Интерконтинентальный мост

Он прошел из конца в конец старый Уэлен, осторожно ступая по главной и единственной улице древнего селения: люди еще спали, он не хотел их будить — впереди предстоял долгий и трудный день.

Остановившись возле своей яранги, постоял и, круто повернувшись, поспешил в свой служебный кабинет на другом берегу лагуны.

Петр-Амая слышал; кто-то остановился за стеной яранги, и почувствовал, как в его объятиях сжалась Френсис.

— Чего ты испугалась?

Шаги стали удаляться.

— Ну вот, он уходит…

— Кто это мог быть? — прошептала Френсис.

— Дух-охранитель.

— А чего же он ходит? Он должен быть здесь, в пологе, за левым столбом, подпирающим верх мехового полога.

— Встань и посмотри, может это он ушел?

— Нет, посмотри ты.

Френсис крепче прижалась к Петру-Амае. Она-то знала, кого боится. Вчера среди толпы померещился Перси. Он должен быть здесь, среди журналистов, и вполне возможно, что это он и был. Кто может предсказать поведение этого безумца? После того, что произошло, Френсис вспомнила давние рассказы Адама Майны о шаманских традициях в семье Мылроков. Будто и талант певцов-импровизаторов был тесно связан с их сверхъестественными способностями… Может, у Перси есть шаманская сила?

— Петр-Амая, ты веришь в шаманов? — вдруг спросила Френсис.

— Я верю во все, — ответил Петр-Амая. — В доброго духа-охранителя нашего жилища, который всю ночь добросовестно простоял на ночном холоде и лишь под утро отправился отдыхать, верю в твое колдовство и очарование…

— Нет, я тебя всерьез спрашиваю… Говорят, что наши лучшие певцы были шаманами.

— Это так и было, — посерьезневшим голосом ответил Петр-Амая. — Ведь искусство древнеберингоморского танца — это искусство магии. Есть даже такое мнение, что все искусство родилось из магии. А некоторые современные толкователи утверждают, что любое настоящее искусство — это магия.

— Может быть, это и правда, — прошептала в задумчивости Френсис. — Например, поэзия…

— Сегодня мы увидим то, что ведет прямое происхождение от шаманизма, от тех далеких времен, когда религия, точнее желание объяснить необъяснимое, психическая тренировка, физические упражнения, неутоленная тоска по прекрасному, слово и музыка, песня и танец — все это было в одном, в танце-песне наших предков…

— Я тебе не хотела заранее об этом говорить, но я и сама буду петь и танцевать.

— Я буду громче всех аплодировать тебе.

— Ты же знаешь, аплодисменты не положены у Священных камней.

— Извини, забыл… Я выкрикну самый громкий возглас одобрения.

— А ты просто посмотри на меня, — попросила Френсис. — Чтобы мне было хорошо и спокойно.

— Значит, ты тоже в некотором роде шаманка?

— Нет, самые большие и сильные шаманы у нас Мылроки, — ответила Френсис. — Так говорит Адам Майна.

А на улице становилось все шумнее, оживленнее.

Часов в десять утра от подножия Маячной сопки, где были обозначены старт и финиш, с палками отправились в бег юноши. Путь их пролегал по морскому берегу до пролива Пильгын и обратно и по протяженности составлял километров двадцать. Дистанция не очень большая, но бег проходил по мягкой податливой гальке, по которой даже просто ходить и то нелегко. По старинному обычаю на досках, снятых со старых байдар и пропитавшихся до глянцевитости жиром и кровью морского зверя, лежали призы — связки пыжиков и расшитые летние торбаза.

Чуть ближе к середине Уэлена, там же, на морской стороне, на гальке был очерчен круг, где состязались тянущие по гальке кость китовой головы. Не всякий мог справиться с этим. Зрителей здесь было довольно. Другие смотрели прыгунов, стремящихся достать сомкнутыми носками ног, одетых в легкие летние спортивные торбаза, подвешенное высоко от земли утиное крылышко. Возле серединных яранг, на твердой земле, состязались прыгуны в длину.

Однако всего оживленнее было на морском берегу, на площади, образовавшейся от вытащенных на берег и поставленных набок кожаных байдар. Они как бы образовали естественные зрительские места, защищая людей от прохладного морского ветра и слепящего солнца.

На трех огромных моржовых шкурах прыгали молодые ребята. Шкуры были сырые, их специально держали в таком месте, где они не засыхали и не теряли своей упругости. Это была древняя эскимосская спортивная игра, которую позже переняли в цивилизованном обществе, после того, как изобрели резину.

Зрители переходили с места на место.

То тут, то там можно было видеть седую голову Сергея Ивановича Метелицы. Обычно с ним рядом был начальник Американской администрации Хью Дуглас.

— Это настоящее веселье! — восхищался Хью Дуглас. — Так искренне и от всей души могут радоваться лишь подлинные дети природы.

— Все мы, в том числе и вы, мистер Дуглас, дети природы, — заметил оказавшийся рядом Иван Теин. — Только не все это помнят.

— Полностью согласен с вами! — поднял обе руки благодушно настроенный Хью Дуглас.

Снова были возжжены костры на берегу. Но на этот раз над ними повесили огромные котлы: в них варилось моржовое и оленье мясо. Здесь, на чистой, омытой ночными волнами гальке были расставлены плоские продолговатые деревянные блюда.

К началу Священных песнопений солнце должно встать над Инчоунским мысом, чтобы его лучи насквозь пронизывали открытые настежь входы в яранги. И те, кто окончил трапезу на берегу моря, спешили к Священным камням, чтобы занять лучшие места. Не было никаких стульев, скамеек, сидений. Вся огромная толпа слушателей-зрителей располагалась на зеленой лужайке. Лишь для операторов кино и телевидения поодаль были сооружены временные помосты и отдан мост-макет, с высоты которого открывался прекрасный вид на Священные камни, зеленую лужайку перед ними и людское море.

Первыми начали кинг-айлендцы, проживающие в Номе. Они исполнили древний женский сидячий танец. Доска, на которой располагались обнаженные по пояс танцовщицы, была привезена на байдаре, и ее торжественно на головах несли с берега сами женщины. Очевидно, кто-то из устроителей празднества догадался спрятать чувствительные микрофоны в непосредственной близости от Священных камней, потому что было отлично слышно даже тем, кто сидел вдали и оттуда наблюдал и слушал исполнение.

Вперемежку со взрослыми выходили ребятишки. Танцевали учащиеся уэленской средней школы, ребята из Нома и с острова Святого Лаврентия. Уназикские юноши и девушки развеселили всех новой интерпретацией древних охотничьих танцев.

Желающих показать свое искусство было множество — ведь гости съехались со всей Арктики.

Рядом с Метелицей и Хью Дугласом находился Петр-Амая и исполнял роль переводчика-комментатора. Вскоре к ним присоединилась и Мэри Гопкинс, не скрывавшая своего возбуждения и искренней заинтересованности.

— Вот выступает группа с мыса Барроу, — рассказывал Петр-Амая. — Улавливаете сходство с тем, что вы слышали ранее? Чувствуете в мелодии знакомое? Это значит, что основа песни древняя, она восходит к тому времени, когда эти люди жили в одном каком-то определенном месте, откуда потом расселились по всей Арктике. Взгляните на орнамент танцевальных перчаток. Общие линии и общий принцип построения, несмотря на разность расцветок…

— Мистер Теин, — прервал его Хью Дуглас, — почему надо обязательно надевать перчатки для танца?

— Видимо, потому, что главное движение танца — это движение рук, — ответил Петр-Амая.

— Но почему в таком случае женщины обходятся без перчаток? — продолжал допытываться дотошный американец.

— Вы знаете, — вступила в беседу Мэри Гопкинс, — мне пришлось заниматься этим вопросом, но вразумительного ответа, исчерпывающего объяснения я пока не нашла. Одно только могу сказать, что если бы мужчина вышел танцевать без перчаток, это было бы то же самое, как если бы вы, мистер Дуглас, вышли на лед босиком.

Со стороны будто бы никакой системы не наблюдалось в чередовании групп, сменяющих одна другую перед Священными камнями, но все же чувствовалось приближение наиболее значительного, самого важного события, ради которого, быть может, и собрались люди.