Наедине с совестью

Тася, низко опустив голову, с болью слушала тревожные вести. За последние два дня лицо ее сильно похудело, осунулось. Когда-то живые и приветливые голубые глаза потускнели, красивые волосы стали серовато-рыжими, круглый подбородок заострился. Исакову жалко стало девушку. Недавно на привале он заметил, как она перебирала в сумке медикаменты и как держала в руках гражданское синее платье и туфли на низком каблуке, видимо, привезенные еще из дому. Тася вполне могла переодеться и остаться в любом селе, именуясь беженкой, как это делали другие. Зачем терзать себя и рисковать жизнью? Не лучше ли будет приютиться в хорошей советской семье и ждать возвращения армии?

Так думал политрук Николай Исаков и об этом сказал ей сегодня. Тася сразу встревожилась, насторожилась. Лицо ее помертвело. Девушка готова была разрыдаться от боли и обиды. Жадно глотнув воздух, она негодующе подняла голову, сказала твердо и резко:

- Нет, этого я никогда не сделаю! Вы меня считаете слабым существом, не способным преодолевать трудности. Пусть будет так. Я действительно слабее вас. Но разве это дает мне право на спокойную жизнь? Нет! Пока держат меня ноги и пока могу передвигаться - я буду рядом с товарищами, разделю с ними все печали и опасности. Я нужна им, понимаете - нужна!

- Успокойтесь, Тася! - проговорил политрук, беря ее за руку. - Я не хотел причинять вам боли. В такой обстановке каждый волен решать личный вопрос так, как ему подсказывает совесть. Но мог же я подумать о вас, посоветовать?..

- Нет, не могли! - оборвала его Тася.

- Почему не мог? Вы же знаете, что в тылу врага остаются тысячи наших людей. Вся Белоруссия остается...

- И в этом повинны мы! - сердито бросила Тася. - Мы больше митинговали и кричали о нашей силе, чем готовились к войне. "Тысячи людей остаются!" А приятно им это? Кто оставил их в плену? Я и вы. Вместо того, чтобы руками и зубами впиваться в горло омерзительных фашистов, мы, как зайцы, отсиживаемся в лесах. Позор!

И она разрыдалась.

Политрук уже пожалел, что начал этот разговор с Тасей. Она много произнесла, конечно, оскорбительных слов, но в основе - права! Где наши танки и самолеты? Мы говорили, что будем бить врага на его территории. А получилось как? Враг рвется к Москве. Тяжело и обидно. Но будет праздник и на нашей улице! Наш народ никогда не снимет шапку, рабски не станет на колени перед насильниками.

Политрук отошел от Таси в сторону.

Перед самым вечером, когда пехотинцы расположились на отдых, а Исаков разведывал место перехода лесного участка шоссе. Тася переоделась и вместе с бойцом-богатырем исчезла. Вернулись они поздно вечером. На плечах у каждого был мешок. Пехотинцы, услышав шорох, взялись за оружие. Девушка подала голос. Окруженцы успокоились. Тася и боец-богатырь прошли прямо к костру, поставили на землю тяжелые узлы и развязали их. Воины, словно во сне, увидели круглые темно-коричневые булки хлеба, куски желтоватого сала, пучки зеленого лука и розоватые клубни картошки. Глаза их заблестели, но никто не сдвинулся с места. Им было неловко перед женщиной.

- Что же вы сидите? - приветливо улыбнулась Тася, обращаясь к товарищам-однополчанам. - Делите поровну и начинайте ужин. Люди не отвернулись от нас: дали все, что могли. Вот еще у Егора Большакова кусок сала, - показала она на богатыря, которого уважала за силу и скромность и за то, что он голосом и манерой держаться напоминал ей Мишу Молчкова.

Исаков подошел к Тасе и молча пожал ей руку.

- Спасибо!

- Как вы думаете, подходит мне это платье? - загадочно взглянула девушка на политрука, продолжая улыбаться. - Вы посоветовали мне переодеться, и я исполнила ваше желание. Надеюсь, вы изменили вчерашнее мнение о слабой женщине-окруженке?

- А вы нимцив бачылы в сэли? - прервал Тасю худощавый украинец, аппетитно прожовывая хлеб с салом. - Як воны ведуть себе?

- Нагло ведут! - присаживаясь к костру, ответила Тася. - Отбирают у крестьян кур и масло, пьют шнапс и горланят песни. Они на одном конце села веселились, а я на другом хлеб собирала и относила в лесок к Егору. Фашисты распоясанно ведут себя.

- Это хорошо, сестра, - буркнул рыжебородый пехотинец. - Зазнайство слепит людей, кружит им головы. Пускай задирают нос. Мы им все-таки куриц наших припомним. Кровью после еды отплевываться будут. А еще что слышно?

- Еще вот что: в селе ходят отрадные слухи. В районе Березины из окруженцев и местных колхозников организовался партизанский отряд. Эти воины минируют шоссейные дороги и мосты. Уже несколько фашистских грузовиков вместе с солдатами взлетели в воздух. Партизаны даже в селе были.

- О, це добре! - просиял украинец. - Пишлы, хлопци, до партизан. Де политрук? Нехай веде нас зараз!

- Правильно говорит Гринец! - загудели пехотинцы, перебивая друг друга. - Хватит прятаться в лесах, пошли!

- Пошли, братишки! - подхватили все сразу.

И вот они уже в пути. Растянувшись веревочкой, шли всю ночь, останавливаясь только на короткие привалы и перекуры. На рассвете окруженцы снова наткнулись на немцев и вынуждены были принять невыгодный бой. На этот раз не повезло Тасе: она была серьезно ранена в ногу и не могла идти самостоятельно. Егор Большаков легко взял ее на руки и отнес в домик лесничихи, стоявший на отшибе в густом сосняке. Тасе сразу же сделали перевязку, переодели и положили на койку - под видом больной родственницы лесничихи. Большаков горячо распрощался с медсестрой, пожал ее маленькую руку и, уходя, сказал хозяйке:

- Присмотрите за ней, мамаша, мы ее скоро заберем.

*

Стрелковый полк, в котором Степан Ковальчук выполнял обязанности командира саперного взвода, с тяжелыми боями отходил на новые рубежи. В непрерывных схватках с врагом и утомительных переходах личный состав полка пролил уже много пота и крови. В ротах слишком мало оставалось бойцов, способных сражаться. Вчера был ранен и командир саперного взвода. Вся ответственность теперь легла на плечи бывшего шахтера - Степана Ковальчука.

Сегодня на рассвете по приказу командира дивизии полк был оставлен в арьергарде, недалеко от Днепра, между двумя селами. На него возлагалась задача: сдержать натиск противника, обеспечить переправу частей, потом отойти и занять оборону на опушке леса. Ковальчук не знал еще такого сильного боя. Фашистские танковые и стрелковые подразделения рвались к переправе. Над головой все время висели вражеские самолеты. Тяжелая артиллерия и минометы жестоко обстреливали огневые позиции полка. Советские пехотинцы, взаимодействуя с танковым дивизионом, отбили уже четыре атаки противника, подожгли восемь бронемашин, но враг продолжал ломиться вперед через трупы своих солдат и офицеров.

Минут через двадцать после отражения очередной атаки командир арьергардной части вызвал старшину Ковальчука и приказал ему, как только соединение закончит переправу и арьергардный полк отойдет на восточный берег Днепра, сразу же произвести взрыв моста. Это боевое задание предстояло выполнять под сильным обстрелом и бомбежкой, что требовало от подрывников большого солдатского мужества и смекалки, высокого мастерства и быстроты действий.

- Времени у вас в обрез, - сказал полковник. - Нужно немедленно начинать подготовку к взрыву. Выделите на это самых смелых саперов или берите боевую задачу на себя. Полк начнет отход ровно в 12.00. Действуйте!

На обратном пути Ковальчук задумался. Он хорошо знал бойцов своего взвода, во всем доверял им, высоко ценил, их мастерство и бесстрашие, но взрыв решил произвести все-таки сам, взяв себе в помощь только одного младшего командира Александра Ванина. Этот молодой и находчивый фронтовик, бывший строитель, не раз уже проявлял умение и отвагу в боях. И теперь, как никогда, был нужен Ковальчуку.

Сначала была заложена взрывчатка и от моста отведены шнуры в укрытое место. А когда все было сделано, Ковальчук приказал своему заместителю отвести взвод в тыл, где полк должен был занять оборону. Начинался двенадцатый час дня. Подразделения приступили к отходу. Танковый дивизион переправился на паромах. Пехотинцы перебегали мост небольшими группами и сразу же рассыпались в прибрежном лесу. Вот уже простучала каблуками сапог последняя и замыкающая группа арьергарда. Берег оголился. Ковальчук вытер пот с лица рукавом гимнастерки, поглядел на Ванина.