Белая малина Сборник повестей)
Белая малина Сборник повестей) читать книгу онлайн
В книгу вошли повести разных лет, объединенные общими героями, композиционно связанные и сюжетно продолжающие друг друга.
Без прошлого нет настоящего — лейтмотив этих произведений. Они подкупают непосредственностью, стремлением автора бережно подойти к человеку, показать истоки подлинной нравственности.
Родина и родители — однокоренные слова, два могучих крыла, благодаря которым человек постигает вершины счастья. Герои представленных произведений — это люди с богатым духовным миром.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Она поменяла свои тряпичные чувяки на праздничную обувь. Голову покрыла новой косынкой. Когда попросила подать ей шаль, стало понятно: собирается выходить. Хотел спросить куда, но она опередила:
— Хочу навестить Дзаттен.
Нана, кажется, оживилась. Если отважилась идти, значит, рассчитывает на свои силы.
— А мне можно с тобой?
— Почему же нет? Не считай себя ребенком — в доме старше-то тебя никого и нет. Теперь все заботы на тебе. Обязательно зайди к Дзаттен…
И все-таки это уже не прежняя Нана. Говорит, что Нана она была когда-то… Пока шли, она останавливалась несколько раз. Не хватало дыхания. После гор здесь ей особенно трудно. Но я вообще не думал, что она когда-либо сможет встать на ноги. Мы не засиделись в гостях долго. Как только убедились, что Дзаттен лучше, Нана засуетилась, собираясь возвращаться домой. Да и мне пора было в дорогу…
В город я добрался засветло. На автобусной станции встретил Бечирби. Он заторопился ко мне, заулыбался.
— Слышал, что и ты двигаешь на целину?
— Думаю.
— Значит, будем вместе.
Вот оно что! А про себя подумал: «Если и не вместе, не заплачу!» Вслух же буркнул:
— Ну и отлично.
Бечирби необычно весел. Так и не могу понять, какое отношение имеет он к литературе. Работал до института в буфете. Турнули оттуда или сам ушел, один Бог знает. И тут какая-то, должно быть, нечистая сила толкнула его в педагогический институт. К учебе он явно не способен. За два года так ни разу и не заработал стипендию. А может, она ему не очень-то и нужна? У кого из наших курящих «Казбек» увидишь, а Бечирби только такие папиросы и курит. Причем жадный. Настоящий курильщик в трудный момент у кого угодно попросить сможет. Но к Бечирби подойти никто не осмеливался: знают, что никогда не поделится ни с кем.
Летом рукава его рубашки всегда закатаны. Думаю, это потому, чтобы все видели татуировку на его руке. И на лекциях этой рукой всегда подпирает подбородок, чтобы татуировка была на виду.
— Неизвестно, когда едем? — спросил я на всякий случай.
— После экзаменов дают четыре дня на сборы. Остается недели три еще.
Чтобы подготовиться, четырех дней должно хватить. Городским-то легко, а вот нам — ой-ой-ой. И на дорогу домой время уйдет, и там, как всегда, хлопот по горло, да и собрать кое-что надо с собой в дорогу. На целине лето жаркое, без легкой одежонки не обойтись. Не исключено, что и зима нас там захватит. В позапрошлом году и здесь-то — в сентябре! — снег выпал. А в Казахстане такое еще вероятнее. Выходит, и без теплой одежды на целину ходу нет. Шаламджери наказывал, чтобы я не отлучался из города, не повидавшись с ним, и мне надлежало явиться к нему.
На углу я остановился:
— Мне сюда.
Бечирби казался разочарованным.
— Разве тебе не в общежитие?
— Надо к родственникам заглянуть.
Он нехотя двинулся дальше.
Шаламджери обитает на втором этаже. Для меня проще заходить к нему на работу. Но тут он распорядился, чтобы я пришел к нему домой.
Нажал на кнопку звонка.
Открыл дверь сам хозяин.
— Вот это гость! Заходи. Семья в село отправилась, и я второй день один.
Застал я его за обедом и оттого малость смутился.
— Не надо стесняться. У меня еще хватит пороха, чтобы как полагается встретить желанного гостя.
На стол тут же было выставлено немало кушаний.
— Пока все не съешь, из дома не выпущу.
Мне ничего не оставалось, как последовать настояниям хозяина.
А потом мы перешли в комнату.
Я сообщил, что Нана у нас дома.
— Неужели? Как поживает моя старая тетка? Не обижается ли на меня?
— Не-ет. Только хвалит. Говорит, много хорошего ты для нее сделал.
— Так, говоришь, едете скоро? — поинтересовался он. — Да.
— Давай-ка таким образом поступим, — Шаламджери поднялся и о чем-то задумался. — Обожди-ка чуток, я переоденусь. — И заспешил в соседнюю комнату.
Вскоре он вернулся.
— Айда на старую квартиру!
Там, где они жили раньше, дверь нам открыл тот же мужчина, что и в прошлый раз. Едва он увидел Шаламджери, лицо его озарилось улыбкой. Распахнув дверь, мужчина провозгласил:
— Гость — Божий гость! Милости просим.
Оба искренне радовались встрече.
— Постараемся тебя сильно не беспокоить, — сказал Шаламджери, и мы вошли в квартиру.
Я догадался, что еще не все вещи отсюда вывезены.
— Парень — мой племянник. Учится в институте и скоро уезжает в Казахстан. На целину. Одеть его надо. Подойди-ка поближе, Казбек, — обратился он ко мне и склонился над узлом с вещами. — Примерь вот это, — и подал мне брюки, пиджак черного цвета и две рубашки.
Все это были вполне добротные вещи.
— Да ты не смотри на них, а примерь.
Брюки подошли по длине. Приложил к плечам рубашки — в самый раз, а пиджак широковат.
— Ничего, сойдет. На работе сгодится.
Шаламджери вышел в прихожую, оглядел узлы.
— Вроде бы где-то были шерстяные носки, — сказал он.
— Да есть у меня шерстяные носки. Две пары.
— Правду говоришь?
— А как же!
— Обязательно прихвати с собой. Там пригодятся.
Все собранное он завернул в бумагу.
— Вот! Теперь до самой целины довезешь. Чуть не запамятовал: главное — это обувка, — он достал из-за двери сапоги и подал мне.
— Какого размера сапоги носишь?
— Сорок первый.
— Вот и отлично. Эти сорок второго. А с носками — в самый аккурат будут!
К общежитию я возвращался окольными путями. Сверток, конечно, не вызвал бы ни у кого подозрений. Но некрасиво, казалось мне тогда, нести сапоги в открытую. Вот я и шел почти крадучись. Из знакомых мне не повстречался никто, и я вздохнул облегченно. В общежитии, на мое счастье, в нашем крыле свет не горел, и я быстро, а главное, незаметно добрался, до своей комнаты.
…Не успел и опомниться, как пронеслись эти три недели. И всего-то было два экзамена, на которых я получил по четверке. До самой зимы могу не беспокоиться о стипендии. И вот в последний раз перед отъездом я в родном доме.
Нана опять не поднимается с постели. У себя-то в горах она тоже большую часть времени проводит в кровати. Но там она хоть кое-как, а выходит из помещения и пусть немного, но дышит свежим воздухом. А здесь и такое не по силам.
— Как на пожар, спешила к Дзаттен, но не потребовалось бы кому вдруг так же вот и ко мне самой поспешать!
Нана не такой человек, чтобы пугаться неизбежного. Но и не хочет заболеть тяжко не в своем доме. Наш же дом она называет чужим, будто чужие ей и мы.
— Кыжмыда-то, наверное, у тебя и не бывает уже? — попытался я перевести разговор в другое русло.
— Каждый Божий день, бедненькая, заходит, — повеселела Нана. — Вот опять скоро явится. Как с коровой управится, так прямиком сюда.
Девушками Кыжмыда и Нана жили в одном ауле. Не будь брата, Кыжмыда бы сейчас по-другому жила. Отец и мать у них умерли рано. Старшим в семье остался брат, и, по обычаю, право решать дела семьи перешло к нему. Но наказал его Господь: одно только его интересовало — богатство. Что сам он так и не женился, это его личное дело. Но и Кыжмыда он помешал жизнь устроить. После прихода к ним сватов он на другой день замучил девушку упреками:
— Люди пшеницу жнут, а иным некогда — они женихов ждут!..
Так и поседела она у ставшего постылым отчего очага. Умер брат. Осталась Кыжмыда одна. Много позже женился на ней один вдовец, но прожили они недолго — четыре года. Похоронив мужа, живет она совсем уединенно.
И конечно же, ей легче, если посидит рядом с Нана. Поговорят, вспомнят молодость, родные места. Склоны, где собирали цветы, родники, из которых носили кувшинами воду, тропинки, по которым торопились за земляникой.
Начнут вспоминать, перебивая друг друга. Нана часто повторяет: «Что утром ела, к ночи уже забыла. Но хорошо помнится, с кем шестьдесят лет назад танцевала на празднике».
О чем только не вспомнит Нана! При рассказе о давным-давно минувшем она преображается, становится радостной.