Под крылом - океан

Шишкин наконец выдернул весло, быстро протянул Авдееву.

— Положите вдоль, под подушку! — показал он ладонью по днищу лодки. А сам принялся вытаскивать второе. На этот раз он не стал его рвать, а вылущил из уключины само кольцо, вывел ручку через образовавшееся в уключине отверстие.

— Возьмите вторую! — протянул он Авдееву свою надувную подушку.

— А ты?

Впервые в этой сумятице они встретились взглядами. Авдеев видел, как испугался Шишкин. В серых глазах появился сталистый блеск, щеки запали, в лице проступила непривычная жесткость.

— Берите! — резко сказал Шишкин. По тону больше бы подходило другое: некогда церемониться!

Его нельзя было не послушаться.

Сам Шишкин, встав на четвереньки, пополз к носу лодки, осаживая ниже передний отсек.

Авдеев понял его замысел: разгрузить середину, нагрузив края лодки. Для этого и весло положил, чтобы не сложилась лодка, как книга.

Но имеет ли это все смысл?

Шишкин стал коленом на самый угол носового схода и как на каноэ-одиночке начал загребать веслом.

«Навряд ли что выйдет! — сомневался Авдеев. — Но хоть что-то делать, чем просто сидеть!»

Лодка рыскала из стороны в сторону и, кажется, кружилась на одном месте. Авдеев смотрел в близко подступившие к лодке волны и физически ощущал затягивающий холод морской пучины. Неужели тут и останутся? Побарахтаются, и на этом конец?

«Нет, только не такая смерть! — внутренне ожесточился Авдеев. — Никогда!» — противились в нем силы жизни. Однако не заказаны были и другие мысли: что будут говорить после них. Скажут, утонули на рыбалке замполит полка вместе с командиром эскадрильи. Надо же какое совпадение: замполит точно — в свой день рождения — в тридцать три года! И только по своему недомыслию: вышли зимой в море на резиновой лодке!

Шишкин, кажется, приловчился грести.

— Нормально, Вадим! Хорошо идем! — подбадривал его Авдеев. Хотя, какое нормально! Сидел уже по пояс в воде!

— Держите, Владимир Михайлович, воздух, что осталось! Будем выгребать, — размашисто заорудовал веслом Шишкин.

Если он думает, что Авдееву удается хоть каким-то образом задерживать утечку воздуха из задней секции, если это помогает ему сохранять присутствие духа, то, естественно, Авдеев не станет его переубеждать, доказывать, что никакого воздуха там уже не осталось:

— Держу, Вадим! Пока все! Хоккей!

Отдельные коврижки отколовшегося льда начали медленно смещаться вдоль борта назад. Значит, лодка приобретала поступательное движение!

На одной из льдин с остатками снега стояла, как на подушке, белогрудая чайка с лапками морковного цвета. Она проплыла совсем рядом, видны были перышко к перышку. Шапку кинь — и накроешь. Чайка безбоязненно смотрела на них черным в янтарной оправе зрачком, поворачивая голову по мере удаления; что за невидаль!

Крылья бы им сейчас! Но не дано! А чайка как усмешка судьбы.

Авдеев держался на плаву за счет надувных подушек и остатков воздуха, пузырем раздувавшими куртку. По мере того как набухала одежда, Авдеев глубже осаживался в воду.

Все сводилось к простому расчету: кто быстрей? Или Шишкин успеет выгрести, или волна раньше накроет Авдеева.

— Вадим, померяй глубину! Может, мелко? — надеялся Авдеев на чудо.

— Нет, глубоко еще! — сначала ответил Шишкин, потом все-таки ширкнул в воду веслом. Оно ушло с верхом. — Глубоко! — Он обернулся, и, видно, положение Авдеева произвело на него впечатление.

— Держитесь, Владимир Михайлович! Осталось немного! Когда мелко будет, дно сами увидите!

— Держусь, Вадим, терпеть можно!

Разговаривали они душа в душу, как и не было между ними никогда никаких разладов. Авдееву ничего не оставалось, как держаться. Надувные подушки поддавливали снизу не строго вертикально вверх, а запрокидывая на спину. Если отпустить, то его тут же перевернет назад, а подушки разнесет по волнам вольным ветром.

Шишкин принялся грести с таким усердием, будто вышел на последнюю прямую в олимпийской регате. Только мотылялся на ветру капюшон его походной, защитного цвета, куртки. Теперь и на глаз было видно: берег тронулся им навстречу.

— Вадим, отлично идем! Вижу землю! — поддерживал высокий моральный дух на судне Авдеев. А про себя подумал: «Кажется, выгребаем!»

— Хорошо, хорошо! — на мгновение оценивающе оглянулся Шишкин. Лицо его с заострившимся носом было как у стайера, одолевшего большую половину дистанции. — Успеем! — сказал он, тяжело дыша.

С берега тоже увидели их приближение. Женщины вышли к самому краю припая. В красной куртке — Нина Федоровна, в ярко-синей — Вера Павловна, стояли на фоне снега ало-голубым знаменем любви и надежды.

«Выплыли!» — теперь окончательно уверовал Авдеев. Он первым и увидел белевшие сквозь серую толщу воды нагромождения известковых валунов. Развалинами древней крепости выступали они на морском дне.

— Вадим, видишь справа по борту?

— Где? А-а-а… Вижу!

Он продолжал грести, пока не подвел лодку к молчаливо стоявшим женщинам.

— Приплыли! — И слышно было, как чиркнуло, входя в подтаявший снег, брошенное Шишкиным весло.

Первой в полном недоумении подала голос Вера Павловна:

— Володя, ты че сидишь по горло в воде?

— Сейчас, еще чуток! — улыбался из своей ванны Авдеев. — Дай насладиться!

— Володя, это что такое? Вылезай немедленно, — заволновалась, всплеснула руками Вера Павловна. — Вылезай, что сидишь?! — Привычно брала она власть в свои руки.

Не Авдеев, а Шишкин ступил первым на берег. Подвернул лодку бортом к себе, подал Авдееву руку. Тот тяжело вылез, обламывая коленками кромку льда. Думал, не выпрямиться. Нет, встал, хотя и с дрожью в коленях: «Тяжела ноша!»

Вода стекала с него в три ручья, фонтаном била из летних полусапог.

— Володя, посмотри, Вадим как человек стоит!

И правда, Шишкин сухим из воды вышел.

— Мать, первый раз положено с крещением, — наслаждался надежностью земной тверди Авдеев. А сам посматривал на море. Оно потемнело к полудню, закурчавилось барашками. Авдеев посматривал на него, как на зверя в клетке. Чуть было не попал к нему в лапы! А теперь — тьфу на тебя! — никакой силы не имеешь.

Но странно устроен человек.

Вытаскивая лодку на берег, Шишкин не заметил, как вывалил за борт мешок с уловом.

— Эй, эй! Рыба уплывает! — Как стоял Авдеев, так и сиганул в воду. Нагнулся, начал шарить руками по дну. Точно, вытащил мешок. — Держите! Уху варить будем!

— Какую уху! — негодовала Вера Павловна. — В госпиталь попадешь!

Нет, не угадала она. Ни чихнул, ни кашлянул после этой рыбалки Авдеев. Спасибо, отопление в «Жигулях» сделано по нашей зиме. Пять минут — и хоть парься. Благо, еще Шишкин имел туристскую привычку надевать под походную робу спортивный костюм. Снял с себя, отдал Авдееву.

А потом была баня с березовым веничком, малиновый чай, две таблетки аспирина и дневной сон. Встал через три часа Авдеев, и как ни в чем не бывало.

Но речь не об этом. Вера Павловна к вечеру заправила уху укропчиком, и у Авдеева защемило на сердце:

— Вера, а где Шишкины?

— Где им быть? Дома.

— Зови сюда!

— У тебя день рождения, а я зови… Нет, милый, зови сам.

И Авдееву нетрудно поднять трубку. Шишкин не сразу, но ответил.

— Вадим! Вы что, уже спите? — задал Авдеев скорей риторический вопрос. — Идите к нам! Разве вам не слышно, какая уха у Веры вышла?

Шишкин сказал с явной растерянностью, понижая голос:

— Владимир Михайлович! Мы действительно уже спим.

— Как спите? Время еще девяти нет!

— Мы вообще рано укладываемся.

— Так, так. И Нина Федоровна?

— Она раньше меня уснула.

Понятно, счастливая женщина.

Не хотел Шишкин идти в гости без жены. Какие еще могут быть разговоры! Авдеев дальше не стал настаивать.

— Ладно, Вадим, понял тебя! Извини, что поднял. Спокойной вам ночи!

Положил трубку, а самому подумалось в сердцах: «Хрен моржовый этот Шишкин! В своем амплуа!»