Поиски счастья

— Сердечный народ, — вернувшись, сказал он жене. — Ты, может, думаешь, что приглянулась ему? Не то, Наталья. Прикинь сама: нешто нужна ему жена, что ни языка, ни жизни ихней не знает? Шкуру и ту выделать не сумеешь. Да и Кочак, смекаю, не обрадовался бы такому браку. В общем, одно неудобство. А вот же пришел, утешил. И не отказался бы от слова. Уж это я чую. Понимать это надо, Наталья.

— Да ты никак осерчал, Вася? Нешто я знала? — стала уже оправдываться Наталья. И ей стало стыдно, что в тот горький день она прогнала душевного человека.

Жизнь потекла по-прежнему.

Наталья наготовила сыну Энмины пеленок и, приводя в немалое смятение отца и мать, сама купала его.

«Что только не придумает эта Наталь!» — думала Энмина, глядя тревожными и счастливыми глазами на своего крепыша.

К весне обычно в поселениях становилось голодно. Летние запасы моржового мяса кончались, а нерпу не всегда добудешь. Старики, дети и женщины ловили удочками в прорубях бычков, охотники ставили сети на нерпу. Кое-кто еще, правда, постреливал во льдах, но патроны были на исходе.

Туго стало и в яранге Пеляйме. Винчестеры стояли без дела. Пеляйме не мог лишить Энмину свежего мяса, он поехал в бухту Строгую, отдал купцу едва не половину добытой пушнины и привез новый карабин с патронами и все, чего недоставало в яранге.

Теперь он не только возвращался с моря всегда с добычей, но и делился ею с соседями. Устюговы оказались его нахлебниками.

— Неладно эдак, Вася, — говорила мужу Наталья.

Устюгов и сам знал, что неладно. И хотя он, как и другие, каждый вечер опускал в проруби две — три сетки, утром они редко оказывались с добычей. Василий сплел еще пять сеток, но это мало что изменило.

— Купил бы и ты ружье, — донимала его жена. — Не жадничай, Вася. Срамота одна — на чужих хлебах жить.

Василий молчал, хмурился, но в бухту Строгую не ехал. Жалко ему было пушнины: не для того он погибал в тундре, чтобы теперь чуть не даром отдать ее купчишке.

Каждое утро Устюгов отправлялся к своим лункам во льду проверять сети, но все безуспешно. Вот и сегодня его сетка пустовала, а рядом, в чужую, попалась нерпа! «Как же так получается? — думал он. — Хорошо бы сплошную сеть поставить. Ни одна не ушла бы. Да как подо льдом-то поставишь?»

До вечера сидел Василий в пологе хмурый. Он все прикидывал: не прорубить ли во льду канаву шагов в тридцать и в нее опустить сплошную сеть? Однако он понимал, что в двухаршинной толще льда сделать это почти не под силу.

Ужинать Василий отказался и спать на полати не полез.

— Малость посижу, — сказал он Наталье.

Утром опять пошел проверять сетки. Все они оказались пустыми.

«Уж не забирает ли кто мою добычу?» — закралось у него сомнение. Следующую ночь Василий караулил сети, спрятавшись за торосом. К лункам никто не подходил. Но сети опять были пустыми…

Всходило солнце.

Вдруг Устюгов увидел огромного белого медведя. Зверь показался из-за тороса, сделал несколько неуклюжих скачков и сел. Сердце Василия зашлось, в глазах потемнело. Он был почти безоружен. Рука неуверенно легла на рукоятку небольшого ножа.

Между тем хозяин полярных льдов не замечал человека, хотя и смотрел, казалось, на него. Медведь был занят своим делом.

Оказывается, притаившись за торосом, он выжидал, пока нерпа отползла от лунки, и теперь, усевшись на это спасительное для морского зверя отверстие, наблюдал, как жалкое ластоногое животное металось по льду, лишенное возможности укрыться в море от опасности. В следующую минуту медведь уже разрывал лапами нерпу и пожирал ее. Насытившись, он не спеша удалился.

— Ах, вот как ты охотишься! — прошептал пораженный Василий.

На следующее утро, еще затемно, Устюгов вышел из яранги, прихватив с собой ремни, топор, пешню и багор.

Найдя примеченную еще накануне лунку, он подтащил к ней небольшую льдину, обвязав ее ремнем, а концы ремня унес за торосы. Потом уложил ремень вокруг лунки, присыпал снегом и спрятался.

Близился восход. Василий знал, что в это время ластоногие любят погреться на солнышке.

Ждать долго не пришлось. Вскоре в лунке показалась черная голова с оловянными глазами. Морской зверь осмотрелся и выполз. Не успел он еще как следует улечься, как рядом с ним что-то зашуршало, дернулось, поползло… Мгновенно нерпа оказалась у лунки, но отверстие уже было закрыто. Зверь заметался, бросился ползти по льду в надежде найти другую отдушину. Но охотник стоял уже рядом. Нерпа ощерила морду, показывая хищные зубы, зашевелила усами, готовая, казалось, броситься на человека. Ударом багра Василий пришиб ее.

С этого дня Василий брал с собой на промысел Кольку, а потом и Наталью. Они всегда возвращались в поселение раньше других охотников и волокли за собой несколько жирных усатых нерп.

Чукчи дивились их удаче. Было к тому же непонятно, зачем таньг добывает столько тюленей, если почти всю добычу он отдает уэномцам.

— Делите, — говорил им Василий, смеясь, и уходил.

Через несколько дней Устюгов позвал с собой охотников. За Колькой увязались едва ли не все подростки.

Когда был пойман первый зверь, все чукчи повыскакивали из-за торосов. Послышались возгласы радостного удивления:

— Ай да Василь!

— Тумга-тум!

— Как придумал?

— Большим умом владеешь ты!

Уэном зажил веселее.

Только Кочак злобствовал. Чукчи все реже просили его пошаманить о хорошей охоте. Они просто забывали о нем…

Между тем близилось открытие навигации.

Как-то утром в ярангу Пеляйме примчался Колькин приятель и шумно возвестил, что льды уходят.

Глава 29

ЛИКВИДАЦИЯ «КОМПАНИИ»

После доклада Жульницкого на Чукотку были посланы лица для постоянного надзора за деятельностью «Северо-Восточной компании». Они подтвердили, что все предприятие фактически перешло в американские руки.

И хотя мистер Роузен сделал все от него зависящее: специально выезжал в Петербург, доказывал словами и долларами, что компания оказывает России огромную помощь в освоении окраин, — все же в 1909 году совет министров признал деятельность компании вредной для отечественных интересов и принял меры к ее ликвидации.

В том году навигацию в берингоморских водах открыл русский пароход «Колыма». Каждый день «Колыма» встречалась со шхунами, которые по-прежнему сновали у азиатских берегов, хотя все представительства компании были своевременно уведомлены об аннулировании концессионного договора. Капитаны уверяли, что о ликвидации они не информированы. Тем не менее им предлагалось возвращаться в Америку.

Но достаточно было «Колыме» скрыться за горизонтом, как шхуны вновь ложились на свои прежние курсы. Их трюмы были загружены товарами, предназначенными для торговли.

«Колыма» бросала якорь чуть не у каждого населенного пункта. Во многих по-прежнему спокойно здравствовали резиденты компании. И личный представитель губернатора под расписку предлагал иноземцам покинуть Чукотку.

Олафа Эриксона застали на прииске. Он чувствовал неизбежность краха и спешил добыть золота уже не для компании, а лично для себя и сотоварищей. Он решил приобрести небольшую быстроходную шхуну для контрабандной торговли. «Зачем искать золото в земле, когда пушнина — то же золото?» Большое количество товаров он уже сейчас роздал доверенным лицам из чукчей под пушнину будущего года. Он приплывет за ней на собственной шхуне.

Не будь с Устюговым жены и сына, ему не удалось бы убедить чиновника, что он не проспектор. Василий умолчал, что впервые он появился здесь по договору с компанией. Однако взять Устюговых на борт чиновник не разрешил: корабль идет со специальным заданием.

Тем не менее, невзирая на это специальное государственное задание, пока представитель губернатора обследовал поселение, матрос скупал для него пушнину…

«Колыма» ушла, и в Уэноме решили, что Василь будет, видно, зимовать с ними еще. Чукчи обрадовались.

На Ройса известие о ликвидации «Северо-Восточной компании» произвело ошеломляющее впечатление. Он долго стоял перед чиновником, лишившись дара речи, не веря, что это могло случиться.