Концессия

— Завтра мы отвезем тебя и его, — сказал Уэпич. — А после обеда ты познакомься, пожалуйста, с нашими школьниками. Вон они смотрят на тебя и хотят похвастаться перед тобой.

МОСКВА СОВЕТУЕТ

На совещании у Свиридова Троян сидел за столом с правой стороны. Тут стоял графин, лежали последние номера «Правды» и два томика Плеханова в желтом папочном переплете.

Наискосок от Трояна поместились Сун Вей-фу и Святой Куст. Свиридов говорил негромким голосом и по обыкновению так, точно обращался в отдельности к каждому присутствующему.

— ...Обстановка, товарищи, сгущается... И... прежде всего, об американцах. У многих старых приморцев сохранились об американцах хорошие воспоминания. Партизаны помнят, как во время интервенции американцы не ладили с нашими самыми активными врагами — японцами. Может быть, иногда это и происходило из чувства симпатии к нам, но в основном это более гуманное отношение диктовалось соображениями конкурирующих капиталистов. Две страны — Америка и Япония — хотели одного и того же: захватить Маньчжурию и Приморье. Японцы, имевшие в Приморье войска и развязанные благодаря интервенции руки, предполагали сначала захватить Приморье, а потом Маньчжурию. Американцы, не располагавшие в Приморье значительными силами и вообще не имевшие армии, думали при помощи всевозможных манипуляций захватить сначала КВЖД и Маньчжурию, а затем уже Приморье. Чем кончились все эти затеи, вы знаете: Красная Армия смела их в мусорный ящик истории...

Свиридов сделал небольшое короткое движение ладонями, показывая ящик с мусором истории, и Троян почувствовал невольное удовлетворение: перед ним был человек, который как бы вхож был за кулисы мирового действа и знал не только то, что было, как все зрители и участники, но и то, что будет.

— Теперь открывается новая глава наших взаимоотношений с империалистами, — продолжал Свиридов. — Американцы в последнее время необыкновенно активизировались. Они купили Чан Кай-ши и сумели разложить Гоминдан. Конечно, разложились те, кто имел к этому склонность. Через Чан Кай-ши американцы действуют на Чжан Цзо-лина и толкают его на борьбу с нами... Французы, пронюхав об американских манипуляциях в Маньчжурии, подняли предусмотрительно шум. Они вспомнили о своих былых капиталовложениях в Русско-Азиатский банк и требуют удаления с дороги СССР. Тем самым они предупреждают, что в завязавшейся игре они тоже партнеры и от своей доли не откажутся. Вслед за ними выступил английский генерал Сэттон с глубокомысленным заявлением, что управление дорогой должно перейти в руки международного контроля. Как известно, под международным контролем англичане всегда подразумевают свой собственный контроль. Тогда американцам, уразумевшим, что шила в мешке не утаишь, пришлось несколько приоткрыть свои карты, и Стимсон, министр иностранных дел США, выступил с секретным, однако же немедленно получившем известность, письмом, где он якобы соглашается назначить управляющим КВЖД одного из представителей «великих» держав. Но это, конечно, маска. Руками китайцев американцы хотят захватить дорогу сами. Таковы, товарищи, вновь выступившие на арену старые и хорошо нам знакомые антисоветские силы. Но в этом хоре вы, должно быть, с удивлением замечаете отсутствие Японии? Да, Япония являет странное зрелище. Вы знаете, что заявила «Токио асахи»? — Свиридов оглядел присутствующих, серые глаза его лукаво блеснули. — Она заявила то, под чем и мы с вами можем подписаться, что «все знаменитые разговоры о большевизации Маньчжурии являются не более, как предлогом, выдуманным американцами для захвата дороги через своих китайских лакеев». Каково? Выражаются простым, разумным человеческим языком! Противоречия среди империалистов, не так ли? Что они дадут? Не знаю. Но они неизбежны и помогают истине истории, то есть социалистической революции. Недавно, между прочим, я получил сведения: Чжан Цзо-лин укрепляет границу. При чем он пробует это сделать, как всякий купец и бандит, путем мошенничества.

Свиридов рассказал про китайских лесорубов, задержанных пограничниками.

— Обо всех этих делах я говорил по прямому проводу с Москвой. Москва советует полнейшее спокойствие.

Он выпил залпом стакан воды, и разговор стал всеобщим.

«Да, атмосфера напряженная, — думал Троян, — но ведь Свиридов совершенно спокоен, он верит не только во всепокоряющую силу наших идей, но и в то материальное, на что они уже опираются».

Он тоже выпил воды, потому что ему было жарко от всего того, что он услышал, и от мыслей, которые роились сейчас в нем. Он подошел к Суну и пожал его локоть. Сун обернулся и ответил ему улыбкой.

«Все будет хорошо», — сказал взгляд его черных глаз...

ГЕРОЙ

Лейтенант Гастингс сделал с кораблем рейс в Шанхай и возвращался во Владивосток. Погода благоприятствовала, корабль спокойно двигался по волнистой поверхности моря. Часто на горизонте возникали дымки, через некоторое время проявлялись контуры парохода, океанские прохожие сближались, потом снова исчезали в голубой мерцающей дали. На судне шла обычная размеренная судовая жизнь. Гастингс вспоминал удовольствия, которые ему достались в Шанхае и которые состояли из питья и еды в шумных барах под звуки радиофокстротов, из посещения кинематографов и женских кварталов. Вспоминая об этом, Гастингс думал свысока о тех, кто этих удовольствий не получал.

Во Владивосток пришли рано утром. Солнце озаряло желтую скалу Скрыплева с белой башней маяка и изумрудные массивы Русского острова. Портовые процедуры заняли время до обеда, а после обеда Гастингс двинулся неторопливой походкой на Бородинскую улицу. Долго стучал в глухую калитку особняка, наконец послышалось шарканье туфель, калитка приоткрылась, распахнулась шире, и лейтенант вошел во двор. В маленьком садике цвел шиповник. Белые, розовые и красные чашечки сверкали под солнечными лучами.

— Пожалуйста, пожалуйста, господин Лин здесь, — указал китаец на беседочку в чаще шиповника и жасмина.

Гастингс остановился на пороге в классической позе моряка: руки в карманы брюк, сигара в углу рта, ноги широко расставлены. Лин Дун-фын просматривал блокнот. На своем лице он отобразил сдержанную радость.

Американец сел на скамью, вытянул ноги, сказал:

— Дела там идут превосходно. Прибыло пять пароходов с оружием. Пулеметы такие, что горы срежут... А о происшествиях во Владивостоке никто ничего не слышал. Я все время ждал телеграмм в газетах: во Владивостоке то-то и то-то. А во Владивостоке, значит, ничего?

Лин Дун-фын смотрел мимо лейтенанта. Он должен был смотреть в его глаза, потому что лейтенант представлял собою тех, кто давал деньги и оружие, но неприятно было, что лейтенант спрашивал с него, как со слуги, хотя в действительности хозяином был он, Лин Дун-фын, а Гастингс всего лишь презренным американцем. Но через минуту Лин справился со своим негодованием и улыбнулся.

— Непреодолимые и глупые препятствия, — сообщил он. — Мой уполномоченный по этим делам, бывший белогвардейский офицер Огурцов, не может найти исполнителей наших замыслов. Даже те русские, которые трутся около пивных и которые естественно нуждаются в деньгах, не согласны бить китайцев.

Гастингс вынул изо рта сигару, внимательно осмотрел нагоревший пепел и осторожно, чтобы не стряхнуть его, вставил сигару обратно в рот.

— Замечательно! Та-ак. Не хотят! Но почему же они не хотят? — минуту молчал, рассматривая мордастые носки ботинок, потом продолжал: — Мы с вами знаем, что люди разных народов с величайшим удовольствием избивают друг друга, в этом закон жизни. У нас, знаете, негров держат так, что они не знают, живут они или нет... Да и с японцами в сущности так же. Японское правительство сто раз в году шлет нашему правительству по этому поводу ноты. Да и с вашим многоуважаемым народом дело обстоит не лучше. Что поделаешь, американцы смотрят на это философски: закон жизни! Не мы его выдумали. Как же это может быть, чтобы русские отказывались бить китайцев, когда им за это приятное для них и совершенно естественное дело даже предлагают деньги? — Гастингс поднял брови и вытаращил глаза. — И потом, каких китайцев? Мерзавцев, успевших красной краской вымазать свои мозги!