Смех под штыком

Подошел к Илье распорядитель похорон, шепчет: «А теперь что делать? Опускать тела или залпы дать?» — «Да не все ли равно. Действуйте, как находите». Тот подбежал к одному из командиров: «Давайте залп». Пение оборвалось в недоумении, но кто-то с новой силой запел, снова подхватили, сильней зарыдали женщины, почуяв приближение роковой разлуки. Выстроились солдаты, командир дрожащим голосом скомандовал:

— Взвод!..

Но к нему подскочил кто-то возмущенный:

«Что ты делаешь? Не так нужно, сперва опустить, потом дать залп». — Растерялся командир, оставил солдат с винтовками у плеча, торопливо подошел к Илье: «Как полагается?» — «Как сделаете, так и полагается. Никого не слушайте и не путайте. Опустите мертвых, потом дайте залп. А засыплют — другой, и все».

И снова разлились потоки грустных звуков.

Опустили на шинелях гроб Гринченко — бросилась за ним рыдающая женщина; ее мягко поддержали грубые, нахмуренные зеленые. Опустили одного за другим троих без гробов на шинелях: некому было согреть их холодные трупы ласковой заботой, да и не нужно им было это…

Громко рыдают женщины, а похоронная песня то ширится, то стихает, обрывается и вновь нарастает.

— Взвод… пли! — и рвануло воздух оглушительным треском; покатились по горам камнями звуки, стихая далеко в бесконечности.

Грубо заработали лопатами стоявшие у могилы зеленые, застучали комья земли о гроб…

Засыпали яму, нагребли холм. Дали холодный, отчаянный залп — и зеленые, облегченно глотая воздух, начали расходиться. Осиротелые женщины, точно обманувшиеся в своих надеждах, тихо всхлипывая, успокаивались, уходили прочь от дорогих им могил.

Кто-то врыл большой деревянный крест у изголовья. Кто-то протестующе перекинул красный кусок материи через его перекладины — и забыли могилу. Засыпало ее снегом. Земля примиренно закуталась вместе с ней белым саваном…

Тут раскатились гулко по горам взрывы снарядов — то белые храбро обстреливали город, когда все кончилось.

В городе ночевала первая, справлявшая праздник около своих баб. Сторожевую охрану поручили двенадцати пленным солдатам. Две гостиницы таки взяли. «На дурок». (Пять товарищей в этом деле погибло).

Подобрались под стены, начали бросать в окна невзрывающиеся бомбы и кричать, будто закладывают пироксилиновые шашки, чтобы взорвать обе гостиницы, — и белые сдались. Всех 49 пленных добровольцев зеленые признали офицерами, вывели за город, раздели и перестреляли. Трупы долго не лежали: об уборке их позаботились дикие звери.

Два дня город был во власти зеленых. Потом белые высадили дессант. Еще два дня в себя приходили, а 25-го января начальник гарнизона в рапорте своем доносил о нападении зеленых, о том, что белые знали об их замыслах и приготовились к обороне.

…«Все увезено, осталось немного картофеля и гнилое сено»…

В хате, где помешался штаб, — суета. Командиры еще не выбранные, но признанные громко отдают распоряжения. Толпятся зеленые с винтовками. У стола в углу на дубовых лавках сидят Илья и Иосиф. На столе грудой навалены золотые часы с цепочками, кольца, серебряные портсигары; в толстых пачках — кредитки. Подсчитывают их.

Быстро вошел зеленый, докладывает:

— Товарищ Илья, уже выстроились.

— Хорошо. Товарищи, пошли на выборы!

Вывалились из хаты, направились к противоположному боку ущелья, где длинной толпой стояли зеленые. Гул голосов, раздававшихся оттуда, стих.

Илья сел на лошадь, поднял руку:

— Товарищи, — начал он, — вчера мы впервые напали на сильный гарнизон белых. И теперь имеем громадные трофеи. Полтора года вы прятались по ущельям, разрозненные, слабые. Но как только мы об’единились — и победа обеспечена. Бьют слабых, а сильные сами бьют. Если мы так же будем действовать, то недалек тот час, когда придет Красная армия и вы получите отдых. Мы захватили более четырех тысяч винтовок. Половина из них, взятая с парохода, — новые, залитые салом. Этого нам хватит на целую армию… Двести тысяч патрон. 400 комплектов обмундирования, четыре пулемета, мануфактуры с полвагона, муки с полвагона, много масла и прочего добра. Семьсот тысяч денег и куча золота и серебра. Деньги пригодятся нам для войны, а ценности Красной армии в подарок.

Кто-то крикнул поджигающе ура, тысячная масса гулко подхватила. Стихло. Илья продолжал:

— Товарищи, я взял на себя командование после смерти Гринченко, как председатель реввоенсовета групп зеленых и как красный офицер, присланный из Советской России. Теперь я слагаю власть. Предлагаю выбрать командующего, помощника ему, казначея и начальника снабжения. Потом, когда вооружим население, организуем новые отряды, мы соберем конференцию, выберем реввоенсовет, и заново — всех главных начальников.

Загалдела толпа. Одни выставляют кандидатов, другие предлагают выбрать председателя собрания, третьи кричат, почему штаб не организуется. Поднял Илья руку: «Внимание!» — и стихли зеленые.

— Товарищи, тут недоумевают, почему штаб не предлагаю избрать. Я много слышал от зеленых, как некоторые начальники, которых уже нет здесь, руководили вами: когда войск было на одну роту или батальон, они выдумывали должности верховных главнокомандующих, народных комиссаров, словом половину самых ценных людей загоняли в штабы, и там писали приказы. А я предлагаю: к чорту штабы! Ни одного лишнего человека! Командующий должен итти в бой! А когда создадим настоящую армию, когда у нас наберется начальников, тогда можно и маленький штаб создать.

— Правильно! Давай скорей выбирать!

Масса входила в азарт. Выбрали после бурных бестолковых криков председатели. Кто-то закричал из рядов пленных, забывших, что они пленные:

— А нам голосовать можно?

Из толпы закричали:

— Нельзя! Вы не имеете права!

Председатель, надрываясь, просит называть кандидатов. Первым сорвалось слово, заставившее затрепетать сердце Ильи: его имя, похвалы ему. Но тут начало подкалывать враждебное ему: «Усенко!.. Тихона! Кубрака! Сокола!»…

Потом стали выкрикивать имена рядовых бойцов. Надоело ждать зеленым, не терпится им — кто будет их вождем, кому вручат свои жизни? — и закричали, чтоб приступали к выборам. Началось томительное голосование. Илья получил подавляющее число голосов; двух-трех кандидатов после него проголосовали для формы, и бросили:

— Довольно! Ура Илье! — и вырвалось многоголосое: «Ура, ура, ура!..»

Подхватили и пленные: они уже почуяли в нем своего защитника. Затрепетал Илья: первая традиция зеленых рушилась: выбрали его, никому почти неведомого, молодого; предпочли его старым командирам, созвавшим себе среди них славу в разрозненной, дикой борьбе.

Поднял Илья руку, счастливо улыбаясь:

— Внимание!.. Товарищи, благодарю за доверие. Надеюсь, — сожалеть не будете. Полтора года гибли товарищи в горах. Сотни подпольников расстреляны белыми. Весь путь наш усеян трупами товарищей. Так добьемся же мы торжества идеи, за которую они погибли! Да здравствует власть Советов, да здравствует вождь революции, Ленин, — ура!

И раскатился мощный гул, подхваченный восторженно смотревшими пленными.

А Илья продолжал:

— Теперь нужно выбрать мне помощника, казначея и начальника снабжения. Вы знаете, что в военном деле важно, чтоб командиры действовали заодно. Я предлагаю выбрать казначея и начальника снабжения, а в помощники я сам назначу Пашета. Нас послала Советская власть, оба мы — красные офицеры, оба дрались на фронтах, работали в подполье. Какое может быть сомнение? А разве с вами мы в бои не ходили? Видели в бою меня, видели Пашета?

— Покажите его! Какой-такой Паше?

— Он командир двух групп, пятой и третьей. Сейчас он болен. Пока выздоровеет, я и один справлюсь. Согласны?

Пятая, поджигаемая затесавшимся в самую гущу Иосифом, рванула за всех: