Обязан жить. Волчья яма<br />Повести

— Держи.

На ладони Глобы лежал маленький щиток с перекрещенными на нем серпом и молотом, когда-то снятый Кнышом с околышка его фуражки.

Рагоза чуть посуровел и проговорил, сдвинув брови:

— А Лазебник… Будем разбираться. Ему придется ответить — за он или против Советской власти.

— Минутку, — бросил Глоба и, оторвавшись от остальных, зашагал к сидящему на завалинке Михно. — Тот глядел, как идет к нему коренастый, затянутый в серое сукно человек, и палка, очищенная от коры, полированная ладонями до блеска. Дрожала в его пальцах все сильнее. Слезы текли по морщинистому лицу, застревая в седых волосах неровно подстриженной бороды.

— Вы зачем сюда пришли, дядько Иван? — строго спроси Глоба.

— Да вот… Думал, что если они тебя того… Так я тут.

— Не понимаю, о чем вы? — сердито перебил его Глоба. — Идите домой, вы совсем больной.

— Нет, — покачал головой дядько Иван. — Для меня только начинается.

— О чем вы?

— Это я того Павлюка, — тихо сознался дядько Иван. — Из того самого английского обреза… И ничуть не жалею.

— Кто об этом знает, дядько Иван? — устало спросил Глоба. — Не нашли того, кто Павлюка убил. И доказательств нет.

— Я убил, — упрямо нахмурился дядько Иван.

— Суд закончился.

— Нет, ты меня не понимаешь, — прошептал старик. — Закон должен знать, как то было на самом деле.

— Зачем ему, закону, лишние страдания — сердито перебил Глоба.

— Этот закон для меня не чужой… Народный закон, — убежденно проговорил дядько Иван. — Не может он мне вредного сделать. Накажет, но и поймет… А может, и простит.

— Считай, что уже простил, — возразил Глоба. — Идите миром. И забудьте все, что там было.

— Не можно так, Тихон, — задумчиво проговорил дядька Иван. — У нас люди как говорят? «Свет плоти — солнце; свет духа — истина». Закон должен знать правду. Только истинной правдой он будет жить. А тебе спасибо, Тихон, за все, добра ты людына.

Он неловко обнял Глобу, ткнувшись щекой ему в плечо, торопливо отпрянул, засуетился, отыскивая свою палку, и медленно зашагал к дверям народного суда. Глоба не отрываясь глядел на сутулую спину, обтянутую коричневой кожей дряхлой шубейки, на то, как дядько Иван тяжело поднимается по каменным ступеням.