Незабудка

5

Федосеев появился на батарее с хорошими новостями. Он сам видел, как фашистов выбили из Красной Поляны, как они драпали из деревни Катюшки, как их отбросили от станции Лобня, где до сих пор торчит задранный в небо шлагбаум.

Теперь пушки уже не могли дотянуться до фашистов.

Телефонисту нетрудно было догадаться, что батарея вот-вот снимется и ее перебросят на другой участок.

По возвращении Федосеев не мог отойти от телефона и лишь поглядывал издали на знакомый дом. Дом стоял незрячий, с фанерными бельмами на окнах, и потому выглядел нежилым. Но вот он, дымок, подымается над прохудившейся трубой! Значит, Пал Палыч все-таки склеил глиной потревоженные, разъединенные кирпичи.

Федосеев издали ощущал тепло, идущее от плиты, ему виделась негаснущая лампочка над столом, слышалось, как потрескивает в углу комнаты черная радиотарелка, которую Пал Палыч не позволяет выключать.

Федосеев отчетливо представляет себе обстановку, утварь дома. Он умел вызвать в своем воображении внешность родителей Груни. И только ее лицо оставалось расплывчатым, неуловимым. Светлые прямые волосы, чуть выдающиеся скулы и чуть раскосые глаза делали ее похожей на миловидную крашеную татарочку.

Он спросил про обитателей дома у Нечипайло, но тот отмахнулся от вопроса, плутовски подмигнул и показал рукой в противоположную сторону, на дом с зелеными ставнями, куда теперь ходит ночевать, поскольку с их пушкой возятся орудийные мастера.

Еще после первых залпов батареи он высмотрел, что в доме на дальнем краю оврага стекла уцелели, видимо, ставни помогли, и отправился туда на «рекогносцировку». Его послушать, так веселая хозяйка уступила ему свою двуспальную кровать с периной, дышит на своего ночлежника не надышится. Муж у нее чересчур пожилой и все время на колесах, катается проводником в ташкентском поезде. По угощению ясно, что маршрут у него сытный, плов у хозяйки — фирменное блюдо...

Федосеев не дослушал Нечипайло, передернул плечами, круто от него отвернулся и зашагал к знакомому дому.

Хозяева не очень удивились его приходу, но предупредили— шинель не снимать, из окон чертовски дует.

Он подменил Пал Палыча у плиты и долго сидел в одиночестве, подкладывал по полену, по два: пусть Груня согреется, когда придет.

Вернулась Груня поздно вечером. Они сидели вдвоем у плиты, и казалось, двум этим истопникам не хватит длинной декабрьской ночи, чтобы переговорить обо всем важном для них обоих.

Он рассказывал ей о своем Соликамске, о старых солеварнях, просоленных настолько, что бревна только чернеют, а не гниют. Рассказал, как дед брал его на охоту. Как лениво учился в педагогическом техникуме, не доучился и поступил на рудник электриком. А красиво там внизу, где калийная соль! Пропластки и прожилки у нее сургучно-кровавого или молочно-голубого цвета. В Соликамске и вода с примесью брома, никто в городе не страдает от бессонницы, спят крепко, как Суматохин. Пласты глубокого залегания называют сильвинитом, и в честь этого уже несколько уралочек окрестили Сильвинами и Сильвами.

— А меня, — Груня вздохнула, — нарекли в честь бабушки Аграфеной.

— Вот хорошо-то! И мою бабку так звали. Крепкая была старуха! На три дня одна-одинешенька в тайгу уходила. Между прочим, стреляла знаменито, получше деда.

Федосееву нравилась работа на руднике. Что привлекает в звании «дежурный электрик»? Приходится принимать быстрые решения, и притом самостоятельно. В аварийных случаях тем более нужна расторопность, уверенность в себе.

— А на фронт попал и потерял эту самую уверенность. Может, на руднике ее оставил, а может, в запасном полку забыл, вот ведь беда какая! — Он усмехнулся, пожал плечами и внимательно поглядел на свои крепкие руки; Груня не мешала ему молчать, она понимала, что внезапное признание не из легких. — Вот только на этой неделе немного ума набрался...

— Что-то я не заметила, — поддела Груня с коротким смешком.

Но тут же посерьезнела и, оглядываясь на перегородку, за которой спали родители, шепотом призналась, что вчера была в райвоенкомате и подала заявление с просьбой направить ее на фронт санитаркой. С ней ездил усатый писарь из штаба дивизиона, замполит послал его на подмогу.

Федосеев был счастлив сидеть рядом с Груней, болтать о всякой всячине, ощущать доверчиво прижатое к нему плечо. Оба чувствовали себя столь близкими, что обоюдно угадывали мысли и чувства, хотя, в сущности очень мало знали друг о друге. Может, потому каждый так охотно рассказывал о себе, чтобы другому не приходилось выспрашивать, как это делают малознакомые?

6

Лейтенант Зернов доложил замполиту дивизиона о замышляемой экскурсии по Москве.

— Но только за счет положенного отдыха, — сказал замполит строго. — И разработайте эту московскую «операцию» во всех деталях.

При этом замполит так посмотрел на Зернова, будто тот был виноват — до сих пор не выполнил указания.

Однако подходящий момент для московской «операции» представился лишь за несколько часов до того, как пришло время сменить позицию, расстаться с Верхними Лихоборами.

— Только нашел себе перину со всеми удобствами — снимаемся с позиции... Я вообще невезучий, — жаловался Нечипайло с веселым отчаянием. — Еще в молодости заблудился в дебрях судьбы. И в армии не повезло. Провоевал без году неделю — и в госпиталь. В лотерее для раненых выиграл гребешок — причесывать нечего... — Он откинул на затылок ушанку и погладил голову.

Утром Федосеев зашел в знакомый дом попрощаться, но застал только встревоженную Анастасию Васильевну.

— Аграфена опять убежала в военкомат...

— Не сказала, когда придет?

— Да она, наверно, и сама не знает. Бегает натощак. И спала сегодня на одном ребре. На стуле притулилась у плиты...

Федосеев ушел в последнюю минуту, недолго и отстать от экскурсии. Сбежав со скрипучего крыльца, он обеспокоенно взглянул на полукруглый номерной знак, прибитый возле крыльца, — Верхние Лихоборы, № 20.

С аккуратностью и точностью артиллерийского разведчика рассчитал время лейтенант. С места пушки снимутся через полтора часа. Пока погрузят два боекомплекта, пока заправятся горючим. Нужно пробраться заулками и переулками на Дмитровское шоссе, прямым ходом туда из овражка не выехать. Мимо Савеловского вокзала. Проехать из конца в конец всю Каляевскую улицу. Свернуть вправо на Садовое кольцо. Миновать площадь Маяковского, площадь Восстания. Со Смоленской площади свернут пушки направо на Бородинский мост и дальше — на Можайское шоссе. Лейтенант принял в расчет скорость движения всей колонны, хотя и не верил в то, что «маяки», высланные вперед на перекрестки, обеспечат «зеленую улицу». На квадрате карты, куда теперь попала Москва, лейтенант вычислил и длину маршрута, предстоящего пушкам. Оставалось составить график всей экскурсии по минутам.

Лейтенанту и группе бойцов, увольняемых в город, надлежит ждать после экскурсии в восемнадцать ноль-ноль у станции метро «Смоленская», по правой стороне Садового кольца, если двигаться к Бородинскому мосту, надлежит стоять на тротуаре и прислушиваться к тягачам, которые прогромыхают мимо.

Лейтенант уже знал, что в двадцать ноль-ноль в условленном месте, где-то на развилке Можайского и Рублевского шоссе, будет ждать «маяк», он вручит командиру дивизиона важный пакет с указанием их дислокации.

Больше всех предстоящим увольнением в город заинтересовался Нечипайло.

— Такой случай пропустить нельзя... Когда меня выпустили оттуда, — Нечипайло на мгновение скрестил указательные и средние пальцы, изобразив решетку, — то в паспорте поставили веселый штемпель «минус шесть». Чтобы я в шесть самых больших городов не торопился на жительство. Вот война кончится, а меня, может, и в Москву не впустят...

Выглядели экскурсанты необычно. У всех при себе карабины, подсумки, сидоры за плечами. Их даже заставили надеть противогазы, чтобы комендантский патруль не придирался. Лейтенант разозлился: «Неужели не хватило времени понять? Ну к чему немцы станут отравлять газами город, который хотят захватить?»