Право на легенду

И сын капитана — тоже, должно быть, моряк, — возвращаясь сюда после долгого плавания в арктических водах, вместе с матерью сидит в кабинете отца, под его портретом в окантованной медью рамке, и слушает ее рассказы о далеких годах войны, о том, как плавал, воевал и погиб капитан Вершинин.

И вдруг оказалось — просто Павел. И просто Екатерина Сергеевна, седая, уставшая женщина, которую он знает всю жизнь. Просто коммунальная квартира, старая женщина на пенсии и Пашка Вершинин, который играет в ресторане на фаготе и пьет.

Играет на фаготе и пьет… Вот и все, что Женя о нем знает. Павел, хотя и сосед, как-никак на пять лет старше да и до характеру не очень общителен.

Женя подумал, что все вдруг очень тесно связалось в эти дни: его интерес к судьбе танкера, неожиданная находка в капитанской каюте, Павел. И он пришел к мысли, что надо торопиться. Потому что теперь это не только его дело.

Женя снова перебирал в памяти людей, но не вспомнил никого, кто бы мог ему помочь. В областной библиотеке подшивки за те годы не сохранились, в архив его, понятное дело, никто не пустит. В музей? А правда, почему бы и нет? Музей у них хоть и молодой, — городу недавно всего тридцать лет исполнилось, — но вещи там любопытные есть. И люди есть знающие.

…Вообще-то говоря, самым главным и примечательным экспонатом в музее был сам музей. Этот крохотный сборно-щитовой домик с тремя огромными печными трубами поставили на лесной вырубке первые изыскатели города. Они, конечно, и думать не думали, что уже через два десятилетия вокруг все зальют бетоном, застроят высокими каменными зданиями. Они готовили своему дому жизнь долгую и основательную и потому первым делом обнесли его надежным забором и разбили сад: не кустики какие-нибудь чахлые, не ободранные сиротливые лиственницы росли здесь, а был настоящий сад с рябиной, смородиной, сиренью, тополями, которые очень быстро высунулись через забор, сплелись густыми, разлапистыми ветвями и начисто закрыли дом от постороннего взгляда.

Вокруг поднимался город. Мало-помалу старые бараки шли на дрова, а тут, в самом центре, под сенью тополей и под охраной закона доживал свои годы причудливый терем: со временем к щитовому домику пристроили всякие веранды, флигеля, террасы, кладовые и чуланы — теперь это был уже патриарх, по здешним временам, древний и заслуженный, первым внесший себя в экспозицию областного краеведческого музея.

Заведовал музеем Варфоломей Анисимович Стрыгин, которого Женя хорошо знал в лицо: вот уже несколько лет Стрыгин вел на телевидении передачи по истории города. Щуплый и худой до невозможности, с кустистыми бровями, он был похож на озябшую, нахохлившуюся птицу, однако при ближайшем знакомстве оказался человеком любезным и милым. Выслушав Женю, спросил:

— Я надеюсь, что со временем вы передадите музею ваши находки? Они могут быть весьма для нас интересными. Что же касается материалов, которыми мы располагаем, то я не хочу вас обнадеживать. Хотя мы и постараемся что-нибудь отыскать. Это вам очень нужно?

— Да, — сказал Женя. — Очень.

— Ну, хорошо. Вы посидите, молодой человек, а я пойду распоряжусь. У нас тут частичный ремонт, все упаковано, знаете ли, сразу и не найдешь… Кстати, как вас величать?

— Меня зовут Евгений. Евгений Жернаков.

— Очень приятно. Вы не скучайте, можете пока что-нибудь посмотреть. Небось, не часто заглядываете?

Стыдно сказать, но Женя был здесь впервые. Так уж получилось. В музей ходили главным образом люди приезжие, из области или с «материка», а старые горожане не могли себе даже представить, что тут, в этих зеленых кущах, может быть что-то интересное.

Женя сперва рассеянно, а потом все внимательнее стал разглядывать экспонаты. Прежде всего ему на глаза попалась большая, грубой работы пепельница, отлитая из первой северной стали. Интересно, кто ее отливал? Наверное Золотарев Николай Николаевич, он у них иногда бывает, старый товарищ отца. Ну да, так оно и есть: «Первую плавку провел Н. Н. Золотарев, сталевар, ныне инженер-технолог литейного цеха судоремонтного завода». Ты смотри!.. А вот тачка. Просто тачка, с таким громоздким и неуклюжим колесом, что, кажется, ее и с места-то не сдвинешь. Тут же — деревянный лоток для промывки золота, скребок, муляж самородка, а чуть поодаль — макет строящейся электростанции.

— Ну вот, нам остается только ждать, — сказал Стрыгин, вернувшись из соседнего флигеля. — Ждать и надеяться. — Он посмотрел на Женю и вдруг переспросил: — Простите, как вы сказали? Жернаков? Не сын ли Петра Семеновича?

— Сын, — кивнул Женя.

— Так-так. Приятно. Очень, знаете ли, приятно. — Стрыгин присел и, сняв очки, близоруко посмотрел на Женю. — По стечению обстоятельств вы будете первым, кому я смогу показать наш новый экспонат. Он пока еще не выставлен, но вам я покажу. Идемте.

Они прошли в небольшую захламленную комнату, и Женя увидел в углу обыкновенный, не слишком старый еще станок серии ДИП — такие станки до сих пор работали на заводе.

— Ну как? — спросил Стрыгин. — Удивлены? Зачем, мол, здесь этот металлолом? А затем, что станок, который вы видите, единственный в своем роде, и если бы, скажем в Москве, в Политехническом музее узнали о его существовании, то вполне бы могли его затребовать. Вся суть в том, что станок целиком, снизу доверху, от станины до мельчайших винтиков и гаек, сделан у нас на заводе. Понимаете? В стране существуют специализированные станкостроительные заводы, оснащенные по последнему слову техники, — они имеют конструкторские бюро, богатый опыт, старые традиции, квалифицированных мастеров, наконец, — которые только этим и занимаются, — так вот: станок марки «ДС-400», что значит «Дальний Север», нисколько не хуже, а по ряду показателей даже лучше тех, что выпускаются в центральных районах страны. Вы понимаете?

— Понимаю… — неопределенно сказал Женя. — Только… Зачем же его было делать самим, если можно было…

— Нельзя было, — перебил Стрыгин. — Вспомните — это же сороковые годы, станков по всей стране не хватало, люди работали черт знает на чем. И, кроме того, нужен был не просто станок, а станок для обработки особо крупных деталей горного оборудования. Так что ДС-400 хоть и похож внешне на серийные ДИПы, но это значительно усовершенствованная конструкция. И еще… — он улыбнулся. — Я понимаю ваше недоумение. Какое, мол, мне до всего этого дело? Поясню — личное. Можете прочитать, что там: внизу написано.

Женя нагнулся к табличке и вслух прочитал:

— «Станок ДС-400 изготовлен в 1946 году коллективом инструментального цеха по чертежам инженера В. И. Горина и мастера П. С. Жернакова. Все токарные и фрезерные работы, а также доводка и наладка станка осуществлены П. С. Жернаковым. Отмечен первой премией на краевом смотре достижений рационализаторов и изобретателей».

— Вот видите, — сказал Стрыгин. — Недаром я вас сюда привел? Петр Семенович, кстати, и сам еще не знает, что мы его станок разыскали. Можно считать, из печи вынули, в переплавку уже отправлять собирались.

— Спасибо, Варфоломей Анисимович. Отцу, конечно, это дорогой подарок. И мне тоже. — Женя вопросительно посмотрел на Стрыгина. — Как вы думаете, там еще ничего не нашли ваши сотрудники?

— Сотрудники? — не сразу понял Стрыгин. — Ах, да! Одну минуточку! Я сейчас.

Действительно через минуту он вернулся из флигеля с небольшой, наклеенной на картон фотографией.

— Увы, из печатных материалов ничего. Зато, как видите, сохранился снимок, сделанный… — Он водрузил на нос очки. — Сделанный шестнадцатого августа сорок четвертого года. Групповой портрет: строители передают морякам танкер. Передали уже, вернее, теперь решили сфотографироваться. Судя по регалиям, в центре интересующий вас капитан Вершинин. Похож?

— Не знаю, — сказал Женя. — Откуда же я знаю? Вы мне дадите ее денька на два?

— Конечно, не дам! — Стрыгин даже голос повысил. — Как же я дам, когда это музейный экспонат? Но не расстраивайтесь, мы сделаем вам копию. Теперь давайте посмотрим, что там на обороте. Так-так. Ну, эти фамилии мне ничего не говорят. А вот этот, — он снова перевернул фотографию, — вот этот человек по фамилии Лактионов Виталий Николаевич жив и здоров, я его хорошо знаю. Был моряком, плавал, сейчас работает в горкомхозе. О других, к сожалению…