Том 2. Горох в стенку. Остров Эрендорф

Не надо быть пророком, чтобы предсказать зловещую, хлопотливую, лишенную тихих семейных радостей и веселых развлечений жизнь бессмертного старика в течение ближайших двухсот — трехсот лет.

— Ну что, как? — спросит твердокаменный старик в конце XX века. — Ну что, как? В России уже «цивилизованное» правительство?

— Увы, — ответят бессмертному Черчиллю внуки. — Увы, дедушка! В России, представьте себе, до сих пор правительство «нецивилизованное». Мало того: «нецивилизованное» правительство образовалось в Германии, Франции и Италии, не говоря уже о Китае, где «нецивилизованное» правительство как раз сегодня празднует свою тридцатую годовщину…

— Ах, так?! — воскликнет твердокаменный дедушка, скрипнув бессмертными зубами. — Оч-чень хорошо. Но я все-таки надеюсь, что доживу до того дня, когда во всех упомянутых странах будет «цивилизованное» правительство. Ведите меня омоложаться, внучки!

Приблизительно в середине XXI века, после восьмого омоложения, бессмертный Черчилль спросит:

— Ну, как обстоят дела насчет «цивилизованного» правительства в России?

— Плохо обстоят дела, милый предок, — ответят правнуки. — Плохо. Кроме перечисленных «нецивилизованных» правительств, образовалось еще одно «нецивилизованное» правительство… в Америке.

— Ладно, — ответит терпеливый Черчилль. — Я подожду, мне не к спеху! Ведите меня омолаживаться.

Через десять лет:

— Ну как?

— Слабо! Нигде на всем земном шаре нету больше «цивилизованного» правительства. Все правительства «нецивилизованные».

— Позвольте! Что вы мелете! У нас, в Англии, разве не «цивилизованное» правительство?

— Эх, дедушка! С луны вы, что ли, свалились? Слава тебе, господи, уже лет шестьдесят в Англии тоже «нецивилизованное» правительство.

— А Чемберлен? А Болдуин? А его величе…

— Фью-фью! Где они, ваши Чемберлен и Болдуин! Эк куда хватили!

— П… поз… звольте… А вы кто же такие?

— Мы, твердокаменный старик, с вашего позволения, лондонские комсомольцы.

— Ви-но-ват! Каким же образом в таком случае я до сих пор нахожусь на свободе?

— А это, видите ли, дорогой предок, Всемирная ассоциация советских фельетонистов и карикатуристов взяла вас на поруки на все время вашего уважаемого бессмертия в благодарность за доставленные вами за последние полтораста лет сюжеты для веселых фельетонов и темы для карикатур.

Тут твердокаменный старик плотно сжал губы и решительно сказал:

— Хорошо. Я еще подожду. Ведите меня омолаживаться!

— С нашим удовольствием! Живите, наш уважаемый доисторический предок. Нам не жалко. А чтоб вам было удобнее дожидаться «цивилизованного» правительства, мы предоставим в полное ваше распоряжение лучший стеклянный колпак британского советского музея мировой революции. Сидите. Ждите. Живите. Пес с вами!

1926

Командные высоты ^*

Дверь с грохотом отворилась, и в редакцию грузно вошел молодой человек, наружность которого с достаточной яркостью подчеркивала его профессию и общественное положение: кепка, сдвинутая на затылок, чуб, начесанный на левый глаз, дыра вместо передних четырех зубов, рубашка «апаш» и брюки клеш.

Симпатичный молодой человек приветливо плюнул в чернильницу, изящным ударом ноги опрокинул редакционную корзину и, наскоро написав на стене мелом «дурак», вывинтил электрическую лампочку. Проделав все эти бесхитростные операции, молодой симпатяга интимно стукнул меня по спине и сказал:

— Здорово, шпана! Канаете небось?

— 3 — здрав — вствуйте, — проговорил я. — Канаем… Хи-хи!

— То-то! И я, знатца, к вам по делу. Хулиган я.

— Да что вы говорите! — фальшиво воскликнул я. — Вот бы ни за что не сказал этого! Такой симпатичный, элегантный юноша — и вдруг хулиган! Садитесь.

— Спасибо. Уже отсидел. У меня к вам дельце. Вы тут, говорят, канаете специальный хулиганский номер?

— Канаем.

— Тады, знатца, есть такое дело. Как я есть стопроцентный хулиган-одиночка с большим судебно-исправительным стажем, то требую, чтоб меня, знатца, поместили на первую страницу!

— Видите ли, товарищ… — пробормотал я.

— Амба! — закричал грозным голосом хулиган. — Ты мне, Яшка, помидоры не крути. Одно из двух: помещаешь меня на первой странице или не помещаешь?

— Во-первых, я не Яшка, а во-вторых, я не знаю, заслуживаете ли вы, милый молодой человек, быть помещенным на первой странице хулиганского номера.

— Это я-то? Не заслуживаю? Хо-хо! Да за мной такие дела числятся, что ты пальчики себе оближешь. Надевай очки и записывай. Во-первых, знатца, иду это я на прошлой неделе и вдруг вижу на доме окно. Ну, я, конечно, взял палку и дзынь! Три стекла как одна копейка! Во! Подойдет?

— Не подойдет, — вздохнул я.

— Почему такое? — нахмурился хулиган.

— А потому, что нам для первой страницы три стекла маловато. Нам вот из Рима сообщают, что фашисты на днях в помещении местной коммунистической газеты все до одного стекла переколотили. Штук полтораста стекол. А вы говорите — три. Не пойдет.

— Полтора-а-ста! — с оттенком легкой зависти прошептал хулиган. — Тады, конечно… Фашисты перекрыли, сволочи. Тады записывай дальше. Иду это я, знатца, третьева дни и вдруг вижу кинематограф. Тут я, знатца, лег поперек дверей и не пропускаю народ — за ноги барышень хватаю. Патех-х-ха! Минут, чтоб не соврать, десять пролежал — никого не пускал. Конечно, потом ночевал в районе. Гы-гы! Подойдет?

— Не подойдет, — вздохнул я. — На этой неделе и не такое еще было! На этой неделе не кто-нибудь, а сам министр внутренних дел лег поперек Англии и не пропускал советскую делегацию — за ноги хватал. До сих пор, можно сказать, лежит и никого не пускает, а вы говорите — десять минут! Не пойдет!

У хулигана на глаза навернулись слезы.

— Тады, знатца, перекрыл. Тады, знатца, пиши-записывай. Еду это я, знатца, на трамвае и дай, думаю, буду людей посыпать нюхательным табаком. Как начали они все чихать! Па-а-ате-еха! Пойдет?

— Не пойдет. Это что — нюхательный табак! Вот нам сообщают, что в Америке во время испытания нового удушливого газа отравилось пятьсот человек. А вы говорите — чихали в трамвае. Не пойдет.

— Перекрыли, чертовы американцы! Перекры-ыли, буржуи проклятые! — зарыдал хулиган. — Куда ж мне с ними тягаться!

— То-то же, молодой человек, — наставительно сказал я. — И нечего с суконным рылом лезть в калашный ряд. Ступайте, молодой человек, на четвертую страницу, скажите там, чтоб вас петитом набрали. А первая страница — это, милый, не для вас. Кишка тонка.

Хулиган вытер рукавом под носом и, вздрагивая от глухих рыданий, встал.

— За что боролись?? — хрипло сказал он. — За что, я спрашиваю, боролись? Чтоб теперь проклятым буржуям первую страницу уступать? Командные высоты? Э-х-х! Знал бы — ни в жисть бы не хулиганил. Прощевайте, товарищ.

И, обливаясь теплыми детскими слезами, хулиган печально побрел на четвертую страницу, на петит.

Международная буржуазия торжествовала.

1926

Собачья жизнь ^*

Наскоро насвинив в Аркосе и разорвав дипломатические отношения с СССР, Чемберлен сунул отмычки под подушку, деловито сел на извозчика и поехал устраивать очередной антисоветский фронт.

— Вези ты меня, брат извозчик, сначала во Францию, к господину Бриану. Где живет господин Бриан — знаешь?

— Помилуйте, вашсиясь. В прошлом году возил. Как же-с!

— Ну так вот. У Бриана я задержусь минут на пятнадцать — двадцать, не больше, устрою кое-какие антисоветские делишки, а потом поедем, братец ты мой, к господину Штреземану в Германию. Где живет господин Штреземан, знаешь?