Том 6. Рассказы, очерки. Железный поток

Помещица. Коко, пересядь сюда поближе – тебе вредно волнение. Я так любила русский народ, а он такой неблагодарный оказался.

Жена адвоката. Александр, завесь этот портрет (указывает на портрет Маркса), видеть не могу.

Адвокат (завешивает портрет Маркса салфеткой). Действительно, нельзя смотреть на этих разрушителей великой страны.

Помещик (жене). Ну, успокоилась?

Артист. Палачи и убийцы, не только убивают людей и страну, они посягнули, подняли преступную руку на святая святых всего человечества… на искусство. И на высшее его проявление – на театр.

Дамы. Это же ужасно!

Мужчины. Позор!

Профессор. Что-то невероятное в истории человечества.

Артист. Во что обратили они театр! В конюшню, в казарму, в фабричное помещение! В былые времена глянешь в партер, на ложи, – поразит блеск интеллигенции. Какие фамилии! Какие умы! Какие деятели! Какие ценители искусства! А теперь… Ведь стиснув зубы выходишь на сцену. Глянешь: в партере, сдвинув на затылок шапки, развалившись, истопники, шоферы, фабричные, кондуктора, красноармейщина. И стоит весьма сомнительный запах по всему театру.

Дамы (вынимают платки и зажимают носы). Ужасно!

Артист. Там, где нужно плакать, они гогочут; где нужно смеяться – сморкаются. Они…

Дама декольте (подходит к нему, нежно). Не волнуйтесь, дорогой мой, я вас так понимаю. Вот у меня из сейфа вытащили эти проклятые большевики все драгоценности. Так я ночи не спала.

Рундуков. Неужто все забрали?

Дама декольте. Ну, положим, все отдали назад, – всем артистам все возвратили, но ведь сколько я переволновалась!

Артист. С этим варварством, с этим убийством искусства мы боремся всеми мерами. Эти варвары встречают постоянно глухую, неподдающуюся стену. Мы даем на сцене только то, что хотим, и не пускаем того, чего они хотят, и они ничего с нами не могут поделать.

Балаболов. Близок локоть, да не укусишь!

Артист. Мы незаметно для них самих держим все в своих руках.

Все. Браво!.. Браво!.. Браво!..

Художник. Ха-ха-ха!.. Мы-то, художники, пожалуй, ядовитей вас всех. Вы там втихомолочку, под шумок, ведете свою линию, а мы всенародно вышли на площади, на улицы да такие им разрисовали плакаты, лошади на коленки падают. Ха-ха-ха!.. Надо посмотреть, какие рожи у большевиков, когда подходят к кубическим творениям, – никак не поймут: не то это гениально, не то это над ними покатываются.

Дама декольте. Они никогда не поймут нового искусства, его глубины, его символизма.

Художник. И, заметьте, наша тлетворная зараза проникает и к ним и к рабочим – художникам, литераторам, поэтам. У них и стихи, и мысли, и краски становятся кубическими. Ха-ха-ха!..

Дама декольте (бьет его по рукам). Шутник!

Литератор. Это и естественно: высшее начало подчиняет себе низшее.

Жена адвоката (звонит; вошедшему служа-' щему строго). Почему до сих пор самовар не подан? И почему вы с голыми руками? Я вас спрашиваю? (Тот уходит.) Ну, господа, довольно мерехлюндии! Елена Александровна, спойте нам, спойте, пожалуйста!

Дама декольте. Я с удовольствием. (Садится к роялю. Поет: «Гай да, тройка...», поет страстно, с цыганскими манерами, под Вяльцеву.)

Все. Браво!.. Браво!.. Браво!..

Рундуков. Эх, старину ворохнули! Бывало, Вяльцева как возьмет ноту, за самую за кишку потянет. Миллиона полтора на нее просадил.

Служащий в белых нитяных перчатках вносит самовар.

Жена адвоката. Господа, кому чаю?

Художник. Большевики, мало того, что убили науку, душат искусство, они убивают единственное, что дорого в жизни.

Дама декольте. Что? (Идет с художником за пальму, дама садится на диван.)

Художник. Обольстительность греха. Вот вы «Тройкой» все во мне взбудоражили.

Дама декольте (жеманно). Какой у вас темперамент! (Отворачивается от художника, помахивая веером; он сзади целует ей шею.) Как вы неосторожны!.. Такое время… Политические страсти… Чрезвычайка…

Жена адвоката (за столом). У всех чай? Елена Александровна, вам чашечку позволите?

Дама декольте (за пальмой). Мерси!

Художник. Я сейчас принесу вам чашку, – здесь так уютно. (Идет к столу.)

Литератор (садится рядом на диванчике с дамой декольте). Мечтаете? Мечты, мечты, где ваша сладость…

Дама в декольте. Я боготворю литературу. Тонкое кружевное стихотворение для меня восторг… (Литератор целует ее обнаженные плечи. Она, слегка отвернувшись, помахивает веером.) Какая неосторожность!.. Такое время!.. Гражданская война!..

Художник (подходя с двумя чашками). А вы уж тут как тут!

Литератор. Ничего, можно и втроем.

Служащий вносит на подносе бутылки и рюмки. У всех вздох радостного облегчения.

Адвокат. Господа, несколько бутылок мадеры, заветных, припрятанных. (Наливает рюмки.) Прошу… Господа, не могу молча выпить эту заветную бутылку, наводящую на столь радостные и, увы, далекие воспоминания. Господа! Наша многострадальная интеллигенция измучилась, исстрадалась под новым татарским игом, носящим теперь имя большевизма. Большевик! «Как много в этом звуке для сердца русского слилось, как много в нем отозвалось…» гнусного, чудовищного!

Звонок телефона.

Инженер (берет трубку, говорит адвокату). Постойте! Слушаю.

Адвокат. Но, господа, идет наконец день, встает ослепительное солнце правды, добра, истины, науки, знания, творчества, зальет животворными лучами исстрадавшуюся, измученную землю, изможденный, разодранный на части народ…

Инженер (слушая в телефон). Постойте!

Адвокат (в самозабвении). …и полетят безумцы в растворившуюся под их ногами пропасть, полетят со всем…

Инженер. Фу, да постойте! (В телефон.) Как?.. Неужели?.. Окончательно?.. (Лицо делается длинным.)

Адвокат. …со всеми своими безумными кровавыми опытами социализма…

Инженер (кладет трубку). Да постойте, вам говорят! Дело в том, товарищи… мм… не советские войска, а войска белого генерала разбиты наголову; полки сдаются за полками; сотнями сдаются офицеры… Словом, разгром, и разгром полный… (Садится, мешает ложечкой в стакане.)

Все притихли, опустив головы, мешают в стаканах ложечками. Долгое молчание. Вполголоса, не глядя по сторонам, перекидываются тихо.

Помещица. Какая сегодня погода?

Дама декольте. Кажется, дождик моросит.

Литератор. Нет, луна.

Помещик. Говорят, ветер.

Литератор (взглядывает на стоящего служащего). Товарищ, что же вы стоите?

Художник. Да вы садитесь!

Рундуков. Садись, садись, брат, без стеснения. Сшиты-то мы все из одной кожи. Чего там!

Дамы (хором, раздвигая стулья). Садитесь, товарищ, садитесь! Вот сюда, вот тут место есть. Да ничего, садитесь.

Все. Садитесь, садитесь с нами. Теперь все равны. Не трудящийся да не ест. (Его слегка подвигают к стулу.)

Служащий. Это-то я знаю. (Неловко садится между дам.)

Дама декольте. Ну, вот и прекрасно! Я очень рада. (Помахивая веером, искоса поглядывает на него, кокетливо.) Вы в театре бываете? У вас интересные глаза.

Жена адвоката. Да вы снимите перчатки, зачем это! Все ведь без перчаток. Вам удобнее будет. (Тот снимает.) Хотите чаю?

Служащий (приподымается). Я налью себе сам.

Дамы. Нет, нет, не беспокойтесь. Мы вам сейчас…

Жена адвоката, советская барышня и дама декольте торопливо наливают и несут ему каждая по стакану.