Бьется сердце

— Саргылана Тарасовна, разрешите, пожалуйста, ознакомиться с вашими поурочными планами.

— Пожалуйста.

Пестряков минут десять читал, словно заучивал наизусть. Затем он пошевелил губами, чем привёл в движение усы.

— Н-да, план подробный… По такому плану и работать легко, — он подтолкнул снизу свои очки. — Так как называется у вас тема сочинения для шестого «Б»?

— «Если бы я был волшебником».

— Волшебником?..

— Прекрасная тема! — вмешался Нахов. — Хоть позаимствуй! А то сплошная преснота: «Моё лето», «Пионер — всем пример»…

Тимир Иванович не спеша открыл свой портфель, достал министерскую книжку. Начинался государственный разговор.

— Садитесь, Саргылана Тарасовна, в ногах правды нет. Вам известно, какие темы рекомендуются для шестых классов?

— Известно. Я читала…

— И ваша тема здесь тоже указана?

— Нет, не указана.

— Выходит, такую тему нам не рекомендуют? — спросил Тимир Иванович, подводя собеседницу к нужному выводу.

— Не знаю…

— Плохо, что не знаете. Программа для нас — закон, принятый государством, и мы обязаны выполнять его. Кстати, я вам об этом уже говорил, — помните, случай с дуэлью Пушкина? А теперь — здравствуйте, «волшебники»… и уже успели провести в шестом «А». Вина наша общая, ваша и моя, недоглядел. Так давайте больше не повторять этого. Попади это сочинение на глаза какому-нибудь придирчивому инспектору, как пить дать, идейная ошибка! Говорю вам как старший товарищ.

Словно зелёная веточка, вынесенная на мороз, Саргылана сникла на глазах. А ведь недавно и Майя и Аласов так хвалили её «волшебников»! Саргылана глянула на Майю, ища поддержки.

— Поступим, Саргылана Тарасовна, таким образом: эту тему вы замените другой, более подходящей…

— Нет, — еле слышно пролепетала девушка.

Тимир Иванович не сразу понял:

— В каком смысле «нет», Саргылана Тарасовна?

— Не заменю, — осмелела она и сама устрашилась своей смелости.

— Молодец! — рубанул Нахов.

Завуч, откинувшись в кресле, посмотрел на девушку как на диво: до вчерашнего дня голоса подать боялась, не то что перечить… Однако сердиться на детей — не самая верная педагогика, и потому свой гнев завуч обрушил на Нахова:

— Прошу не вмешиваться! Я разговариваю с Саргыланой Тарасовной, а не с вами, товарищ Нахов! Прошу не мешать нам. Если это в ваших возможностях!

— Возможности есть… — буркнул Нахов и повернулся спиной к завучу.

— Уважаемая Саргылана Тарасовна! Может быть, вы всё-таки объясните, что значит ваш отказ?

— Не заменю, и всё, — с упорством сказала та, не поднимая глаз.

— Вот я и прошу вас объяснить. — Завуча уже не хватало, он начал сдавать. — Вот я и требую…

Майя поняла: пора вмешаться.

— Тимир Иванович, я тоже не понимаю… Тема творческая, я читала сочинения шестого «А», у них очень хорошо получилось. Вот и Аласов читал…

В учительской появился Сергей, раздеваясь, он отряхивал иней с шапки.

— Вот как? — удивился завуч. — Вы тоже, Сергей Эргисович, считаете, что уместно заставлять детей писать сочинения про волшебников? Это в то время, как от нас требуют укреплять материалистические воззрения?

— По-моему, материализму здесь ничего не угрожает, — пожал плечами Аласов. — Даже наоборот…

— Гм… гм… И вы действительно после уроков сообща изучаете школьные сочинения?

— А что, разве это плохо? — спросил Аласов.

Завуч постучал в дощатую перегородку. Директор сейчас же явился, по обыкновению, с трубкой в зубах.

— Вот, пожалуйста, Фёдор Баглаевич. Некий новоявленный методический центр в нашей школе вынес решение, целиком игнорирующее нас с тобой.

Историю с «волшебниками» в изложении завуча Кубаров выслушал терпеливо, время от времени поглядывая то на одного учителя, то на другого: «Вот как! Скажи, пожалуйста». Приговор его был миролюбив, но категоричен:

— Друзья мои, не надо горячиться. Саргылана Тарасовна заменит тему — и спорить тут нечего. На её месте я бы ещё поблагодарил Тимира Ивановича за добрый совет. Ха! «Если бы я был волшебником»! А то можно и поближе к Якутии — «Если бы я был шаманом»?!

В этом месте своей речи Фёдор Баглаевич так пыхнул трубкой, что скрылся в облаке дыма.

В коридоре зазвенел звонок.

В тот же день, после уроков, задержав Саргылану «на минуточку», Фёдор Баглаевич вынес из своего закута толстую прошнурованную книгу:

— Саргылана Тарасовна, вот тут… прочитать и расписаться.

Майя, поджидая подругу в сторонке, видела, как девушка отложила портфель и хотела уже расписаться, но остановилась.

— Расписывайтесь, расписывайтесь… Это ведь формы ради. Тут вот написано. «Ознакомилась». Только в том смысле, что ознакомилась.

Закусив губу, Саргылана черкнула на раскрытой странице. Фёдор Баглаевич вздохнул облегчённо.

— Саргылана! Фёдор Баглаевич! Погодите же… — только и успела крикнуть Майя. — Фёдор Баглаевич, за что расписывается Кустурова? Что это всё значит?

Фёдор Баглаевич, зажав книгу под мышкой, вместо ответа достал из кармана трубку и коробочку с табаком, прицелившись, вынул из табака несколько крупных будылок, аккуратно сложил их на столе, забил нужный заряд в трубку, уплотнил его большим пальцем, зажёг, с напряжением втягивая щёки, пыхнул несколько раз и только потом ответил:

— Э, пустяк, Майечка! Мелочи жизни…

— А всё-таки? Я хочу взглянуть на запись.

— Пожалуйста, — разрешил директор, правда, без всякого энтузиазма. — Вот, прошу. Мне от учителей скрывать нечего.

В книге приказов было сказано, что учительнице С.Т. Кустуровой директор ставит на вид «за недопустимое… некритическое… неуместное…».

Майя вспыхнула от негодования.

— Это несправедливый приказ! Разве можно накладывать взыскание на молодого учителя, который только-только нащупывает дорогу? Так нельзя, Фёдор Баглаевич! — Майя просительно дотронулась до рукава старика. — Я вас очень прошу, отмените этот приказ!

— Отменить уже подписанный приказ? Зря ты, Майя Ивановна, шум поднимаешь!

— Нет, Фёдор Баглаевич, я буду шуметь! Ещё громче буду шуметь! Завтра у нас педсовет…