— Не подвезли, вот его и нету!

— Вся надежда у нас на Никольского, а он куда-то пропал!

— Для нас это не новость. Частенько стоим!

— Привыкли загорать!

— Значит, Никольский не подвез горючего? — спросил Щедров.

— Никольский или кто другой. Черт их знает, кто сегодня работает на горючевозе — Никольский или Петров!

— Спросите у Черноусова! Он знает.

— Давно стоите?

— Со вчерашнего дня.

— Вечером, как стемнело, мы и заглохли!

— А норму с нас требуют!

— Никольский, видать, загулял на свадьбе!

— Антон Иванович, а секретарь райкома обязан болеть за пахоту? — вдруг спросил Назаров.

Трактористы притихли.

— Все обязаны, и секретарь райкома тоже.

— Дайте нагоняй нашему колхозному начальству!

— А то что у нас получается? Не работа, а издевка!

— Вы-то сами почему стучите косточками? — Щедров посмотрел на приунывших трактористов. — Вы-то сами почему не потребовали от правления, не забили тревогу? Не понимаю, как же вы, механизаторы, могли допустить простой тракторов в такую горячую пору? И как все это, товарищ Черноусов, у вас называется?

Черноусов понурил голову и промолчал.

Глава 17

Нет, не обрадовало Щедрова то, что он увидел на полях и на фермах «Кавказа». Поздно вечером он вернулся в станицу усталым и мрачным. Снова беспокоила одна и та же мысль: почему в «Кавказе» такая неурядица и на полях и в животноводстве и почему не чувствовалось той озабоченности и тревоги, которые так нужны хлеборобам весной? Хотелось многое обдумать и во многом разобраться. Его же молчаливость Черноусов понял по-своему: утомила поездка, вот Щедров и молчит. Давно наступил вечер, пора бы и отдохнуть.

— Могу предложить ночлег у Емельянова, — сказал Черноусов, когда машина подкатила к калитке; за калиткой темнел сад, а за садом виднелся дом с освещенными окнами. — У Емельянова, бывало, и Коломийцев частенько останавливался. Дом большой, с городскими удобствами, хозяева приветливые, так что тут вам будет хорошо. Кто Емельянов? Член партбюро и заведующий механическими мастерскими. По образованию инженер-механик. В Елютинскую прибыл из Москвы еще в тот год, когда в Елютинской МТС был создан политотдел, да так у нас и прижился. Живет вдвоем с женой. Недавно проводил в армию самого младшего сына.

В прихожей Щедров был представлен гостеприимным и с любопытством смотревшим на него хозяевам: полнолицему, со щеточкой седых усов пожилому Емельянову и его жене, невысокой, полной женщине. Черноусов сказал, что оставляет гостя на попечение Софьи Петровны и Андрея Павловича, а сам торопится повидать Ефименко, чтобы узнать, все ли готово к завтрашнему собранию. У калитки, прощаясь, сказал провожавшему его Емельянову:

— Андрей Павлович, прошу тебя, не утруждай Щедрова разговорами. Он сильно уморился, ему надо отдохнуть. Видишь, как он плохо выглядит. Молодой, а силенки у него, видать, маловато. Накорми ужином, и пусть ложится спать.

— Что у нас завтра? — спросил Емельянов.

— Разве Ефименко тебе ничего не говорил? Завтра собрание партактива.

Как ни старался Емельянов отмолчаться и тем самым выполнить просьбу Черноусова, а разговор начался как-то сам по себе и сразу же после ужина. Софья Петровна предложила Щедрову пройти в комнату, где для него была приготовлена постель. Щедров сказал, что немного посидит на диване, и, пригласив Емельянова присесть рядом, спросил:

— Андрей Павлович, давно ли проживаете в Елютинской?

— С весны тридцать второго.

— Наверное, уже считаете себя елютинским казаком?

— Ой, что вы, какой из него казак?! — ответила Софья Петровна, ласково глядя на Щедрова. — Мы казаки не елютинские, а московские. Родились и жили в Москве, а в Елютинской оказались потому, что мой муженек добровольно оставил завод в Москве, где начал работать после института, и увез меня сюда в станицу. Сколько же это годочков прошло? Дети родились и выросли в Елютинской. Последний сын уже служит в армии.

— Не жалеете, что уехали из Москвы?

— Поначалу жалели, особенно я, — чистосердечно призналась Софья Петровна. — В те годы жилось нам нелегко. А теперь, как видите, и свой дом с садом, и свое маленькое счастье.

— Счастье, Соня, не в доме с садом, — вставил Емельянов. — Счастье в душевном настрое.

— А что оно такое — душевный настрой? — спросил Щедров.

Емельянов промолчал.

— Андрей Павлович, почему молчите?

— Антон Иванович, может, вы устали и хотите отдохнуть?

— Нет, я совершенно не устал и спать не хочу. Но мне, Андрей Павлович, непонятно, почему вы уходите от разговора? Мне даже показалось, что вы и говорить-то со мной не желаете. А почему?

— Желать-то я желаю, да уже поздно. Пора спать.

— Посидим еще немного. Все равно сразу не уснем.

— Соня, ты ступай. Мы тут без тебя…

После ухода Софьи Петровны Щедров и Емельянов некоторое время сидели молча, точно обдумывая, как и о чем им говорить, да и нужно ли.

— Вы в отцы мне годитесь, Андрей Павлович, у вас и жизненный опыт побольше моего и взгляд на жизнь пошире. Помогите понять: в чем причина недостатков в руководстве вашего колхоза?

Щедров озабоченно смотрел на Емельянова и ждал ответа.

— Вопрос, Антон Иванович, непростой, и как на него ответить — не знаю. Но думаю, что у нас в «Кавказе» причину, о которой вы спрашиваете, следует искать к Черноусове и Ефименко.

— Черноусов и Ефименко, разумеется, небезгрешны. Но обвинять во всех тяжких грехах одних руководителей не ново.

— Так ведь в старом всегда есть что-то новое.

— Что же оно это новое?

— Новым является хотя бы то, что оба они с виду не злодеи, не бюрократы, не душители критики. С людьми обходительные, вежливые. Они и поборники коллективного руководства, и завзятые демократы, и всегда неразлучны. Но заметьте: до Черноусова у нас были бригадиры и заведующие фермами люди толковые, с хозяйственной смекалкой. Были — и уже нет. И не стало их потому, что они не поддакивали Черноусову, не смотрели ему в рот и не ждали, что он скажет. Он их не снимал с работы, а постепенно, под всякого рода предлогами заменял.

— А что же партбюро?

— Так и в нем произошли перемены. Секретарем у нас был тогда Нестеров, молодой, растущий. Его послали на учебу. Тут-то Черноусов и заприметил ветеринара Ефименко. Поехал к Коломийцеву, расхвалил Ефименко, сказал, что лучшего секретаря партбюро и желать не надо. После этого в «Кавказе» воцарилось неписаное правило: ни правление, ни партбюро ничего без Черноусова не решало. Между Черноусовым и Ефименко установились отношения мало сказать приятельские.