Войди в каждый дом (книга 1)

Работая, она опять что-то напевала про себя и отвлекалась, только чтобы лишний разок взглянуть в окно. Она уже теряла терпение и сама была готова бежать звать милых гостей в дом, когда заметила тихо бредущую серединой улицы племянницу.

«Ну вот наконец-то!» — Анисья обрадовалась, сбросила грязный передник и хотела принарядиться, но задержалась у подоконника, удивленная какой-то странной походкой Ксении: она шла, точно ничего не видела перед собой.

«Так она и мимо дома может пройти»,— подумала Анисья.

Простоволосая, босая Анисья выскочила на крыльцо, крикнула:

—  Ксюш, ты куда?

Племянница остановилась уже напротив чужого плетня, потом словно нехотя повернулась и пошла к калитке.

—  Ну что паши, скоро они там? — нетерпеливо спросила Анисья.

Не отвечая, Ксения следом за нею вошла в избу и, не раздеваясь, присела на лавку.

—  Да что ты чудная какая, Ксюш! Я тебя спрашиваю, а ты молчишь! — Анисья уже с тревогой всматривалась в бледное и какое-то одеревенелое лицо племянницы.— Егор-то мой там?

—  Что? — Ксения глядела на нее, словно не узнавая.— Простите, тетя, я просто задумалась... Я оттуда уже давно...

—  Да что с тобой? — Анисья села с нею рядом, положила руку ей на плечо.— Ты не заболела случаем?

—  Нет, нет! — Ксения замотала головой.— Вы только никому не говорите, тетя... Я сама не знаю, что со мной... Но мне... даже жить не хочется.

—   Да ты с ума сошла, девка! — с жалостной укоризной воскликнула Анисья и обняла племянницу за плечи.

А Ксения вдруг ткнулась ей лицом в колени и заплакала, давясь слезами...

—  Будет тебе, будет! — потерянно бормотала Анисья, лаская горячими ладонями ее щеки, гладя по голове.— Вот глупая, вот глупая...

Она ни о чем больше не расспрашивала племянницу, а говорила лишь обычные слова участия, которые вроде и бессильны убедить человека и, однако, по-своему все же успокаивают,  снимают первую  тяжесть отчаяния.

«Все мы, бабы, видно, такие,— думала Анисья.— Храбримся, строжимся, пока нас за живое не возьмет. Я-то считала, что она и горюшка не знает, и плакать не умеет. Ведь в начальниках ходит, вон как с мужиками спорит, правей правого себя выставляет. И вот на тебе — ревет бабой, как и все мы, грешные. И слезы, поди, такие же соленые, как у всех... Верно, как ни тянись, а от себя не убежишь, не спрячешься!»

Услышав за окном возбужденные голоса и узнав среди общего гвалта зычный голос мужа, Анисья быстро отстранила от себя племянницу.

—  Умойся живо, девонька, наши идут!.. Виду не показывай, веселись со всеми, и твою болячку как рукой снимет!

Ксения послушно кинулась к умывальнику, сполоснула холодной водой лицо, раскрыла свою сумочку, припудрилась перед зеркалом.

Сени загудели, от топота затряслись половицы, потом дверь рывком отворилась, и, став па пороге, Дымшаков торжественно возвестил:

—  Принимай гостей, хозяйка!

—  Ой, Егор!.. Куда же мы всех посадим-то? — Анисья заохала, увидев, что в сенях черным-черно от людей.

—  А мы поднатужимся и ее, избу-то, плечами легонько раздвинем! — посмеиваясь, отвечал Дымшаков.— Не бойся, Анисья. Сколь влезут — все наши будут. В крайности, по очереди гостей пропустим!

«Во шальной!» — Анисья не умела сердиться на мужа, а сейчас просто было некогда: за минуту изба была полна людьми. Она-то думала, что все будет по-другому — придут отец, брат, племянники, она всех оглядит, порасспросит обо всем, а тут толком не смогла даже поздороваться с родными: отец, оттесненный нетерпеливыми, разбитными

соседями, и то еле добрался до нее, хотя, похоже, это нисколько его не огорчало, а скорее радовало.

—  Здравствуй, доченька!.. Не обессудь, что мы к тебе всем табором, пак цыгане, ввалились...

Они обнялись, по-родственыому расцеловались. В иной обстановке Анисья непременно бы сладостно всплакнула, расчувствовалась, дм и отец бы после долгой разлуки ответно прослезился, но теперь на народе они оба вынуждены были держаться сдержанно и скромно. Анисья не успела ни о чем спросить отца, как Егор уже начал коман-довать.

Разлюбезная женушка!—закричал он, стараясь сипим голосом перекрыть общий шум.—Тащи на стол, что у нас ость! А чего не хватит, соседи принесут!

Анисье казалось, что не только сидеть, но и стоять всем будет негде, по гости скоро так разместились, что даже для нее осталось свободное местечко около Корнея.

—  Что ж Пелагеюшку-то сразу не захватил? — прислонясь головой к плечу брата, тихо спросила она.

—  Так уж получилось,— ответил Корней.— Враз все не сделаешь... Да и куды мы всей оравой — дом-то разорен!

—  У нас бы пожили...

—  Мы и так вас потесним вчетвером-то... Когда приведем все в порядок, тогда уж...

Анисья поняла, что Корнея что-то томит, беспокоит, но расспрашивать не стала. Может быть, ему тоже было не по душе, что Егор затеял эту гульбу, но приличие требовало, чтобы он терпеливо сносил все и даже радовался, потому что люди собрались, чтобы приветить его и отметить приезд его семьи.

Сама-то Анисья не скрывала, что безмерно счастлива и довольна, и, когда Егор разлил вино по стаканам, она настолько осмелела, что подхватила свой наполненный до краев стакан и поднялась прежде, чем это успел сделать ее муж.

—Не все тебе, Егор, оглушать всех своим голосом! — посмеиваясь, проговорила она.— Про равноправие шумишь, а в своей семье мне не больно ходу даешь. Неправда, скажешь? Не улыбайся, пожалуйста, ровно ты тут ни при чем. И позволь мне первой слово сказать — моя ведь родня вернулась в свое гнездышко, и сегодня больше мой праздник, чем твой. Дождалась я своих близких и всем рада радешенька — и тятеньке родному, и братцу, и племянникам, и Ксюше. Живите с добром и не уезжайте сро-

ду никогда, чтоб мне слез не лить!.. Ну и чтоб у всех у вас жизнь была хорошая, какой нам всем хочется!..

Но тут голос ее задрожал, и она, уже не стыдясь никого, опустилась на лавку, привалилась к груди брата и заплакала...

Проводив гостей, Корней и Егор долго стояли на крыльце. После выпитого вина и застольных разговоров Дымша-ков был возбужден, без конца дымил махрой, дышал шумно, отрывисто. Старая кожаная тужурка, надетая внакидку, все время сползала с его плеч, и он то и дело вздергивал ее рукой. Корней, как и положено в его возрасте, плотно запахнул пальто, застегнул на все пуговицы, надел шапку. К чему показывать свою удаль и делать вид, что тебе все нипочем?

За рощей садилось солнце, оно сочилось, как алая половинка рассечеппого арбуза, крапило розовыми брызгами сугробы, отсвечивало в слюдяной корочке обледенелого наста. Крутые дымки над заснеженными крышами багряно окрасились и стали похожи на диковинные цветы.

—  Ядреную погодку привез ты нам, шурин! — попыхивая цигаркой, заметил Егор.— Полыхает прямо как на картине! Красотища!..

—  Моя погода вашу непогодь не разгонит,— вяло отозвался Корней.— Надо же, такую бучу подняли! Правду ты даве сказал, что густую кашу сварили, мне сразу будто и невдомек, о чем это ты... А теперь вижу — на самом деле невпроворот, в рот не полезет.

—  Ничего, проголодаешься — любой пище рад будешь,— упрямо и жестко стоял на своем Дымшаков.— Или ты по-прежнему считаешь, что лучше пусть подсасывает от голода, лишь бы тебя самого не трогали?

Тут бы Корнею сдержаться и промолчать — ведь заранее было известно, что зятя ни в чем не переспоришь, но язык оказался сильнее разума.

—  Я еще не забыл, Егор, как в прошлый раз ты похвалялся... «Разведу, дескать, под ними огонь, попляшут они у меня!» Вот и развел, только плясать-то тебе самому при-

дется да моей дочери, которую ты в эту музыку втравил. Ну скажи, чего ты добился тем, что Аникея в постель уложил?

—  Это мы еще посмотрим, заболел он или дуриком прикидывается. Люди зря болтать не станут. А Аникей — тот кого хоть разыграет. Ему бы в самый раз в театре выступить, а по и председателях ходить. Большой талант, можно сказать, нипочем пропадает!..

- Я за Аникея болеть не собираюсь, он и без моей помощи ни ноги встанет, а нот тебя с Ксенией притянут к ответу — это уж точно. С работы ее уже прогнали, да, мигнет, н еще чего припаяют...