Липяги

— Зна-а-аем!

— Ну, вот и хорошо… Николай Семенович, прошу!

Лузянин поднялся из-за стола и — молодцеватый, подобранный — пошел к трибуне. Внешне он мало изменился с того дня, когда я увидел его впервые.

…Далекое-далекое поле. Где-то за Денежным, за Неновом, под самым Рыковым хутором.

Мы уже второй месяц живем в совхозе «Заполье». В районе засуха, неурожай. В доме хоть шаром покати. А до нового урожая целое лето.

Директор совхоза «Заполье» Лузянин собрал к себе со всей округи ребят и устроил для них на Рыковой хуторе что-то наподобие пионерского лагеря. Оборудовал в бараках общежитие, раздобыл койки, простыни, одеяла. Но главное, организовал для ребят бесплатное питание. Судя по всему, и в совхозе с продуктами было туго. Тогда директор разрешил подкашивать еще не затвердевшую пшеницу, и нам варили из нее сладкую кашу.

После завтрака старшие выстраивали нас, малышей, и распределяли на работу. Однажды послали нас с Костей в степь сгребать вику конными граблями. До этого вику сгребали ребята постарше, но их перевели на скирдование.

Взяли мы с Костей лошадь на конюшне — сесть на нее не решаемся: кобыла высокая, здоровенная. Поплелись не спеша в поле. Вот и грабли стоят. И сбруя тут вся, как положено.

Надо было надеть хомут; кое-как мы подняли его, накинули на голову кобыле. Ей, видно, не очень-то хотелось работать в жару, а может, и овод ее донимал — только кобылка трях головой, и хомут грохнулся на землю.

Мы снова подняли его, с трудом надели на шею лошади. Но пока возились с супонью, хомут опять очутился на земле.

Мы и так и этак — все напрасно.

А уж полдень скоро, знойко стало. Совсем выбились из сил. Встали возле лошади и ревем.

Вдруг видим — по полю таратайка пылит.

Подъехала, остановилась. С повозки чуть ли не на ходу соскочил директор.

— Ну что, герои?

— Она вон какая высокая… — сквозь слезы проговорил Костя, указывая на лошадь. — А хомут тяжелый. Тряхнет — и…

— Так. Ну это мы мигом, елки-палки! — Он подхватил нас, сначала одного, потом другого, усадил на кобылку и добавил: — Отведите лошадь на конюшню и скажите вашему старшему, чтобы он малышей не посылал на тяжелую работу.

И когда мы уже поехали, крикнул вдогонку:

— Передайте, что так сказал Лузянин!

Лузянин вышел на трибуну.

Говорил он спокойно, не торопясь. Он напомнил, что одно время был директором в «Заполье», что помогал хворостянским мужикам создавать колхоз. Потом заговорил о хозяйстве: что, мол, хозяйство большое, но очень все запущено. Об уставе артели напомнил, что устав хороший, однако многие положения его почему-то не выполняются. Не выполняется, к примеру, положение о пенсиях престарелым. Это неправильно, — сказал он, — старость честных тружеников должна быть обеспечена.

Мужики слушали его не перебивая.

А я, разволновавшись, никак не мог успокоиться. Мне вспомнилась еще одна встреча с Лузяниным.

…Вытянувшись по стойке «смирно», я стою перед командиром полка.

— По вашему приказанию прибыл, товарищ полковник!

— Хорошо, лейтенант, — говорит полковник мягко. — Давайте сюда, поближе к столу. Так. Ну-с, лейтенант, устроим мы сегодня рождественский концерт немчуре!

«У командира полка отличное настроение, — подумал я. — С чего бы это?»

Причин для радости я пока не находил. Вот уже около двух недель наш полк топчется на месте. Недели две назад мы получили приказ: форсировать Волхов и создать на левом берегу реки плацдарм. После небольшой артподготовки пехотинцы перешли скованную льдом реку. Им удалось закрепиться в крохотном лесочке. Чтобы развить успех, в брешь устремились и другие полки дивизии. Однако за две недели боев мы не продвинулись далее ни на шаг. Впереди, за леском, который мы оседлали, возвышалась железнодорожная насыпь. А справа, открывая наши фланги, виднелось приречное село Зеленцы.

Немцы разобрали полотно железной дороги, а из рельсов понаделали в насыпи дотов. В дотах стояли крупнокалиберные пулеметы, а в ходах сообщения, вырытых вдоль насыпи, засели автоматчики.

Пулеметы и автоматы скашивали все. Немцы не жалели патронов. За то время, пока мы сидели в лесочке, он поредел настолько, что в нем уже негде было укрыться воробью — не то что полкам со своим хозяйством. Поредели не только сосенки, но и наши батальоны, ходившие по два раза в день в безуспешные атаки.

— Квадрат сорок пять знаете? — перебил мои размышления полковник.

— Так точно! Наши пушки стояли там.

— Хорошо. Теперь глядите сюда. — Мы склонились над картой. — Свернув с переправы, вы пойдете вот этой просекой. В конце ее, на самом берегу Оскуя, свернете налево. Пройдете двести метров в глубь леса… И там увидите… В общем, там сами увидите!.. А скорее всего вас окликнет часовой. На всякий случай вот вам пароль.

Полковник назвал пароль и сказал, чтобы я отыскал командира подразделения и вместе с ним уточнил пристрелочный репер.

— Разрешите выполнять?

— Выполняйте.

Я взял связного, и мы отправились. Через какие-нибудь тридцать минут мы были уже на месте, указанном полковником. Вот эта просека. Уже виден Оскуй. Вдруг на сосне я заметил фанерную табличку с надписью «Хозяйство Лузянина».

— Нам сюда! — сказал я связному.

Не успели мы пройти несколько шагов в глубь леса, как нас окликнул часовой. Я отозвался паролем. Тотчас же, будто из-под земли, рядом с нами оказался солдат — молоденький, курносый, в тулупе белой дубки, в валенках.

— Следуйте за мной! — обронил он и повел нас дальше.

Мы вышли на просторную поляну. На опушке ее, где еще недавно находились наши огневые позиции, прикрытые заснеженными еловыми ветвями, стояли «катюши». «Одна, две, три… — считал я в уме. — Мать честная, целый дивизион!» И мне сразу стала понятна причина хорошего настроения полковника.

Часовой привел меня к землянке командира дивизиона. Обо мне доложили. Я вошел к командиру. Навстречу поднялся высокий грузный майор. Он как-то неумело или нехотя козырнул в ответ на мое приветствие и тут же по-свойски протянул руку:

— Садитесь, лейтенант.

К столу сели еще несколько командиров, и мы все вместе стали уточнять пристрелочный репер. Когда все было готово, майор сказал:

— А теперь пойдемте и глянем на все это в натуре.

Он взял с собой двух радистов, и мы отправились на наш артиллерийский НП. Наблюдательный пункт находился на левом берегу Волхова, у самых Зеленцов. Отсюда хорошо просматривались и насыпь и село. Я показал майору наиболее важные огневые точки противника. Мы уточнили с корректировщиками репер и угол склонения. Майор связался по радио со своим пунктом наведения, объяснил все, что надо, и мы пошли обратно.

Нам удалось благополучно выбраться из лесочка, простреливаемого автоматчиками. По невысокому прибрежному откосу мы спустились к Волхову. Теперь нам не страшны были пули автоматчиков. Мы шли и разговаривали. Во мне пробуждалась гордость, что это именно я иду рядом с командиром «катюш». На фронте только и разговору было о новом этом оружии, но никто пока не видел гвардейских минометов в работе.

Мы были уже на середине реки, когда я услышал за спиной, в стороне Зеленцов, тупой удар о землю. Миномет!

— Ложись! — крикнул я, и в тот же миг над нашими головами завизжали мины. И тут же: трах, трах, трах…

Мы залегли. Лежа на снегу, я подумал, что нет ничего более страшного, чем быть застигнутым минометным обстрелом посреди реки. Ни бугорка вокруг, ни елочки. Ровный, как скатерть, лед, слегка припорошенный снегом, и где-то вдали маячит спасительный берег. Мы лежали, уткнувшись лицом в снег, а вокруг нас бушевало море огня. Мины рвались беспрерывно. После каждого взрыва на снегу оставались оспенные язвы воронок.

— Ну и дают, елки-палки! — воскликнул майор.

И лишь только услышал я эти «елки-палки», как мне вмиг вспомнилась степь за Ясновом. Черные валки скошенной вики, кобылка, сбрасывающая хомут. «Это мы мигом, елки-палки!», «Передайте, что так сказал Лузянин…»