Закон полярных путешествий: Рассказы о Чукотке

По левому берегу через каждые 10–15 метров вырастают маленькие столбики. Это евражки. Они с любопытством смотрят на странные предметы на реке. Если им посвистывать, они отвечают и не убегают. Непуганые. Как и олени.

На привале в двадцати метрах от костра появляется одинокий олень. Ошарашенно смотрит на нас и не двигается. Мы свистим ему, и он стремглав прыгает в сторону и убегает за сопку. Оленя мы возьмем потом, у нас две лицензии, а сейчас охотничьи страсти не волнуют — еды вдоволь, и аппетит отменный. По этому поводу хочется привести выдержку из дневника штурмана Альбанова. Валериан Иванович Альбанов писал:

«Когда мы варим чай или похлебку, то обычно шутить не любим. Варить так варить, говорим мы, и закатываем и чаю, и похлебки по полнешенькому ведру… остатков от этих порций обыкновенно не бывает…»

Как видим, всех путешественников во все времена роднит аппетит. Но больше всех заинтересован наших привалах Епифан. Он ест мясо, хлеб, рыбу, галеты, выхватывая пищу чуть ли не из рук, — не боится.

На реке никаких сюрпризов. Течение сильное, но река идет по равнине, до гор еще далековато, поэтому тут много мелких мест, перекатов. Часто приходится тянуть лодку бечевой. Проходим в первый день тридцать километров, сверяемся по абрису, ищем возвышение на берегу для ночевки. Моросит мелкий дождь. Лицо Николая расплывается в улыбке. Наконец-то хорошая примета!

В дожде и лучах незаходящего солнца рождается радуга. Она перекинута с одного берега на другой. Рядом — точно такая же вторая радуга. Мы плывем по реке под двумя радугами, как под сводами двух арок. Никому из нас никогда не доводилось участвовать в таком природном действе. И решено четвертое августа назвать «днем двух радуг».

Мы спим в палатке. Борис и Геннадий — на плоту. Утром за чаем выясняется, что никому ничего не снилось. Знать, намаялись, спали богатырским сном. Варим кашу. Епифан тут как тут.

Тщательно упаковываемся. Особенно надо держать в сухости палатку и спальные мешки. Это теперь надолго наш дом.

Вспоминаем добрым словом нашу уютную избушку на берегу озера. Мы ее, покидая, вымыли, вычистили печь, заготовили дров, перемыли посуду. На память я оставил свои туфли — можно будет по избе расхаживать как в тапочках. Если путник придет сюда после долгой дороги в сапогах или торбасах, будет во что переобуться.

Упаковываясь, наводим ревизию вещам. Выясняется, что я забыл в избушке на гвозде непромокаемую и непродуваемую, легкую, на поролоне японскую куртку. Что ж, неизвестному путнику будет и во что переодеться.

Конечно, быть на реке и остаться сухим — грешно. Мы входим в скалы, река петляет по теснине — лавируем в порогах, летим вниз по водопаду, вода нас захлестывает, течение швыряет на скалы. И мы с Колей, промокшие до нитки, лихорадочно обшариваем глазами берег в поисках хоть небольшой площадки, чтобы пристать, но кругом отвесные скалы, лодка — полна воды, и вычерпывать ее бессмысленно, потому что впереди еще водопад и знаменитые Леоновские пороги, страшное место, и уповать тут можно только на везение.

Сейчас задача — удержаться на гребне стремнины и не напороться на острые камни.

— К реке нужно относиться как к женщине, — таинственно скажет потом Николай.

Наконец видим небольшую галечную косу, выбрасываемся на нее, но кругом ни кустика, костра не соорудишь, а на бензиновом примусе не обсушишься — и мы раскладываем одежду на камнях, на ветерке, а сами переодеваемся в запасное, что в сухости и целости лежало на плоту.

По нашим расчетам, кусты и вообще дрова должны появиться только завтра, а сейчас можно бензин не экономить, и мы зажигаем оба примуса для чая и для варева.

Епифан тут как тут, без него уже скучно. Но рыбы мы тут поймать не можем, не водится она тут, придется баклану ждать до вечера.

— Тише! — шепчет вдруг Николай и показывает на противоположный берег.

Желто-бурый ком скатывается по отвесному склону и плюхается в воду. Медведь нас не видит, он переплывает на наш берег, но его сносит течением, и вылезает он метрах в ста от нашей стоянки. Отряхивается и мчится в гору.

— Прошлогодний… — улыбается Николай. — Пестун… где-то и мамаша может бродить.

— Не его ли искал Куваев? — спрашивает Борис.

— Нет. Куваев искал самого большого медведя. А этот на самого большого не тянет.

— Ну, его родственники, может, тянут?

— Надо найти сначала, — успокаивает всех Геннадий. Как врач, он мыслит рационально. — Сначала найти, а потом определять.

— Кто ищет, таки да найдет, — вздыхает Борис.

— Или он найдет нас, — смеется Николай. — Расцветка интересная. Вчера ведь точно такого же цвета на сопке пасся.

На вечерней стоянке, перед сном, мы собирали камни на отмели и видели следы медведей — большие следы и малыша. Развели костер, тут уже были кустики и щепочки, травы накидали для дыму, два раза выстрелили из ружья — отпугнуть зверей.

— Очень я не люблю, когда медведь к палатке приходит, — сказал Борис, располагаясь в спальном мешке возле костра. И на сон грядущий мы потчуем друг друга «медвежьими историями», что когда-то где-то с кем-то случились.

Летом 1967 года на косу реки Энмываам приземлилась «аннушка». С нее лихорадочно был сброшен багаж — летчики торопились. На берегу с экспедиционным грузом остался человек.

Это был геолог Олег Куваев, впоследствии известный писатель, автор прославленной «Территории».

Вскоре к Олегу подошли двое — рыбаки, с которыми он был не только знаком, но и дружен, они его давно ждали.

Началось обустройство, так как накануне палатка рыбаков была разорвана ветром и снесена, многое из имущества — унесено тоже. Новую палатку устанавливали капитально, натащив камней. Олег умудрился смастерить в палатке стол из остатков фанерного чукотторговского ящика.

И потекла размеренная жизнь. Олег ходил в маршруты, иногда одно-, двухдневные, но всегда одиночные. Ребята занимались своим рыбацким делом.

Тут следует заметить, что Олег всегда, когда дело касалось работы — в поле или за писательским столом, предпочитал одиночество.

Но здесь, на озере, он занимался не геологией.

Наслушавшись рассказов чаунских чукчей-оленеводов и изучив рассказы охотников-промысловиков Анадырского района и Марково, он высчитал, что самый большой медведь должен быть в районе озера Эльгыгытгын.

Чтобы проверить свои выкладки, он обратился к ученым с мировым именем.

В книге бельгийского профессора Бернара Эйвельманса он прочитал: «В Западной Европе лишь в 1898 году впервые стало известно о существовании самого крупного в мире хищника — огромного бурого медведя, обитающего на Камчатке, в Северо-Восточном Китае и на Сахалине. Родич его медведь-кадьяк живет по другую сторону Берингова пролива на Аляске. Этот медведь — настоящее чудовище. Длина его более трех метров и вес более 700 килограммов».

Куваев написал Эйвельмансу, и тот любезно подтвердил предположение Олега о том, что наиболее вероятные места встречи с гигантом на Чукотке должны быть в верховьях рек Анадырского плато, а значит — дерзайте!

Как-то попалась в руки Олегу книга Фарли Моуэта «Люди оленьего края», где канадский писатель приводит свидетельство эскимоса о встрече с аклу — гигантским медведем, внушавшим людям страх.

Куваев написал Моуэту, и тот ответил пространным письмом. Приведу небольшую выдержку:

«Мне кажется, что ваш гигантский медведь может оказаться родственником северо-американского гризли, который, как вы знаете, самый большой на свете… Поскольку они живут невдалеке от Берингова пролива, вполне возможно, что в прошлом они могли мигрировать в Сибирь. Следы их огромны, и даже по следу можно видеть, что этот зверь вдвое больше обычного.

Сообщения о гигантских медведях на Чукотке я считаю вполне вероятными, они могут основываться на реальных фактах. Возможно, что легенды о гигантских медведях, которые продрейфовали Берингов пролив на льдине или пересекли его пешком в особо суровые зимы, вполне реальны. Я говорю так, потому что аляскинский гризли — великий кочевник…»