Последний выстрел. Встречи в Буране

— Не больше, не меньше? — с чуть заметной улыбкой спросил Синецкий.

— Не меньше, а больше можно.

Иван Петрович почесал затылок, подумал немного и произнес:

— Придется покопаться. Раз нужно, значит нужно...

— Нужно, Иван Петрович, очень нужно! — подхватил Рогов, радуясь тому, что все оборачивается как нельзя лучше — приехал, приказал и точка.

— Сдать можно, цифра не такая уж пугающая, — вмешался Синецкий. — Но вот беда — откуда зерно брать?

— То есть как откуда? Ты что, не знаешь, откуда зерно берется? — рассердился Рогов.

— Раньше знал, теперь же, не взыщите, не знаю. Придется, вероятно, отбирать то, что выдали на трудодни.

— Ты, Синецкий, шуточки не шути, мы с тобой не в цирке, — гневно предупредил Рогов. — Родине хлеб нужен. Ты понимаешь, Синецкий? Ро-ди-не! — проскандировал он.

— Родина у нас добрая, некрикливая, — спокойно говорил Синецкий. — Родина спустила нам честь по чести план, мы этот план, как вам известно, выполнили. Оказались излишки, возьми. И если, случись, наступит час тяжелый, мы тебе, Родина, все отдадим... Но позвольте, товарищ Рогов, тяжелого часа нет, И ваши требования по меньшей мере странны.

Рогов закурил. Затягиваясь папироской, он будто раздумывал, что и как отвечать на это, и вдруг вместе с табачным дымом выдохнул:

— Демагогия! Чистейшей воды демагогия! — он погрозил пальцем. — Ты, Синецкий, это брось. Твои выпады к добру не приведут! Тебе что, строгого выговора мало? Тебе что, надоело носить в кармане партийный билет?

— Опять не понимаю, вы приехали за зерном или за моим партийным билетом? — пожал плечами Синецкий, уже начиная горячиться.

Рогов не нашелся, что ответить, и обратился к председателю:

— Задача ясна? Начинай вывозить. Если нужны машины, дадим. Сроку тебе три дня.

— Будет сделано, Аким Акимович, — с готовностью отозвался Иван Петрович, с досадой поглядывая на Синецкого — и чего, мол, пререкаешься, все равно сделаешь так, как район прикажет.

— Позволь, позволь, Иван Петрович. Как же ты говоришь «будет сделано», если зерна у нас нет, если все рассчитано, — удивился Синецкий.

— Председателю лучше знать, что у него есть и чего нет, — поддержал Ивана Петровича Рогов.

— К вашему сведению, председатель не единоличный хозяин в артели, — отпарировал Синецкий. — Зерна у нас нет и сдавать нечего! Да и как можно требовать сдачи того, без чего колхоз не может обойтись? Мы же скот зимой погубим, если останемся без фуража.

— Этот вопрос всесторонне обдуман.

— Свежо предание, — с сомнением покачал головой Синецкий. — Вас, товарищ Рогов, легко понять. Вы даже не пытаетесь маскировать свои устремления. Вам важно отличиться именно сейчас, вас не интересует завтрашний день. Для вас дороже всего рапорт — перевыполнили досрочно и так далее... Вслед за рапортом вы будете ждать наград, повышений, и вам наплевать на то, как будет жить колхоз. Вы даже будучи председателем не очень-то заботились о колхозе, вам важен был шум.

Иван Петрович не мог вынести такого оскорбления начальства и разъяренно крикнул в лицо Синецкому:

— Мальчишка, да как ты смеешь!

— Ничего, ничего, Иван Петрович. — Рогов задыхался, он тер носовым платком покрасневшую потную лысину. — Ничего, мы разберем, мы этого так не оставим...

Синецкий ушел. Дорого ему обошлась та сдержанность, с какой он старался разговаривать в председательском кабинете. Сейчас все в нем бушевало, и мысли, обгоняя одна другую, бурлили в голове. У него даже появилось желание вернуться и продолжить разговор с этим Роговым да не сдержанно, а в полный голос, не давая спуску. Но он все-таки поборол искушение и пошел к машине. Пыльная степная дорога, предельная скорость газика да необозримая степь всегда успокаивали его. А то еще остановится в поле, махнет рукой трактористу или комбайнеру — ну-ка, остановись, приятель, перекури, дай-ка пройти круг-другой.

— Виктор Тимофеевич, откуда у вас на лице такая воинственность? — спросил Михаил Петрович. Он шел куда-то с Ритой и остановился у машины.

Синецкий улыбнулся.

— Разве заметно?

— Очень заметно. Будь я художником, вы послужили бы мне отличной натурой для создания образа витязя в пылу сражения...

— Витязь не витязь, а сражение и в самом деле было. Боюсь, как бы не последнее в Буране.

— Вот тебе и раз! На лице жажда победы, а в душе пораженчество.

— На душе у меня, кроме возмущения, ничего нет, — хмуро ответил Синецкий. — Вы куда-то собрались?

— На вызов.

— У Михайловых девочка заболела, — пояснила Рита.

— Садитесь, подвезу. Михайловы живут далеко, в том конце села. — В машине Синецкий продолжал о своем: — Черт его знает, как все получается. Логика, понимаете, Михаил Петрович, всесильная логика оказывается бессильной. Если срубишь сук, на котором сидишь, ты будешь героем...

— Погодите, как сие прозвучит на обычном человеческом языке? — прервал Михаил Петрович.

— Дико прозвучит! Кое-кто из района требует сдать все, решительно все под метелку. Не сдашь зерно — выкладывай партийный билет. Сдашь — скот зимой начнет падать от бескормицы, тебя же потом к ответу — как допустил, куда смотрел и прочее и прочее...

— И как же вы решили?

— Решение одно — драться!

А в эту минуту Аким Акимович командирским голосом говорил председателю:

— Не тушуйся, Иван Петрович, не иди на поводу у секретаря, гони зерно. Ты ведь не Синецкий, понимаешь требования момента. Сверху нам звонят — что случилось, почему отстаете? Вот и пришлось всем личным составом управления на передовую выйти, хвосты подгонять.

— Я понимаю, Аким Акимович, — соглашался председатель, — если бы не Синецкий, я уже давно завершил бы... В совхоз бы его, как вы говорили, спокойней было бы...

— У нас там свой такой же сидит. Мы уж хотели избавить тебя от Синецкого, да наш секретарь пошел артачиться — Синецкий, мол, человек думающий, надо поддержать молодые кадры, бюро утвердило... Дали волю этим секретарям, — пожаловался Рогов. — Ты вот что, — он воровато оглянулся по сторонам, перешел на заговорщицкий шепот, — как там Синецкий с докторшей? Слышно было, похаживал он к ней?

— Докторша в больнице лежит.

— Опять же разобраться надо — почему лежит? Кто ее на машину посадил? Синецкий! А что вышло из того? Авария. Персональное дельце раздуть можно, Синецкий и притихнет... А там раз-два и вытряхнули. А ты присмотрись, кого в секретари взять. Секретарь тебе какой нужен? А такой, чтобы ты слово сказал, а он и подхватывал.

— Слушаюсь, Аким Акимович, все, как вы говорите, так и сделаю. Не мытьем, так катаньем возьмем Синецкого.

— Вот-вот, давай, действуй. Главное — материал поскорее присылай. А насчет зерна как же?

Иван Петрович сник, ответил скорбно:

— Боюсь я, Аким Акимович. Надо было бы потихоньку, а теперь Синецкий всех на ноги поднимет...

— Возить зерно, возить! — приказал Рогов и, понизив голос, доверительно прибавил: — Ты, Иван Петрович, о себе подумай, не имеешь права отставать от прошлогодних показателей. Ты ведь понимаешь, что это значит...

17

По нескольку раз в день Тамара звонила в больницу Антону Корниенко, допытываясь, нет ли весточки от Воронова. Она знала, что главврач послал за хирургом операционную сестру и ждала — вот-вот он вернется... И вдруг узнала ошеломляющую новость: Миша опять задерживается в Буране.

Это не на шутку всполошило ее. Тамара стала подозревать, что дело не в какой-то мифической операции, что все может обернуться самым нежелательным образом, если она будет сидеть сложа руки.

За два года знакомства Тамара хорошо изучила своего доктора. По ее твердому убеждению, он был из разряда тех умных, но совершенно беззащитных мужчин, которыми должны руководить сильные женщины. Она уже все рассчитала, все, так сказать, разложила по полочкам.

Поначалу Тамара с осторожным интересом отнеслась к скуластому и лобастому хирургу — малоразговорчивому, увлеченному какими-то своими делами. В то время она оценивающе сравнивала его с надоедавшими ей поклонниками, не отвергая, впрочем, ухаживаний, не отказываясь от маленьких подарков. В свои двадцать пять лет она уже научилась отличать временных поклонников от тех, кто может обеспечить ее на всю жизнь. Все хорошенько взвесив, она решила, что лучшего, чем доктор Воронов, пожалуй, и не найти.