Литератор Писарев

Быть реалистом — это просто-напросто значит не упускать из виду свою выгоду и свое счастье. А выгода, и прямая выгода, для каждой отдельной личности — в том, чтобы постоянно своим трудом увеличивать сумму общечеловеческого благосостояния. Это всего лишь разумно, это простой, холодный расчет. Но сознавая важное и высокое значение своего личного труда, человек все сильнее привязывается к своей деятельности, все смелее развертывает свои способности и становится более счастливым, то есть более независимым от тех тяжелых ощущений, которые порождаются мелкими неудачами. Я не ошибаюсь в верном направлении моей жизни, думает такая личность; я повинуюсь основному закону природы. Если мне приходится пережить кое-какие неприятности, то я все-таки знаю, что из многих зол выбираю меньшее. Если я пойду вразрез с естественным законом, если я уклонюсь от него в сторону, то, в общем результате, жизнь моя пойдет еще хуже. Жизнь в брюхо, грязные друзья и сослуживцы, равнодушие ко всяким высшим интересам, извращение умственных способностей, тупая и боязливая ненависть ко всему, что может нарушить спокойствие мутного болота, словом все признаки безнадежного падения — результат непривлекательный!

Реалист всего-навсего выбирает благую часть. Он знает, что бессмысленная жизнь немногим лучше страдания. Он знает также, что только работа, имеющая конечной целью накормить всех голодных и одеть всех, кто ходит в лохмотьях, только она придает жизни смысл. Стало быть, у него и выбора нет, нет другого выхода — он должен, чтобы не погибнуть нравственно, немедля приступить к такому труду, который скорее всего даст искомые результаты.

Но к какому же именно труду он должен приступить немедля?

Вот что спрашивается в задаче, и спрашивается настоятельно.

Первый ответ: к любому, лишь бы он был полезен, лишь бы это был не мартышкин труд. Откупщик, офицер, цензор (в особенности цензор!), шахматист, биллиардный маркер, департаментский чиновник и те отъявленные тунеядцы, что считают себя русскими лириками, — конечно же, никто из них ни прямо, ни косвенно не способствует улучшению условий жизни большинства, и даже если бы они все трудились от зари и до зари, все равно это не принесло бы обществу ни малейшей пользы. Но кто умеет себя прокормить, делая что-нибудь действительно нужное, тот облегчает участь человечества хотя бы уже тем, что не сидит у него на шее.

Согласитесь, однако, что настоящего реалиста такой ответ удовлетворить не может. Реалист не станет, например, заниматься трудом физическим: ведь разделить судьбу большинства далеко еще не значит переменить ее.

Никто не спорит, — труд людей, которые кормят и одевают нас, в высшей степени полезен, но им-то какой прок, если вы сделаетесь одним из них? При теперешнем устройстве материального труда, при теперешнем положении чернорабочего класса во всем образованном мире, эти люди не что иное, как машины, отличающиеся от деревянных и железных машин невыгодными способностями чувствовать утомление, голод и боль. В настоящее время эти люди совершенно справедливо ненавидят свой труд и совсем не занимаются размышлениями. Они составляют пассивный материал, над которым друзьям человечества приходится много работать, но который сам помогает им очень мало. Это — туманное пятно, из которого выработаются новые миры, но о котором до сих пор решительно нечего говорить… Хотели бы вы стать живой машиной и прозябать в тех подвалах общественного здания, куда не проникает ни один луч общечеловеческой мысли? Хотели бы? Ступайте тогда в подвал. Одной машиной будет больше, одним реалистом меньше, дело созидания новых миров из первобытного тумана, наполняющего грязные подвалы, еще несколько отсрочится, — вот и весь результат. Иного не ждите: нельзя оставаться реалистом, отдавая свои силы труду ненавистному, — а заниматься с любовью материальным трудом в настоящее время почти немыслимо, и в России, при наших допотопных приемах и орудиях работы, еще более немыслимо, чем во всяком другом цивилизованном обществе.

Вот мы и приближаемся к решению нашей задачи — методом остатков, по Миллю. Вот, стало быть, какой труд нам необходим: непременно умственный, непременно приятный (работая без наслаждения, мы не доставим обществу пользы, соответствующей размерам наших способностей), и он должен быть непременно направлен к известной нам разумной цели.

Однако и этого мало: труд непременно также должен быть успешным, то есть мы обязаны не только преследовать нашу цель, но и достигать ее. Только успешный труд действительно полезен. Реалист не может успокоить себя тою отговоркою, что я, мол, исполнил свой долг, старался, говорил, убеждал, а если не послушали, так, стало быть, и нечего делать. Такие отговорки хороши для эстетика, для дилетанта умственной работы, для человека, которому надо во что бы то ни стало получить от самого себя квитанцию в исправном платеже какого-то невещественного долга. А в глазах реалиста такая квитанция не имеет никакого смысла; для него труд есть необходимое орудие самосохранения, необходимое лекарство против заразительной пошлости; он ищет себе полезного труда с тем неутомимым упорством, с каким голодное животное ищет себе добычи; он ищет и находит, потому что нет таких условий жизни, при которых полезный умственный труд был бы решительно невозможным.

…Итак, внимание! Требуется назвать такое умственное занятие, которое при данных условиях, а именно в России, в тысяча восемьсот шестьдесят четвертом году, дает человеку наисильнейшую радость, а обществу — наибольшую пользу.

Назвать? Извольте. И если вы опасались — или надеялись, — что вам предложат повторить двенадцать подвигов Геракла, то искомое решение вас, пожалуй, удивит.

Труд современных реалистов так же доступен самой слабой женщине, как и самому сильному мужчине. В этом труде нет ничего грубого, резкого и воинственного. Надо только понимать и любить общую пользу, надо распространять правильные понятия об этой пользе, надо уничтожать смешные и вредные заблуждения и вообще надо вести всю свою жизнь так, чтобы личное благосостояние не было устроено в ущерб естественным интересам большинства. Надо смотреть на жизнь серьезно; надо внимательно вглядываться в физиономию окружающих явлений, надо читать и размышлять не для того, чтобы убить время, а для того, чтобы выработать ясный взгляд на свои отношения к другим людям и на ту неразрывную связь, которая существует между судьбою каждой отдельной личности и общим уровнем человеческого благосостояния. Словом: надо думать.

— Как? Только-то и всего? — восклицаете вы разочарованно. — Только. — И это после всех разглагольствований о полезном труде? — Точно так. — Но кому же и какая польза произойдет от того, что никому не ведомые и нигде не виданные люди, именуемые, бог знает почему, реалистами, вдруг примутся с утра до вечера предаваться размышлениям? Раз уж эти субъекты получили образование, — между прочим, стоившее немалых денег (а деньги, как известно, — это видоизмененные пшеница, рожь, овес, лен, пенька, или, еще проще, рабочие дни, конные и пешие, мужские и женские), то не лучше ли им, для скорейшей уплаты своего долга обществу, пойти по медицинской, например, части, либо преподавать в народных школах? Конечно, судьбу угнетенного большинства, о коей столько говорено, не переделаешь и даже не очень-то заметно скрасишь, ограничившись исполнением обязанностей добросовестного специалиста. Но все же это лучше, чем сидеть сложа руки и только думать о ней. Мы не можем этого себе позволить. Россия слишком бедна.

Так вы отчитываете меня, с негодованием благородным, но преждевременным, а я почтительно кланяюсь и отвечаю: совершенно верно! Россия действительно очень бедная страна. У нас, сравнительно с общим числом жителей, мало хлеба, мало мяса, мало сукна, мало полотна, мало платья, обуви, белья, человеческих жилищ, удобной мебели, хороших земледельческих и ремесленных орудий… Все это так. Но знаете ли, отчего мы бедны? Не может быть, чтобы вы не догадывались, хотя многие и не хотят признаваться в этом даже самим себе. Мы бедны прежде всего потому (ох, изгадят в цензуре эту страницу!), что — скажем так — значительная часть продуктов труда переходит из рук рабочего населения в руки непроизводящих потребителей. А те, потребители-то, и рады, и поглощают чужой труд без зазрения совести, не задумываясь о том, что, пока рабочее население задавлено нуждой, рассчитывать на улучшение нашего земледельческого, фабричного и ремесленного производства не приходится.