Волгины

И Алексей впервые заметил, что у лейтенанта нет двух передних зубов.

— А капитан и начштаба живы?

— Капитан на левом фланге. Начштаба слегка царапнуло.

Рота уже стекала в буерак, оставляя изрытый, дымящийся многочисленными воронками рубеж. Алексей решил до конца остаться с третьим взводом, прикрывавшим отход батальона. Он лежал позади отстреливающейся цепи. Во взводе оставалось человек двенадцать, в том числе Дудников и Микола со своим пулеметом. Было слышно, как, сердито урча, шли по размокшей, слякотной улице немецкие танки.

— Товарищ комиссар, вы бы уходили, — предложил Пичугин.

— Я уйду вместе со взводом, — ответил Алексей.

Из недалекого леска в поредевшей дождевой дымке показались немецкие пехотинцы. Захлебываясь, часто застрочил пулемет Дудникова.

Мгновенно нарастающий визг и клохтанье, с каким летят тяжелые мины, разорвали воздух, и в то же мгновение Алексею показалось, что он повис в воздухе, кружась в горячей, спирающей дыхание мгле. Потом ощущение полета и мглы прекратилось, и непроницаемая завеса опустилась на сознание Алексея…

Очнулся он от толчка. Чьи-то руки крепко сжимали его подмышками, голова упиралась в широкую, хрипевшую, как мех, грудь. Острый запах солдатского пота бил в ноздри. Ноги Алексея — он это чувствовал — волочились по вязкой земле. Тупая боль в боку перехватывала дыхание.

Перед глазами мелькнул клочок серого неба.

— Где я? — спросил Алексей.

— В полной сохранности, товарищ комиссар, — как сквозь вату, донесся голос.

— Дудников? — изумленно пошевелил губами Алексей.

— Он самый, товарищ комиссар.

Дудников выпустил свою ношу, передохнул.

Алексей подобрал одеревенелые ноги, вцепился руками в мокрую траву, привстал. Поросшая мелкими деревьями лощина была затянута редеющей сеткой дождя. Рядом, сидя верхом на пулемете, отдыхал Микола Хижняк.

— В чем дело? — с трудом разжимая губы, спросил Алексей. — Я ранен?

— Как будто ничего. Кровушки не видать. Вас только минкой качнуло, — ответил Дудников. — В бессознательность кинуло. Но все, кажись, обошлось.

— А остальные где? Все вышли? — спросил Алексей, медленно приходя в себя.

Точно издалека донесся голос Дудникова:

— Не все, товарищ комиссар, многие полегли там. Лейтенант Горбылев погиб. Человек тринадцать из роты немец положил — не меньше. Только мы ушли — танки пустил. Да теперь танки не страшные. Не пройдут. Дороги раскисли. Вон наши идут. А вон и санитарная двуколка за вами едет.

Никакой двуколки Алексей пока не видел. Он вдруг вспомнил все: и ураганный минометный вал, и дождевые капли на лице Пичугина, и душную мглу…

— А командир третьей роты? Пичугин? — спросил он.

Дудников махнул рукой:

— На куски разорвало. Капитана тоже маленько окарябало. Ну, мы с Миколой тоже дали гитлерякам жару. Как вывалились они из леска, тут-то мы их и встретили… Потом приказано было сниматься. Мы подхватили вас — и айда. Километров, должно, шесть отошли…

«И все это время он тащил меня», — удивился про себя Алексей.

— Спасибо тебе, брат… И тебе, Микола, — еле смог он вымолвить.

Алексей встал, шатаясь, расставил руки, точно ища опоры.

— Все в порядке, товарищ комиссар, — сказал Дудников. — Э-гей! — закричал он в сторону подъезжающей двуколки. — Давай сюда!

Запряженная в двуколку пегая лошаденка вскачь понеслась к пулеметчикам. На двуколке сидели двое: рыжеусый санитар с карабином за плечами и маленькая женщина в шинели и каске. Двуколка еще не остановилась, как Нина спрыгнула и, придерживая санитарную сумку, мелкой рысцой подбежала к Алексею.

Кривя от боли серые губы, он скользнул взглядом по лицу военфельдшера. Она была бледна, в ее золотисто-серых глазах застыла тревога. Нина шевельнула губами, о чем-то спросила, но Алексей не расслышал. Пасмурное поле опять поплыло в сторону, точно он смотрел из окна вагона, потом земля стала опрокидываться на него вместе с Ниной, рыжеусым санитаром и двуколкой…

Нина и Дудников во-время подхватили его. Чтобы не упасть, он невольно обнял правой рукой шею военфельдшера.

— Товарищ комиссар, да у вас же ни одной раночки. Просто чудо, — улыбнулась Нина из-под глубоко надвинувшейся на глаза каски. — Продолжительный обморок. Частная контузия. А я вам новость привезла! — неожиданно весело крикнула Нина в ухо Алексея, и опять ласковая улыбка после ужасной сумятицы боя блеснула, как солнечный луч из-за грозовой тучи.

— Какую новость? — спросил он, глядя на нее блуждающими глазами. В каске она казалась ему непривычно смешной, похожей на обрядившегося в военную форму мальчишку.

— Ваша сестра нашлась в лесу. Целая, невредимая. И знаете, кто нашел ее? Лейтенант Мелентьев… Ох, да что за наказанье! Вам опять дурно, товарищ комиссар…

Подскакивая на сидении и придерживая Алексея за плечо, Нина кричала ему, как безнадежно глухому:

— Начальник медсанбата тоже был в селе… Отсиживался в погребе, пока не вошли наши. Персонал еще не весь собран, есть предположение — врач и две сестры погибли там… — Нина махнула рукой куда-то назад. — Начсанбата ужасно переживает: восемь раненых, тех, что не успели вывезти, фашистские гады расстреляли… Одну машину с ранеными взорвали…

Алексей осматривался глазами человека, недавно очнувшегося после долгого сна. Вдалеке, по лощинке, устало брели бойцы его батальона. Как мало их осталось! Впереди них шагал капитан Гармаш и начштаба Саша Мелентьев — оба с потемневшими от дождя повязками на головах…

На плече Алексея лежала рука Нины. Он взглянул на нее и почувствовал, что эта еще мало понятная ему бесстрашная женщина, сохранившая спокойствие и устало улыбавшаяся ему, стала для него после пережитого намного ближе, роднее. Двуколку подбросило на ухабе, Алексей качнулся в сторону, и Нина, боясь, чтобы он не свалился, прижала его плечо к себе.

Вечерело… Позади запоздало бухали немецкие пушки. Надоедливо кропил землю обложной, почти осенний дождь, и мокрый побуревший бурьян, рассеивая крупные, тяжелые брызги, хлестал по колесам двуколки.

Вышедшая из окружения дивизия только к полуночи пришла на место сбора в районный центр. Здесь было собрано все — и боевые пехотные подразделения, и артиллерийский полк, и танковая бригада, и вторые эшелоны дивизионных тылов. Дивизии наутро было приказано отходить, не занимая новых рубежей, — ее сменяла новая, свежая часть.

По дороге Алексею рассказали, как бойцы наткнулись и лощине на подорванную санитарную машину, как в течение всей ночи и утра (рассказчики не обошлись без преувеличений) санинструктор Татьяна Волгина будто бы оборонялась от целого взвода фашистских автоматчиков, положила их на поле не менее двух десятков и как эсэсовцы потом все-таки напали на беззащитных раненых и прикончили их гранатами, а Волгину спасла во-время подоспевшая группа лейтенанта Мелентьева.

Что в этих рассказах было правдой, Алексей не мог знать, но после всего слышанного ему неудержимо хотелось повидать сестру.

Стояла непроглядная тьма, когда Алексей, закутанный в плащпалатку, слез в центре села с обшарпанной полуторки. На этот дивизионный грузовичок после долгих уговоров усадила его Нина Метелина.

Обложной дождь сеял не переставая. Дороги хлюпали жидкой грязью, плескались широко разлившиеся лужи. В потемках на раскисших греблях и взгорьях напряженно ревели застрявшие грузовики, осипшими злыми голосами кричали и ругались, вытаскивая орудия, артиллеристы. Там и сям в окнах хат вспыхивал огонек и тотчас же гаснул, и тьма становилась еще черней.

После долгих блужданий по затянутым дождевой мглой переулкам, между обозов, танков и орудий, Алексей наконец набрел на расположение своего полка, а еще через полчаса отыскал и штаб батальона. Он помещался в маленькой хатенке на окраине села. Связисты уже протянули кабель к размещенным тут же неподалеку ротам, неутомимый Фильков зажег свою чудом сохраненную лампу с тюльпановидным абажуром, занавесил плащпалатками окошки. Запищали зуммеры телефонов, и еще не остывшая после недавнего боя жизнь батальона вновь вошла в свою размеренную колею.