Ремесленники. Дорога в длинный день. Не говори, что любишь (сборник)

— Сережка, не смотри на меня так, — попросила Нинка.

Он не понял.

— Когда смотрят сквозь тебя, думают о другом, бывает неприятно и страшно.

— Ребенка у тебя нет. Бесишься, потому что у тебя нет ребенка.

— Вот как! — Нинка подалась к нему, ощупывая злыми воспаленными глазами. — Если сейчас мне достаются крохи его внимания, что будет потом, когда появится ребенок! Какие вы олухи, мужики. Может, не всегда умеем привязать вас, не удается, но сами-то вы… считаете, заполучили в жены — и нет больше нужды… А это и тебя, Сережа, касается, хоть у тебя и чудесный ребенок.

— Никто никогда не поймет, что вам только нужно. Ищете, носитесь — все ради чего? Сто раз будь хорошим муж, все равно мало, все не так.

— Мы женщины, Сережа.

— Вы избалованные кошки. Серые, с подпалинами.

— Почему серые… и с подпалинами?

Сергей опомнился, усмехнулся.

— Мы ехали раз на машине… перебежала дорогу… Парень, которого я люблю, славный парень, смешливый, сказал: «Ничего, мальчики, если б черная кошка, тогда да». Вы серые кошки.

— У тебя нынче плохое настроение, тебе хочется кому-то сделать больно.

— Я приучаю себя к хорошему настроению, но еще не научился. Тебе я не хочу сделать больно, и все-таки… Ты затюкала Николая, изводишь его капризами. Зачем? С какой радости? И надо ли все это ему? Человек живет, как умеет жить. А и неплохо живет! Понять бы должна, дура, почему все ваши знакомые относятся к тебе с предупредительностью, с уважением! Разве только из-за твоих личных качеств? Слов нет, ты и красива и умна, но в этом ли только дело? Не его ли обаяние косвенно падает и на тебя?

— Сережка, я тебя возненавижу!

— На здоровье.

— Он только на людях хороший!

— Такого не бывает, он везде хороший, а уж если срывается в отношении с тобой, — почаще взглядывай на себя, в душу свою взглядывай, не в зеркало.

«Она ждала, чтобы я ей помог. Теперь она взбешена, что я не могу ей помочь. Не хочу».

В коридоре слышался рокочущий голос соседа. «Налаживается лечь в ванну».

— Для тебя я дрянная, не знаю своего мужа…

В дверь постучали. Головнин решил, что соседу что-то понадобилось. Но вошла девушка, почти подросток, с замученным острым личиком. Огромная шапка куполом с желтыми ворсинками, пальто в крупную клетку, на ногах модные сапожки. Оглядев его и Нинку, смущенно спросила:

— Я Галина учительница. Головнины здесь живут?

— Присаживайтесь, пожалуйста. — Сергей указал на диван. Под настроение хотелось добавить: «И не вертись, в лоб дам», — ведь именно так она разговаривала с учениками.

— Вы Галин папа, Сергей Александрович? — учительница смешалась, заметив на его лице усмешку. Украдкой она продолжала разглядывать Нинку: никак не укладывалось, почему вместо Людмилы Николаевны, с которой была знакома, в доме хозяйничает другая женщина.

— Собственно, я шла к Людмиле Николаевне.

Головнина стала забавлять ее растерянность. Что она думает сейчас о нем и Нинке?

— Людмила Николаевна в отлучке. Вот ее единоутробная сестра. Не находите, очень похожи?

— Галин папа сегодня не в духе, — пояснила Нинка.

— Меня зовут Елена Петровна.

— Рад с вами познакомиться, Елена Петровна. Все собирался прийти, да вот… Считал, раз девочка, и ходить на собрания должна мама.

— Это неправильно, — решительно сказала Елена Петровна.

— Принимаю упрек. — Головнин покорно склонил голову в полупоклоне. — Что Галка опять натворила?

— Галя очень своевольная девочка, с ней трудно заниматься.

— Все же? Надеюсь, воробей у нее больше не чирикают?

— Вы, очевидно, нерегулярно проверяете ее домашние задания. Сегодня она не выучила стихотворение. Отказалась учить! Оно, видите ли, неинтересное…

— Может, оно в самом деле неинтересное?

— Как?! — священный ужас отразился в кротких глазах Елены Петровны, порозовела от волнения. — Что вы такое говорите? Девочка обязана работать вместе с классом. Она еще не понимает…

— И я не понимаю. Почему не заставить было рассказать то, что ей интересно? Вы считаетесь с личным мнением?

— Вопрос: с каким и когда. — Елена Петровна требовательно посмотрела на Нинку, ища поддержки. Та собирала со стола, старалась казаться равнодушной. — Галя только-только приобщается к общественной жизни, и воспитывать ее так — преступление.

— Так уж и преступление! — Решительность молоденькой учительницы очень нравилась Головнину.

— А что вы хотите? Противопоставлять себя коллективу в таком возрасте? Что потом из нее будет?

— Я выпорю Галку и скажу, чтобы она не противопоставляла себя коллективу.

— Ужас что слышу! — удивилась Елена Петровна и опять с мольбой посмотрела на Нинку. — Я так и думала, что на Галю действует нездоровое семейное влияние. Скажите Людмиле Николаевне, нам надо серьезно поговорить. До свидания!

— Я вам говорила, у Галиного папы сегодня плохое настроение, — сказала Нинка.

Головнин подозрительно посмотрел на нее — защищает или насмешничает? Учительнице предложил:

— Не хотите ли грибной лапши? На второе пирожки с грибами.

— Спасибо! Я сыта. До свидания!

— Будьте здоровы, Елена Петровна.

Как только закрылась дверь, Нинка обрушилась на Головнина:

— Ты не подумал, что устроил Галке веселую жизнь? Разве так разговаривают с учителями?

— Ты садись и читай, как читала, когда я вошел. А то в лоб дам!

Головнин рывком сорвал с вешалки пальто, шапку…

— И не дергайся!

Нинка ошарашенно уставилась на него.

Вася Баранчиков оказался в гараже, обрадовался звонку.

— Сережка, жди! Сейчас заеду.

Головнин подождал его на углу Пролетарской улицы, возле телефонной будки. Вася лихо подрулил на «Волге».

— Сначала съездим по заданию шефа, это недолго, потом уж к Студенцову.

— Я не спешу.

Баранчиков направил машину к гостинице. Это была новая гостиница в городе для иностранных туристов, на берегу реки, красивая.

— Человека одного в Дом культуры отвезти велено, — пояснил Вася.

Они поднялись на пятый этаж гостиницы и уселись в кресле возле лифта. Все здесь блестело свежей краской, в кадках и по стенам — зелень. За столом коридорная в синем форменном платье, пожилая уже. Сбоку от нее на откидной подставке красуется электрический самовар, тут же сахарница, печенье.

Женщина больше всего заинтересовала их. Раздавался короткий звонок, распахивались двери лифта, и выходили молоденькие девчонки. Коридорная ласково спрашивала:

— Вам что, девочки?

Девочки мялись, стеснялись сказать, зачем поднялись сюда.

— Ах, у вас горячий чай! — восклицали они.

Их собралось у самовара уже четыре пары. Шли они с надеждой увидеть приезжую знаменитость, остановившуюся на пятом этаже. Вася Баранчиков тоже ждал эту знаменитость — певца, но ждал, чтобы посадить в машину и увезти в Дом культуры строительного треста, который заказал концерт для рабочих.

А девочкам нужны были автографы, и, чего не случается, может, знаменитый артист пригласит к себе в номер: как интересно посмотреть, подышать воздухом, каким дышит он.

Но женщина с мягкими манерами оберегала их, дурех, останавливала на полпути и поила чаем. Девицы давились печеньем, обжигались кипятком и втихомолку кляли на чем свет стоит «заботливую мамашу».

Еще коротко звякнул лифт, и снова появились две пигалицы — почему-то приходили они по двое. Увидев соперниц, пьющих чай и не скрывавших своего отвращения, они хотели спуститься снова вниз, но дверь лифта уже захлопнулась.

— Девушки, там уже нет места, садитесь к нам, — добродушно улыбаясь, пригласил Вася.

— А вы кто? — спросила одна, приглядываясь.

— Я Вася.

— А вы кто, Вася? — Девчонки, видно, решили смириться на малом: может, и этот чем-то знаменит.

— Я просто Вася.

— Просто! Вообще!

Стали спускаться по лестнице на нижний этаж и еще добавили с презрением:

— Во-о-о-бще!

Вася смущенно посмотрел на Головнина и сказал: