Старый дом (сборник)

Олексан Кабышев (роман)

Стаями проплывают над Акагуртом облака — летом со стороны Уральского хребта, а в зимние месяцы унылыми караванами тянутся они с холодного Карского моря. День приходит на смену дню, и люди незаметно старятся, на смену им подрастает молодежь. Какие-нибудь четыре или пять лет — срок, казалось бы, невеликий, все вокруг осталось по-прежнему: деревня стоит там, где она стояла пятьдесят — сто лет назад, речка Акашур бежит по привычному руслу, и люди в деревне живут те же самые. Но стоит вглядеться внимательнее, как невольно намечаешь: у одного на лицо опустилась осенняя паутина морщин, у другого в полосах проглянули пасмы серебристых нитей; зато вот этот парень, казалось, лишь вчера бегал босиком, а сегодня на гулянках, что устраиваются на холме Глейбамал, ломающимся баском заговаривает с девчатами, в месяц раз аккуратно наведывается в районный центр Акташ и стрижется "под полубокс"…

Когда-то смеялись, что акагуртский мужик, прежде чем срубить в лесу дерево, семь раз обойдет вокруг него, выкурит три трубки самосада и лишь потом возьмется за топор. Может, и было так когда-то, но за последние пять лет в Акагурте произошли большие перемены: появилось электричество, во всех домах радио, колхоз укрупнился, и, словно грибы-дождевики, поднялись новые дома: подросшие дети отделяются от родителей. За речкой ровным рядком уселись новые нарядные дома, — в них живут молодые семьи. Некогда стало акагуртцам по семи раз обводить вокруг дерева, и уж совсем недосуг раскуривать трубки. Жизнь нынче стала торопливой, и ой-ей как надо спешить, чтобы не отстать от нее!

Лишь в доме Кабышевых за последние четыре года, казалось, ничто не изменилось. После того как самого хозяина — Макара Кабышева задавило в лесу деревом, единственный сын Олексан уехал, в город учиться. Мать со слезами уговаривала его остаться, чуть в ногах не валялась, но сын зарубил на своем: "Поеду, и точка. Поздно отговаривать, я слово дал…" А мать не унималась: "Дурно-ой, ты чего задумал? Родную-то мать спросил? Кроме тебя, людей, что ли, не найдут? И как такое хозяйство бросишь, на кого? Как я одна справлюсь… Дурно-ой, Олексан!" Сын упрямо отмахивался: "Если не сейчас, все равно потом уехал бы! Не могу я больше здесь оставаться, понимаешь, не могу! Жить по-вашему не умею, да и не хочу! Ты пойми меня, мама! Может после поймешь…" С тем и уехал. Мать даже не вышла провожать сына, осталась сидеть в комнате, невидимая за ситцевой занавеской, побелевшими губами шептала: "Уехал, уехал… Ладно, езжай, коли хорошая жизнь тебе не нравится. Иди, хлебни горюшка-то! Осто [8], проклятые люди, сына от матери увели!.."

Оставшись одна, Зоя спервоначалу на все махнула рукой и, казалось, потеряла всякий интерес к своему хозяйству. Случалось, по два-три дня не топила печь, не варила, ела всухомятку или подогревала на таганке скисшие щи… Тишина стояла в доме, будто не жилой он. Зоя все-таки делала кое-что по хозяйству, но двигалась точно во сне: выйдет в чулан или раскроет дверь амбара, а у самой в голове неотступные думы о сыне: "Бросил, бросил родную мать, не вернется больше Олексан…" Очнувшись, всплескивала руками, бормотала вслух: "Дай-ка вспомнить, зачем это я пришла-то сюда? Э-э, муки немножечко хотела просеять, вот и сито в руках. Запамятовала начисто…"

Но проходили дни, и мало-помалу Зоя стала успокаиваться: нет, Олексан не забыл свою мать, в конце каждого месяца колхозный почтальон приносил ей переводы от сына. Хоть и небольшие, а все деньги! Главное же — живя в чужом, незнакомом городе, Олексан помнил о матери, заботился о ней. И подобно тому, как с наступлением первых теплых дней от корней сухого, прошлогоднего куста полыни отрастают новые побеги, в душе Зои росла, крепла уверенность, "Вернется Олексан! Бог даст, образумится. И впрямь, подумать только, как можно бросить этакое хозяйство! У Кабышевых дом — полная чаша, все в деревне завидуют… Не ворованное добро — своим горбом нажито!"

Долгими темными ночами, лежа на своей постели, не в силах уснуть, бесконечное множество дум передумала Зоя. Наконец про себя решила, что лучше ногам болеть, нежели голове, и отправилась в соседнюю деревню Бигру к знакомому старику. Старик этот, "весьма сведущий человек", гадал, предсказывал судьбу и указывал людям, где искать заблудившуюся скотину. Зою он по давнему знакомству принял хорошо, погадал на хлебной горбушке, и от слов его в груди у Зои будто теплое масло разлилось: старик уверил ее, что сын непременно вернется домой, а самой ей предстоит прожить долгую и хорошую жизнь, и будет у нее большая семья, полон двор скотины и прочего добра.

— Осто, осто, слава богу! — сказала на прощание Зоя, торопливо сунув в руку старика смятый червонец.

"Уж коли пришла в такую даль, зайду-ка к свату Гирою, давно не была у них, — решила Зоя. — Все-таки свои, не чужие". Сват и жена его Одотья встретили ее приветливо, угостили чайком, а заодно поделились своей радостью: ихняя дочка Глаша нынче закончила институт и получила учительское звание. Дело, конечно, хорошее, да вот беда: Глашу направляют работать в другой район.

— Хорошо бы устроить ее в школу поблизости, — вздыхал сват Гирой. — Кто знает, как оно обернется… Растишь-растишь их, а все заботы. Ах, беда, беда…

Слушала Зоя сетования свата, и тут ее словно осенило, даже блюдце с чаем торопливо отставила в сторону. "Вот оно, судьба-то сама навстречу идет: если Олексан приедет, надо свести его с дочкой свата Гироя! Никуда он больше не уедет, пустит корни в своем хозяйстве!"

Глаши дома не было. Зоя выпила почти полсамовара, когда наконец вернулась хозяйская дочь. Неприметно, но очень внимательно Зоя приглядывалась к ней и окончательно укрепилась в своем решении. Глаша оказалась очень приятной с лица и здоровой девушкой, держалась просто, на вопросы отвечала приветливо. А ведь не какая-нибудь там колхозная доярка, — учительница, с высшим образованием! Сразу видать: у хороших родителей не бывает плохих детей.

Перед тем как проститься, Зоя будто невзначай заметила:

— Конечно, сват Гирон, кому же охота услать родное дитя в чужие края! Дети — они как птенчики: отрастут крылышки, и поминай как звали… Бог даст, сыщется место поблизости, рядом с родительской крышей. Вот и Олексан мой вскорости должен вернуться, весной заканчивает свое учение…

Сват Гирой — человек сметливый, сразу догадался, куда метит гостья. Он тут же очень кстати вспомнил, что за ними имеется давнишний должок: сами они гостевали у Кабышевых, а к себе еще не приглашали. Давно собирались, да всякий раз по разным причинам откладывали. Теперь вроде уже неудобно дальше откладывать…

— Весной, как управятся в колхозе с севом, каждый год праздники устраивают. Вот и приезжай-ка вместе с сыном, сватья Зоя. Иначе друг друга можно совсем позабыть… В старину-то деды наши в большой дружбе жили… Так что весной на праздники в гости вас ожидаем!

По дороге домой Зоя готова была запеть от распиравшей ее радости, без конца удивлялась тому, как верно предсказал старик ведун: предсказания-то уже начинают сбываться…

"Осто, великий боже, дай такого счастья! Самой-то мне теперь немного надо, лишь бы своими глазами увидеть счастье сына!"