Соль земли

Чаще задумывался Марей и о кисете. Может ли он умереть, не попытавшись разгадать тайну тунгусского кисета? Нет, ему такого права не дано. Осип не просто от себя дал ему кисет. Он сказал: «От тунгусов». Значит, старый тунгус передал ему дар от всего своего народа. И передал он этот дар не ему одному, а всем русским, у которых было доброе сердце в отношении к таёжным людям.

И так и этак прикидывал Марей в уме, и всё выходило одно: надо идти в Улуюлье. И, как это часто бывает со стариками, Марей почувствовал, что он не обретёт покоя до тех пор, тюка не сделает этого, как ему казалось, последнего шага в своей многотрудной жизни.

Ещё до Великой Отечественной войны Марей вышел на пенсию, но здоровье у него было крепкое, и работу он не бросал.

Весной тысяча девятьсот сорок седьмого года Марей Гордеевич Добролетов покинул ставший ему родным Крайний Север и отправился в далёкий путь. Он ехал не спеша, останавливался в больших городах Дальнего Востока и Сибири, о удивлением смотрел на те великие перемены, которые происходили на русской земле.

Улуюлье оставалось прежним. Перемены пока мало коснулись этого края. Марей недоумевал.

Оказавшись в Улуюлье, Марей первым делом решил отыскать могилу Марфуши. Но годы наложили свой отпечаток и на местность. От бугра, поросшего березняком, и следа не осталось. Река год за годом точила берег, отодвигала его, и русло её извивалось теперь гораздо дальше того берёзового бугра, на котором он когда-то похоронил свою жену.

Не было в Притаёжном и той улицы, на которой стояла изба, ставшая приютом его сына.

— Где же она, эта улица? — спросил он одного жителя в Притаёжном.

По возрасту тот едва ли был моложе его самого. Старик охотно вступил в разговор.

— Как после грозы разметало. Которые подались в Мареевку, поближе к лесам, а больше ушли в город — заводы строить, — сказал он.

«Мареевка», — от этого слова Марей даже вздрогнул. «Неужели здесь ещё помнят меня?» Он спросил, как проехать в Мареевку.

— Если рекой, то всё по течению до соснового бора на красном высоком яру.

Ну, конечно же, он помнил это место! Здесь был его стан, сюда пришли переселенцы, которых он обучал охоте и рыбалке. Он вспомнил одного молодого мужика, того самого, который спас его, предупредив, что Марея хотят изловить. Мужика звали Семёном. У него был сынишка. Он, Марей, терпеливо учил мальчика стрелять из своего ружья.

Марей поплыл на лодке в Мареевку, и, как ни изменился за десятки лет мальчишка, ставший уже стариком, он узнал его. Это был Михаил Семёнович Лисицын.

Торопиться со своими делами Марей не хотел. Он охотно знакомился с людьми, опытным глазом присматривался к каждому из них.

Но если люди с лаской и заботой встретили его, то природа оказалась к Марею суровой. Он простудился и выжил, наверное, только потому, что оставалось дело, которое он не сделал и сделать которое он мог лишь один во всём белом свете.

В начале болезни его мучила ноющая боль в пояснице и ногах. Но не болезнь была его главным врагом. Его изводили мысли о смерти. Марею казалось, что стоит ему крепко уснуть — и он больше не проснётся. И он много ночей гнал от себя сон, забываясь в короткой, беспокойной дремоте.

Теперь всё это было позади. Вспоминая о пережитом в последние дни, он с одобрением думал о себе. Умирать в его возрасте было просто, а выжить стоило больших трудов. И он вынес все боли, бессонницу, встал на ноги и вот движется по земле.

Шагая по тропе, Марей думал, как ему жить дальше. Лисицын принял его как родного отца, и совесть подсказывала ему, что он не должен иметь от Михаила Семёновича никаких тайн. Но какая-то неясная ему самому мысль останавливала и удерживала его от того, чтобы рассказать Лисицыну всё. Так было до болезни. Он чувствовал, что и теперь эта мысль имеет над ним большую власть. Что же это была за мысль? Он хотел это понять сам для себя, и думал, думал… Тайна его была действительно необыкновенной тайной. До сих пор только он да те люди, которые усыновили его ребёнка, знали о ней, но он понимал, что отыскать сына, отыскать своих потомков, если сын жил семейством, он не сможет без помощи близких ему. И Марей видел, что ближе Лисицына у него нет никого. Он решил при первой же встрече обо всём поведать Лисицыну. «А как же с кисетом?» — спросил он себя и, обдумав опять-таки всё не спеша, склонился, остановился на том, что с этим стоит повременить. Слов нет, Лисицын был близок и дорог ему, но кисет он хотел передать человеку, в котором билась его, мареевская, кровь. Это говорил в нём голос родства, голос, пробудивший в нём тоску по потомству, голос, толкнувший его на закате жизни в далёкое путешествие.

Марей пришёл на берег Таёжной на другой день к вечеру. На стану была одна Ульяна. Она готовила ужин. Лисицын и Алексей работали ещё на раскопках.

Услышав голос Марея, Ульяна бросилась к лодке, быстро переплыла реку и радостно обняла старика:

— Дедушка, живой-здоровый и какой худой-то! А уж мы то что только не передумали!

Ульяна ласково заглядывала старику в лицо. Она помогла ему сесть в лодку и, ловко работая вёслами, говорила, говорила… Он поднял взлохмаченную голову, слушал её с улыбкой, не понимая, о чём она говорит, и лишь улавливая её настроение и сам подчиняясь этому настроению. «Ах, как щебечет, как птаха небесная!» — думал он, и что-то далёкое-далёкое, похожее на происходящее сейчас, всплыло в его памяти. Что же это вспомнилось?

Он взглянул на Ульяну, на её раскрасневшееся лицо, на лучащиеся глаза, и ему на мгновение представилось давно минувшее: он вернулся с охоты, Марфуша в лодке перевозит его через реку Большую. Они пробыли в разлуке целый день. Марфуша что-то говорит-говорит, словно они не виделись год, а он не слышит, о чём она говорит, он лишь чувствует теплоту её голоса, и ему от этого хорошо-хорошо…

Лодка ткнулась в белый песок прибрежной косы.

— Приехали, дедушка! — сказала Ульяна, видя, что он задумался и не встаёт.

Марей поднялся. Выходя из лодки, он думал: «Спешить надо, спешить! Видно, смерть всё-таки не за горами — уж очень часто про молодость думается».

Марей шёл за Ульяной по тропе, а навстречу им от стана торопились Лисицын и Алексей. Ещё не дойдя до них, Марей почувствовал, что они торопятся ради него, что они очень ждали его, что он нужен им. Это чувство захлестнуло его, и он думал, как хорошо он поступил, приехав сюда, на улуюльскую землю.