Первые ласточки

Нужно принять в партию Вечку, Халей-Ваньку, Пызесь-Мишку… И Варов-Гриша… — И вдруг ускорил шаги: — О, Григорий уже бочку керосину достал! О, овсом никак кормит коня…»

— Эй, Гриш! Ты уже разбогател, видать? — крикнул Куш-Юр. — Керосин и овес достал?! Ловко!..

— А что ты так поздно идешь? Не могу дождаться вестей. Кто вместо Ленина?

— Сталин! — ответил Куш-Юр и коротко рассказал о партактиве, жестикулируя свернутой в трубочку брошюрой. — Биография Ленина, Владимира Ильича. Во, смотри!

— По дороге почитаем, — тряхнул головой Гриш и радостно поведал о своем удачном походе в райторг, о встрече с Уля-Ванем: — Вот он и помог «разбогатеть»…

Через два дня вечером, успев сделать все, что намечали, Гриш и Куш-Юр тронулись в обратный путь. Было тепло — не надевали парки-гуси, сидели в одних малицах. Скрылось солнце, и на западе, над синими хребтами Урала, поднималось золотистое небо без единой тучки. Карько шел неторпко, волоча нагруженные розвальни.

— Смотри, председатель, не забывай, на чем лежишь. — Гриш, пряча улыбку, посмотрел через плечо. — Растянулся, как барин, и куришь. Взлетим на воздух — поминай как звали…

Куш-Юр, лежа на парке, хмыкнул:

— Испугался? Я на гусе и могу курить. — Но, затянувшись несколько раз, бросил окурок в снег. — Ты, Григорий, наверное, трусишь, как этот… Данька-Манька…

— Эй! Забыли-запамятовали спросить у хозяина про Даньку-Маньку. Может, тот дома уже? — вдруг вспомнил Гриш.

— Верно ведь! — Председатель даже сел. — Поздно — вон где мы… А не поехал ли он к Питляру в буран? Вот нечистая сила!..

— Не должон… А ну, Карько, прибавь ходу! — Гриш шевельнул вожжами, как будто бы от этого ускорялась встреча с Данькой-Манькой. — Похвастаемся — есть еще одна бочка керосину. Так ведь, Роман Иванович?

Но тот не ответил. Он смотрел назад, на затянутый маревом Обдорск. Ехали уже по Оби к Катра-Вожу, хоть взглянуть на прощание — когда еще придется побывать. И Куш-Юр вновь увидел высоко над Обдорском светлую точку — горящую лучистую лампочку.

— Что за ерунда. Кругом светло, а лампочка горит над селом. Смотри!.. — кивнул Куш-Юр.

— Высоченная мачта, я видел, — ответил Гриш, оглядываясь. — Сами пользуются телеграфом, а весть нарочным…

— Верно ведь, телеграф… Да, оторвались Мужи от всей страны, от Москвы. Сколько печальная весть шла до Обдорска? Нельзя жить в таком отрыве. Нельзя. — Председатель сидел, навалившись спиной на керосиновую бочку. — Мы много судили об этом на партактиве, но ничего толком не могли придумать. Хорошо, что хоть есть телеграф в Березовом и Обдорске.

— Да, — вздохнул Гриш, думая о своем. — Значит, все сделал: свозил я тебя в Обдорск, получил бочку керосину Петул-Васю, купил пять фунтов березового трута для него и огниво. Вот обрадуется — спичек-то ведь нет у нас. Пусть торгует. А еще я купил подковы и немного гвоздей. Это себе. Уплатил я долг Уля-Ваню. А еще — достал три платка красивых, матери, жене и дочери, а парнишке — бумаги. Пусть Илька учится рисовать.

Приближались к Катра-Вожу. Навстречу попадались оленеводы, пролетали упряжки, но Гриш не останавливал лошадь. Наконец Катра-Вож. Уже была сумеречная ночь. Наскоро закусили чаем в ямской избе и в путь. Никакого Даньку, проезжающего обратно в Обдорск, здесь не видели. Значит, он еще в Мужах или попадется в дороге.

Но сколько ни ехали, сколько ни встречали людей, конных и оленеводов, никто не видел парня. И питлярские не слыхали о таком. Уже проехали Лор-Вож и Васяхово, а его нет и нет. Председатель и Гриш не на шутку стали тревожиться — пропал парень. И керосин тоже пропал…

Вдруг навстречу, не доезжая Мужей, показалась из-за поворота небольшая лошаденка с розвальнями, а седока не видно. Слышно только — поет кто-то детским звонким голосом по-зырянски песню про двух товарищей, служивших в одном полку.

— Мать родная! Канев Данька, кажется, — обрадовался Гриш, останавливая своего коня.

Куш-Юр поддакнул:

— Ну конечно он. По лошадке вижу. Вот нечистая сила!

Пение смолкло, и высунулся из-за лошади Данька-Манька.

— Тпру-у! Знакомые, что ли?.. — удивился Данька и остановился.

— Вуся! — крикнули разом Гриш и Куш-Юр.

— Здравствуйте, — заулыбался Данька Канев. — Вы все еще едете из Обдорска?

— А куда ты девался? — набросился на него Куш-Юр. — Где ты шлялся-пропадал? Мы тревожились не в шутку — пропал, думаем, в буран. Заблудился и замерз где-нибудь по дороге к Питляру…

— И-и… — звонко засмеялся парнишка. — Не заплутал! Привез вам керосин. Пользуйтесь на здоровье. А теперь везу почту… Вон мешки в розвальне…

— Хорошо, что довез керосин, — улыбался Гриш. — А мы еще достали бочку из райторга. Покажи-ка, Роман…

Куш-Юр, куря, как обычно, цигарку, повернулся назад и откинул парку, под которой была бочка с керосином.

— Вот, пожалуйста. Мы умеем доставать…

— Ну и ну! — тряхнул головой Канев Данька. Он увидел горящую цигарку и стегнул свою лошадь.

— До свидания надо говорить! — засмеялся Гриш. — Испугался!

— Прощайте!.. — Данька, отвернувшись, помахал им рукой. — Взлетите!..

— Не взлетим!.. — смеясь, ответил Куш-Юр и, поправив парку на бочке, снова лег. — Молодец! Сызмальства помогает родителям.

Через несколько дней после возвращения в Мужи созвал Куш-Юр в Нардом селян на сходку. Рассказал о своей поездке в Обдорск на партактив, сообщил, что теперь во главе народа Сталин. Объявил, как парторг села, о ленинском приеме в партию. Захотели вступить комсорг Вечка, его помощник Халей-Ванька и кладовщик Пызесь-Мишка. Но Варов-Гриша на сходке не было — он возил из лесу бревна для новой избы.

Глава 4

Югыд-би

Ох и трудная весна выдалась нынче. Ребятишки болели оспой почти до белых ночей. Некоторые умерли, но Илька с братьями и сестрами выжили. Помог, видимо, способ Петул-Вася — детям давали откусывать кусанный больным кусок хлеба.

В прошлое лето все пойменные покосы затопило, вода стояла до осени, и сена запасли совсем мало. Пришлось подкармливать скотину, коров и лошадей щучками-щурогайками, благо их народилось тьма. А коровам еще давали кору молодого тала да ольхи. Заготовкой коры занимались все, кто умел держать нож. И Илька тоже, как только выздоровел после оспы. Натащат охапками таловых, ольховых прутьев, и работай: кору в таз, а палки высушат — и на топливо. И нынче этим же занимались.

— Фу-у, даже устала! — пожаловалась двенадцатилетняя Февра, сестра Ильки и Федюньки, бросая ножик в сторону. — А меня подруги ждут. Играют вон на улице…

Доставалось и Гришу — он с раннего утра до ночи возил из тайги лес.

— Старый дом весь ушел в землю. Вот-вот потолок обвалится. Надо, край как надо, пока не поздно, строиться.

Лес хороший, бревна ровные, будто свечки. Весной, когда немного оттаяла земля, чуть южнее дома братьев заложил Гриш первый венец.

Вскрылись реки, прошел ледоход, чуть спала вода, и отправился Гриш на лов весенней рыбы вниз, за Обдорск — взяла рыбаков шхуна-парусник, идущая из Тобольска, они ехали со своими лодками, привязанными сзади вереницей. Рыбаков снабдили сетями, мережей и продуктами на дорогу.

Не получилось только с начальством, Госрыбой — Куш-Юр хотел поставить Гриша главным над всеми бригадами, но из Обдорска прислали более грамотного человека.

— С меня одного бригадирства хватит, — заявил он, прощаясь с Куш-Юром на шхуне. — А потом изба ждет не дождется.

— Да-а, — согласился председатель. — Но строишь уж больно маленький домик.

— Зато сделаю красивым-раскрасивым! Терем-теремок! — смеясь, ответил Гриш. — Так задумано — для детей сказка.

А Елення, пока муж был на путине, делала кирпичи, заготавливала мох для избы, сено для скота — как могла, не жалея сил.

Наступило лето. Раздетый выбрался Илька ползком на улицу, за ним выскочила сестра Февра и четырехлетний брат Федюнька. Тепло, солнечно, безветренно. Высыпали во двор из соседнего дома их сверстники, двоюродные братишки и сестренки. Шуму стало — не разберешь. Взрослые кирпичи делать собрались — земля оттаяла глубоко. Для замеса глины приготовили место — настелили доски возле забора. Ребята сразу же давай играть на этих досках, пока нет женщин. Играют в круг, вертятся, шалят. И Белька, лайка, с ними. Только Илька остался один на деревянном настиле между домами, сидел и тяжело вздыхал.