Всё на земле

Потом он обнаружил, что с ней можно посоветоваться даже в тех вопросах, в которых, казалось, она не могла быть достаточно компетентной.

Он даже сам не заметил, как постепенно рассказал о себе все: и о гибели отца, и о Николае с Лидой, и об Игоре с его проблемами. Рассказал о взаимоотношениях с Дорошиным и о «мыслителях». Теперь она знала всю его жизнь с заботами и ошибками, с планами и сомнениями. И постепенно начала она отмечать в себе стремление понять его еще лучше, чтобы уметь поддержать его в трудную минуту. И все же он удивлял ее постоянно. Хотя бы тем же разговором, в котором оценивал свои возможности.

— Ты понимаешь, Володя… Для меня просто странно… Зачем так низко оценивать то, что ты уже сделал? Может быть, так думаешь только ты? Ну, а если снова и снова поразмышлять над тем, что уже было?

Иногда она злилась на него за это копание в себе, даже однажды занудой назвала. Он расхохотался:.

— Удивительно… Этим же самым словом меня называла сестренка, когда я ей вычитывал мораль по поводу ее неорганизованной жизни… Вот беда.

— Есть о чем подумать тебе на досуге.

И катились дни. Иногда он, проезжая мимо Красного, заглядывал на Кореневскую площадку. Здесь уже было шумно. Десяток вагончиков разбросан тут и там, каменщики в лесополосе складывают длинный барак для бульдозеров и прочей техники, а ниже, в обход холмов, бетонируют дорогу. Толкутся по оврагам инженеры из производственного отдела, начальство из «Рудстроя», изыскатели, проектировщики из Москвы. Тут же мелькают машины директора Журавлевского ГОКа и начальника шахты. А в основном овраге вовсю трудятся бульдозеры, сдвигая в сторону целые пласты мела и глины. И четыре экскаватора долбают ковшами сваленный сверху грунт, который грузят на вместительные «БелАЗы». И ковыльную равнину переполосовали десятки самодельных дорог, которые сейчас ведут в одном направлении — к трассе. Несколько раз видел он Дорошина, лазавшего по обрывам с целым штатом помощников. Был старик похож на полководца, определяющего поле завтрашней битвы и уверенного в своей победе. Кому только сказать, что человек этот две недели назад лежал в постели после инфаркта. Рокотов знал, что сейчас Дорошин счастлив, что он не даст покоя ни себе, ни кому бы то ни было до тех пор, пока первый взрыв не выбросит из карьера руду. Теперь можно забыть о Кореневке.

И все ж было грустновато. Недавно областная газета опубликовала репортаж с Кореневской площадки. Были там снимки. На одном из них — улыбающееся лицо Дорошина. На втором — Сашка и Ряднов над картой. Ну, прямо стратеги. Говорилось в репортаже о том, что молодые инженеры Григорьев и Ряднов много лет обосновывали целесообразность разработок нового карьера именно в Кореневке. И вот наконец они победили. Большую помощь им оказал лауреат Государственной премии, доктор технических наук… и прочая, прочая… товарищ Дорошин. И Павел Никифорович счел нужным отдать должное своим молодым коллегам: «Да, тут ничего не скажешь… Мы, руководители, иногда нуждаемся в том, чтобы нас подтолкнули верой и энтузиазмом те, которых мы еще вчера считали учениками…» Наверняка цветастости подбросил корреспондент, но Дорошин мог сказать что-то подобное.

Поймал себя Рокотов на том, что чуток обижен. В самом деле, сейчас все идет мимо него… Хоть бы слово сказали.

Газета внесла в баланс отношений между всеми заинтересованными сторонами довольно странную деталь. Вдруг начал прятаться от Рокотова Сашка. Исчез, и все. Дважды звонил ему домой — жена отвечает, что ее благоверного нет. Гуляет перед сном. На вопрос: когда будет, ответ уклончивый — кто его знает…

И Рокотов убежден в том, что Сашка сидит сбоку, терзает свой нос от волнения и тревожным шепотом подсказывает жене ответы.

Неожиданно пришел Ряднов. Было это поздно вечером. Не звонил в дверь, а стучал почему-то. Когда Рокотов открыл ему дверь, Петька еще на площадке снял картуз. Сколько раз советовал ему: да ходи же ты без фуражки, лето ведь… Нет, странная привычка. По любой жаре в мохнатом картузе.

— Заходи, — пригласил Рокотов и удивился про себя: вот ведь как! Кого-кого ждал, только не буку Ряднова.

Сели. Ряднов озабоченно сопел, разглядывая ногти. Владимир ждал.

— Паршиво все, — сказал Петя, покраснев от необходимости говорить длинную речь. — Я себя сволочью чувствую… Да, Сашке говорил: пойдем. Не хочет.

— Ты яснее, Петя.

— Куда уж яснее? Мы в героях оказались, а ты будто ни при чем.

— Ну, это уж чепуха, Петя…

— Для тебя, может быть, чепуха, а для меня нет. Когда нас привезли на площадку, чтобы фотографировать, я тому корреспонденту сказал, чтобы тебя обязательно упомянули… Обещал — и вот тебе… Морду за такие штуки бьют. Я уже редактору письмо сочинил… Послал вчера. По себе знаю, когда несправедливо… Лет пять назад Михайлову на руднике расчет сделал. Хвалили его, а я в стороне. Обидно было.

Ах ты ж, бука Ряднов… Вот ты какой… А сколько бурчал, сколько грозил бросить все к черту? Да тебя ж расцеловать за это… Не поймешь только. Ты без эмоций… А душа вечно ищет какую-то справедливость во всем. Что ж тебе сказать, Петька? Да ничего я тебе не скажу, потому что так будет лучше. Когда помолчишь, понятнее. Главное — сделано дело, и какое дело, Петька. Да ты все понимаешь. Такая уж наша с тобой должность на земле: говорить как можно меньше. А делать — что выйдет.

От чая Ряднов отказался. Еще пять минут посопел. Встал.

— Пойду я… Ты вот что, Володька… В субботу у меня, понимаешь, какое дело… Свадьба, выходит..

В ресторане «Горняк»., Закупил комнатушку там. Приходи.

— Приду! — серьезно сказал Рокотов, понимая, что, если в ответе будет много вводных слов, Петька подумает, что он на него в обиде.

Так и попрощались.

Что-то сломалось во взаимоотношениях с Михайловым. Чувствовал Рокотов какую-то ненатуральность в его поведении.

Стал вспоминать события последних дней., Да, что-то не так. И взгляд прячет, и заходить перестал. А ведь именно сейчас нужна его помощь…

Думал, а руки привычно управлялись с рулем. Ехал в «Коммунар». Ох, беда совсем с этим колхозом. Намучился. Председатель — мужик строптивый, с характером. А дела не тянет. Вот и теперь: до уборки свеклы считанные дни, а у него разлад с механизаторами. Шесть человек заявление подали, что работать не хотят. А кому разбираться? Инструктор доложил, что председатель блажит: молодых ребят по частным квартирам рассовал, а общежитие, которое недавно построил, пустует. Механизаторы — народ молодой, при распределении из училища им по комнате в общежитии сам же председатель обещал. Тем и заманил. А теперь вот хитрит.

Пришлось самому ехать.

Из-за поворота вынеслась машина. «Волга». Ну, и лихач кто-то. Да ведь это дорошинская. Серега за рулем. Пронеслась мимо, пылью окатила. Дорошин полулежал на заднем сиденье. На Кореневке, не иначе, были. Скоро там и жить будет. Что такое, резко разворачивается. Прямо на поле заехал. Догоняет. Случилось что?

«Волга» выскочила вперед и затормозила метрах в ста. Начала оседать пыль на дорогу, Рокотов сбавил ход: не налететь бы. Проселок узкий. Вот и очертания машины Дорошина. А рядом — сам. Руку поднял.

Рокотов остановился. Павел Никифорович шагнул к нему:

— Здравствуй, Владимир Алексеевич… Выйди-ка.

Вышел. Дорошин пошел прямо по полю, по вспаханной земле. Широко пошел. Рокотов двинулся следом. Догнал его на середине поля, зашагал рядом:

— Здоровье как, Павел Никифорович?

— Отлично… — хмуро ответил тот.

Дорошин выбрался на край откоса, остановился. Вот она, Кореневка. Огромное поле с двумя гигантскими оврагами, разделившими его, словно речной водораздел. Десятки машин, бульдозеров, кранов, экскаваторов. Люди, дороги.

— Ну, гляди.

Хотел сказать Рокотов, что много уже раз видел все это, что часто приезжает сюда и подолгу стоит около лесополосы, чтобы не мешать людям работать. Да не стал говорить. Знал, что нужно сейчас Дорошину:

— Скоро здесь карьер будет… Каждый день меняет обстановку.