Детство Лермонтова

Вдали можно было различить рать древних воинов, а направо — группы всадников с копьями. Все они смотрели на поединок двух бойцов.

Вспоминая свои кавказские впечатления, мальчик сделал акварельный рисунок: горец везет в плен русского воина.

Однажды, вернувшись домой после кулачного боя, он вылепил фигуры кулачных бойцов. Лепка ему нравилась. Он начал делать целые картины из воска с выпуклыми фигурами. Это ему очень удавалось.

Особенно удалась ему лепка из цветного воска — эпизод из жизни Александра Македонского: как его друг и молочный брат Клит спасает жизнь великому полководцу при переходе через Граник.

Образ молодого полководца древнего мира, царя Александра Македонского привлек внимание Мишеля, он постарался сделать картину, которую себе представлял: малоазиатский сатрап Спифридат бросился на Александра и уже занес свою кривую саблю над его головой, но друг Александра Македонского Клит спас ему жизнь тем, что отрубил занесенную руку врага. Эта композиция всем очень понравилась.

Из крашеного воска Миша вылепил охоту на зайца с борзыми, своих бронзовых сеттеров, подаренных ему отцом, — Бронзу и Мальчика. Особенно долго он трудился над сценой, для которой опять-таки избрал сюжет исторический: сражение при Арбеллах. Трудно было изобразить фигуры воинов: некоторые из них сидели на слонах, некоторые ехали на колесницах. Все они были украшены стеклярусом и фольгой.

Миша вылепил множество кукол для своего театра марионеток. Среди них излюбленной фигурой и главным действующим лицом был Беркен — эта кукла исполняла самые главные и фантастические роли. Беркен, в свое время известный автор одноактных пьес и детских рассказов, славился во Франции чувствительными романсами, которые пели в Париже.

Доктор Ансельм Левис и мосье Капе радовались, что Мишель основательно усвоил курс французской литературы, и всячески поощряли представления кукольного театра. Учителя предлагали ставить известные классические пьесы, но Мишель не соглашался и предлагал свой текст. К удивлению этих первых цензоров драматических произведений юного Лермантова, все представления имели успех.

Мальчик долго обдумывал пьесу, прежде чем начинать, но, начав, импровизировал, быстро и решительно подбирая слова.

Сюжет он обычно заимствовал из прочитанных им книг, но давал ему свое освещение и наделял действующих лиц иными характерами, чем в оригинале. Песни, которые исполняли герои его пьес, Миша перед этим долго напевал: он брал за основу какое-либо французское стихотворение, но, постепенно меняя слова, создавал свое произведение.

С этого времени он пристрастился заменять слова автора своими словами, сохраняя мотив песни. Мосье Капе протестовал и предлагал своему воспитаннику списывать без изменения в голубой бархатный альбом стихотворения лучших, по его мнению, французских поэтов.

Обычно мальчик рисовал на листочках и несколько рисунков сделал в альбоме матери своей, но, когда ему исполнилось одиннадцать лет, он получил в подарок альбом — большой, темно-голубого бархата, с золотым обрезом. Это был очень вместительный альбом. Ох, как много в нем страниц! Около двухсот, наверное! На лицевой стороне крышки на бархат был нашит узкий золоченый позумент, который в середине сплетен был французской монограммой «ML».

Буквы были обведены кру́гом, наверху украшенным тремя небольшими цветочками вроде незабудок, сделанных из того же позумента, а на углах вышиты листья, похожие своей формой на листья сирени.

Миша очень обрадовался подарку. Наконец-то у него будет собственный альбом, где он может писать и рисовать все, что пожелает!

Доктор Ансельм имел склонность к модным авторам. Произведения Вальтера Скотта и Байрона Миша читал и перечитывал и с удовольствием переписывал бы их, но книги английских авторов ему приходилось читать в переводах, ведь английского языка он еще не знал. Бабушка обещала взять англичанина-гувернера для занятий, но еще не подыскала, поэтому мосье Ансельм предлагал переписывать по-французски стихи поэта Ламартина, но произведения его не так увлекали мальчика, как поэмы Байрона.

Еще меньше Миша любил стихи французского поэта и драматурга Лагарпа, хотя с интересом прочел его книгу, переведенную на русский язык: «Ликей, или Круг словесности», которую он со вниманием одолел, сердясь на тяжеловесный слог переводных фраз.

Но Миша не любил переписывать стихи — он их знал наизусть! Заглавия — пожалуйста!

Он писал почерком взрослого человека, и не верилось: неужели у двенадцатилетнего мальчика такая твердая рука, такая скорописная закругленность букв?

Альбом начал заполняться французскими стихами, но Мише это не нравилось. Он вырвал первые страницы. Мосье Капе рассердился, сказал об этом бабушке, и она стала уговаривать внука переписывать стихи французских классиков, желая, чтобы Миша знал французский язык так же хорошо, как родной. Но мальчик противился — ему надоела иноземная речь.

После уговоров он написал несколько заглавий стихотворений Лагарпа: «Геро и Леандр», [30] «Эхо и Нарцисс», [31] «Орфей и Эвридика», [32] а мосье Капе пришлось самому это делать и доказывать своему ученику необходимость переписывать французский текст. Миша как будто покорился, начал и остановился… Против неоконченного стихотворения он приписал: «Je n'ai point fini, parce que je n'ai pas pu» («Я не окончил потому, что не смог»). На этом переписывание французских стихотворений закончилось.

На следующей странице альбома Миша поставил заголовок: «Разные сочинения» — и вскоре переписал «Бахчисарайский фонтан» Пушкина и «Шильонский узник» в переводе Жуковского.

Юный Лермантов стал теперь резко и самостоятельно защищать свои мнения.

По поводу прочитанного он высказывал свои наблюдения и замечания так же, как и об окружающих его лицах и о происходящих событиях. Разговоры его становились недетскими.

Однажды Миша сказал, что в русских народных сказках больше поэзии, чем во всей французской словесности. Этим он очень рассердил своих учителей. Тогда он стал доказывать, что неестественно изучать только одну французскую литературу, что от этого знания получаются односторонние. Скажем, если ребенку давать только одни священные книги, а другие не давать?

Тут все взрослые стали ему возражать и приводить разные примеры, что и так возможно, но Миша утверждал, что от такой жизни томится душа.

…Этот год тянулся бесконечно. Отцу Миша написал, по поручению бабушки, чтобы он готовил документы, необходимые для поступления в учебное заведение. Отец приехал с бумагами; их долго рассматривали, но оказалось, что документов недостаточно, — надо было выхлопотать еще. Миша показал отцу свои «воски» — скульптуры и рисунки. Юрий Петрович очень одобрил работы сына и сказал, что подозревает в нем талант, который, очевидно, перешел к нему от деда — Петра Юрьевича Лермантова. Миша был доволен, что сберег свои рисунки; вместе с отцом они долго разбирали портфель, который ему подарила бабушка для его «лоскуточков», потому что Миша, задумав рисовать, хватал первый попавшийся лист бумаги, иногда даже оберточную бумагу. Он советовался с отцом, что делать с «восками»: они со временем оплывали и теряли свой первоначальный вид…

В поощрение Юрий Петрович написал стишок, в котором выражал пожелание сыну стать русским Фидием, и тут же рассказал, что древнегреческий скульптор Фидий признается величайшим из всех художников мира. Потом говорили о литературе. Отец одобрил желание Миши изучать русскую литературу, но вскоре, утомившись ролью ментора, Юрий Петрович начал зевать и собираться в дорогу.