След человеческий (сборник)

— Мне что-то не хочется. Ты потанцуй с кем-нибудь, а я погляжу.

Признаться в том, что он не умеет танцевать, Митя постеснялся.

Сначала ее пригласил Шурка Никитин из главной конторы, потом она танцевала с каким-то совсем незнакомым парнем, а Мите было неприятно, что это не он, а кто-то другой кружится с нею в вальсе. Наконец Ольга вернулась, возбужденная, зарумянившаяся, с сияющими глазами, и, отдышавшись, сказала:

— Ох, совсем закружилась! Теперь давай погуляем.

— Мне домой пора, — хмуро ответил Митя.

— Уже?

— Завтра надо пораньше встать и пойти по чернику.

— Неужели поспела?

— Нынче ранняя.

— Митя, милый, так ты возьми и меня!

— Я далеко пойду.

— Ну и что же?

— Ладно, возьму.

Они условились, что в пять часов утра Митя будет ждать ее у калитки.

— Только не проспи.

— Я лягу в сенцах, ты постучи, — сказала она.

Утром он осторожно постучал в тесовые сенцы Нестеровых.

— Сейчас, — теплым шепотом ответила Ольга и минут через пять вышла еще заспанная и какая-то очень прежняя, в тапочках на босу ногу и в старом ситцевом сарафанчике, из которого уже выросла. Сарафанчик был короток ей и тесен.

— А кузовок где?

— Вот дурочка, приготовила и забыла.

Ольга снова шмыгнула в сенцы и вернулась с таким же, как у него, берестяным коробчатым кузовом.

— Теперь пошли. — И вдруг спросила: — А не заплутаемся?

— Не бойся, лес-то я знаю…

Лес он знал хорошо. Там у него были свои заповедные места, где вызревала особенно крупная и прямо-таки осыпная черника. Бывало, присядешь в густой черничник, поджав колени, поставишь перед собой маленький кузовок-наборыш и начинаешь обеими руками доить в него с веток спелые ягоды. Набрав полный, пересыпаешь в большой кузов, потом прямо на коленях переползешь на другое, еще не обобранное местечко, и снова за дело.

Особенно черничным считался Синий бор за Вековской стражей. Туда-то они и направились.

Правда, до Вековской стражи надо было идти верст пять, но Мите хотелось, чтобы Ольга увидела богатство здешнего леса. Да и дорога туда была уж очень красивая— вдоль старой просеки, густо обрамленной кустами орешника и черемухи.

Миновав сторожевую вышку и домик полесника, притулившийся у перекрестка двух просек, они свернули по мшистой тропочке в чащу березняка, за которой начинался уже сам Синий бор. Тут стали встречаться прогалинки, поросшие черничником, и Ольга, приметив ягоды, нетерпеливо восклицала:

— Вот она, вот черника, давай собирать!

— Нет, еще не дошли, — говорил Митя.

Наконец перед ними открылась прогалинка, сплошь черная от обилия ягод. Ольга даже руками всплеснула:

— Да что же это, Митя, ты погляди, как много ее!

— Вот здесь и будем собирать. Ты начинай с этого края, а я пойду с другого, навстречу тебе.

— Зачем же так, лучше уж рядышком.

— Ну давай рядышком.

Они поставили кузова под большую приметную ель, а сами, взяв наборыши, присели в черничник и принялись собирать ягоды.

Набрав полный наборыш, Митя поглядел, как шло дело у Ольги. У нее-то не было и половины наборыша. Да и собирала она небрежно — ягода была сорная, попадалось много листочков.

— Так не годится, — строго сказал он. — Ты возьми веточку, тряхни ее и легонько потяни на себя. Тогда спелые ягоды упадут тебе в горсть, а те, что еще не доспели, да и листочки — на ветке останутся.

— А ну-ка покажи.

Митя показал, как надо по-настоящему брать чернику. Ольга быстро переняла это, и дело пошло лучше. Они сидели на корточках рядом, то бок о бок, то друг перед другом. Иногда их руки тянулись к одной веточке и как бы нечаянно встречались. Каждый раз при этом Митя испытывал такое чувство, будто прикасался к чему-то запретному, но столь желанному, что это прикосновение жарким током отзывалось в нем, томило и снова влекло…

А солнце поднялось уже высоко. В лесу гуще запахло смолистой хвоей, горечью березовой коры, вереском и грибницей. Мите захотелось есть, и он предложил:

— Давай червячка заморим.

— Да я и так уж — одну горстку в наборыш, другую в рот, — призналась Ольга.

— Ну, ягодой сыт не будешь.

У него была с собой краюшка ржаного хлеба, кусочек сала и лук. Они устроились под елкой, возле своих кузовов, и стали закусывать.

— Вот какой ты молодец, — говорила Ольга. — Мне и невдомек еды захватить, а у тебя все нашлось. И как вкусно!

Позавтракав, снова начали брать чернику. Митя уже наполнил свой кузов доверху и стал помогать Ольге, когда она окликнула:

— Митя, посмотри, какая красивая ящерица!

Он глянул и увидел среди кустов черничника медянку, свернувшуюся золотистым кольцом. Ольга потянулась к ней. Змейка зашевелилась, подняла голову и приоткрыла пасть.

— Берегись, ужалит! — крикнул он и мгновенно, не раздумывая, оттолкнул Ольгину руку, быстро схватив медянку за хвост, отбросил ее.

— Ядовитая? — шепотом спросила Ольга и посмотрела на него большими глазами, полными ужаса.

— Конечно, ядовитая.

— Уйдем отсюда.

— Да ты не бойся, она уже не подползет.

— С тобой я ничего не боюсь, но лучше уйдем. Ведь и кузов у меня почти полон.

— А может, доберем? Немного осталось.

— Нет, хватит, а то нести тяжело.

— Как хочешь.

Они нарвали листьев папоротника, чтобы прикрыть чернику, пристроили кузова за плечи и пошли.

За Вековской стражей, уже на просеке, Ольга спросила:

— Ты за меня испугался?

— Конечно.

— А если бы она тебя укусила?

— Ну, мне-то не впервой расправляться с ними.

— Я не знала, что ты такой смелый…

Жарко пекло высокое солнце, кузова оттягивали плечи. В орешнике перекликались какие-то птахи. Бабочки кружились над пестрой травой. Гудели шмели. Где-то закуковала кукушка, и Ольга торопливо спросила:

— Кукушка, кукушка, сколько нам жить?

— Почему «нам»?

— Ну, нам с тобой.

Кукушка на мгновение замолкла, словно задумалась, и снова начала куковать. Они оба считали, считали и сбились со счета, а в лесной чаще все еще слышался уже приглушенный далью голос вещуньи.

— Долго нам жить! — счастливо засмеялась Ольга и сказала: — Знаешь что, давай посидим, отдохнем.

— Подожди, тут шагов через сто я знаю одно местечко: маленькая полянка и родничок.

— Веди. Я за тобой — куда хочешь…

Пройдя еще немного, они свернули с просеки. Митя раздвинул шторку кустарника, и перед ним открылась полянка, вся покрытая цветами. Розовая кашка перепуталась тут с синими колокольчиками, золотым зверобоем, пунцовыми звездочками дикой гвоздики и желто-фиолетовым изобилием ивана-да-марьи.

— Какая прелесть! — обрадовалась Ольга. — Будто в маленькой комнатке!

Они сняли и поставили в траву кузова. Ольга села в тени орешника, и Митя растянулся рядом, уткнувшись лицом в траву.

Несколько минут они оба молчали. Вдруг Ольга резко встрепенулась и вскрикнула. Он поднял голову.

— Что ты?

— Ой, у меня тут муравей или клещ… Вот, я держу его. Помоги вынуть. — Одной рукой она придерживала ткань сарафанчика на груди, а другой схватила его руку и потянула к себе. — Помоги же… Постой, я только расстегну пуговку…

Он вытащил у нее из-за пазухи полураздавленную козявку.

— Просто божья коровка.

— А я думала, это клещ. Насмерть перепугалась. Чувствуешь?

Дрожащими пальцами Митя чувствовал упругую выпуклость девичьего тела, слышал, как отчаянно стучит не ее, а его сердце, как пружинисто поднимается жаркая кровь. И тут Ольга с тихим стоном откинулась навзничь, все еще держа его за руку. Глаза ее были полузакрыты и, как показалось ему, замутились, а губы, совсем темные от черники, жадно ловили воздух.

Митя перепугался. Ему представилось, что от знойного солнца и пьянящей лесной духоты она потеряла сознание и даже может сейчас умереть. Он метнулся к роднику, чтобы достать воды, зачерпнул ее кепкой и торопливо вылил на голову Ольги. Она вздрогнула, выдохнула: «Ой!» — открыла глаза и села, оправляя платье. У ног ее лежал опрокинутый кузов. Почти вся черника высыпалась в траву.