Радиус взрыва неизвестен

— Они работают вторые сутки без перерыва. Обещали к вечеру сделать все.

— Сейчас уже вечер, — сказал Краснышев без выражения.

Староверов взглянул в окно. Да, этот длинный день шел к концу. Неизвестно еще, что принесет конец дня, но он близился. Староверов вышел из лаборатории Краснышева и прошел к техникам.

Два человека, возившиеся у приборного стола, не взглянули на вошедших. Один из них подключал зачищенные концы каких-то проводов, второй, с волосатыми руками, вылезавшими из манжет испачканной рубашки, копался в приборе. Его короткие пальцы двигались с завидной ловкостью и твердостью. Но когда он обернулся на мгновение к товарищу, Староверова поразило его лицо с глубоко запавшими глазами. И он сразу понял: эти двое тоже видели больных. С ними не надо было говорить, не надо было торопить их — они не отойдут от своего прибора, пока не поставят его на службу Староверову, Краснышеву, всем, кто хочет помочь больным.

Он тихо прикрыл дверь.

— Где мне разместиться? — спросил он.

Ермаков провел его дальше по коридору, толкнул одну из дверей. Староверов увидел пустую комнату, стол, стеллажи, много стеклянной посуды, по-видимому снесенной сюда из разных лабораторий города, — так не похожа она была на привычные колбы и пробирки, — телефон на стене, два водопроводных крана и раковину под ними, газовую горелку — очевидно, только что поставленную, две электроплитки, два стула и неизвестно зачем и как забредшее сюда кресло. Ермаков выглянул за дверь, позвал кого-то: «Лиза!» — и в комнату тотчас же, словно долго ждала за дверью, вошла та самая сестра, что подавала Староверову халат. Главврач повернулся к Староверову, сказал:

— Ваша помощница, опытная лаборантка. Елизавета Бессонова. Вернемся ко мне?

— Зачем? — удивился Староверов. Он искал взглядом резиновые перчатки, нашел их на стеллаже. Там же стояли и термостат и вакуумный котел. Взял перчатки, осмотрел их, сказал лаборантке:

— Продезинфицируйте их и немедленно доставьте материал для исследования.

— Материал здесь, — ответила лаборантка.

— Тогда я пока займусь им, а вы позаботьтесь о пополнении. И возьмите у профессора Краснышева копии его культур.

— Копии тоже здесь, — сказала лаборантка и показала на шкаф.

— Нас ждут, — напомнил главврач.

— Да, мне нужен тот план. Пусть его принесут. — Он перестал думать о людях, ожидавших его.

— Вы же не устроились даже, — напомнил врач.

— Чемодан можно отнести в гостиницу. Товарищ Бессонова потом съездит, если мне что-нибудь понадобится.

— Просто Лиза, — мягко сказала лаборантка.

— Хорошо, Лиза, — послушно повторил он.

Ермаков пожал плечами и вышел.

Когда он вернулся вместе с остальными членами комиссии, Староверов уже стоял в перчатках над термостатом и просматривал копии культур Краснышева, сверяя обозначения с журналом профессора. Лиза устанавливала под микроскоп очередное стекло с мазком. Большой стол был завален описанием анализов, сделанных в первые дни болезни. Секретарь горкома устало улыбнулся, сказал:

— Уже устроились? Хорошо. План — вот.

Он раскинул его на столе, и Староверов увидел синие отметки. Они располагались волнистой линией от порта к центру города.

— Кто здесь? — спросил он, указывая на первый синий кружок.

— Буфетчица порта. Свиридова.

— Это?

— Чистильщик сапог Маргеладзе.

— Здесь? — Староверов указал на густо заштрихованный синим карандашом треугольник.

— Магазин промтоваров и подарков. Продавщица Елина. Лежит четвертый день. По-видимому, здесь же заразилась ее подруга Лазарева. Она успела сказать, что у Елиной не была, но виделась с ней в день заболевания в магазине. Как обычно, они поцеловались при встрече.

— Иностранцы в тот день были в магазине?

— Было двое. Темнокожие люди. Национальности определить не могли.

— Что говорят портовики?

— Матросы с английского судна «Файн», видимо малайцы, сходили на сушу.

— Они что-нибудь покупали? Меняли где-нибудь деньги?

Главврач указал пальцем на другой треугольник:

— Банк. Кассир Гогия. Лежит у нас.

Староверов посмотрел в твердые глаза секретаря. Секретарь кивнул:

— Я уже отдал распоряжение о тщательной дезинфекции и об установлении наблюдения за всеми этими местами. Сотрудники и все общавшиеся с больными будут освидетельствованы. Вы правы, теперь путь прослежен точно. Но что, если инкубационный период для разных людей различен? Тогда смерть продолжает ходить по городу…

— Мы обязаны остановить ее! — сердито сказал Староверов. — Прежде всего надо установить, нет ли больных, которые не явились в больницу. Надеюсь на вас…

Но все-таки на душе Староверова стало как-то спокойнее от твердого взгляда секретаря, от готовности маленького санитарного инспектора сейчас же провести подробное обследование, если надо — перевернуть весь город! Хотя как раз этого-то и не следовало делать. Паника в таких случаях не приводит к добру. Нет, город должен спать спокойно. В городе есть кому не спать…

6

Ночью они увидели вирус.

Увеличенный в сто тысяч раз электронным микроскопом, он проплыл серой тенью на волнующемся море плазмы, и там, где он двигался, оставалась разрушенная материя.

Культура, выведенная Краснышевым, казалось, кипела от этого непрерывного движения ничтожно малых живых тел. Краснышев снова и снова склонялся к линзам, отходил, чтобы дать место другим, возбужденно заговаривал и умолкал на полуслове. От него пахло вином. Староверов неодобрительно взглянул на него, профессор ответил:

— Рюмка коньяку через каждые два часа. Иначе я этого не вынес бы! И вам, коллега, советую.

Длинный, костлявый, он ходил по комнате вихляющей походкой, в который уж раз благодарил техников, сидевших тут же, как будто ни ночь, ни сон не были властны над ними. Наконец он сказал:

— Ну хорошо, мы увидели их. Но что это нам дает?

И в комнате как будто сразу стало холодно.

Антибиотики не действовали на вирус. Это Краснышев определил по старым штаммам, заложенным еще Ермаковым и его помощниками, как только появились первые больные. Растворы сульфамидных препаратов как будто прекращали на время деятельность вируса — так, во всяком случае, решили Краснышев и другие вирусологи по первым опытам, еще до приезда Староверова. Поэтому больных поддерживали химическими препаратами. Но сейчас, когда электронный микроскоп позволил проверить все старые штаммы, оказалось, что вирус в них жил. Правда, он находился в угнетенном состоянии, но тем не менее размножался и продолжал разрушать живую материю. Кровяные тельца распадались, и рано или поздно мог наступить момент, когда сердцу нечем будет питаться.

— Что вы советуете? — спросил Ермаков, который еще с вечера пришел в лабораторию и в полном молчании просидел все это время.

Ученые переглянулись. Вирусолог Моргония закрыл покрасневшие глаза, прижал веки желтыми пальцами и покачал головой. Староверов сказал:

— Сульфамиды давать. Я бы даже советовал увеличить дозы. Нам нужно выиграть время. Теперь осталось надеяться на вакцину.

Моргония кивнул, не открывая глаз, Краснышев наклонил голову.

Врач молча перевел глаза с одного на другого, на третьего, покачал головой и вышел.

— Ну что же, пройдемте к нашим жертвенным животным! — невесело пошутил Краснышев.

Все последовали за ним.

Проходя мимо своей комнаты, Староверов заглянул туда. Лиза спала, положив голову на край стола, даже не сняв резиновых перчаток, не выключив стосвечовую лампу над головой. Сегодня она вместе со Староверовым заложила больше пятидесяти опытов с вакциной. Староверов выключил свет и вышел на улицу.

Черное небо висело так низко, что казалось, звезды горят прямо в горах, как огни домов. Шумела невидимая речка у подножия горы. Окна больницы чуть светились синеватым отблеском. Зато домик лаборатории словно горел изнутри, столько столбов света висело над ним.