Охота к перемене мест

— Если вспомнить, как ведут себя некоторые рыболовы, охотники, неразумные строители, туристы, пора создавать Общество охраны природы от окружающей среды, — усмехнулся Маркаров. — Берегите природу — источник ценного химического сырья!..

В дверях, прислонившись к косяку, стоял Кириченков, набычившись глядел на Чернегу и лениво спрашивал о чем-то. Тот настраивал гитару, просьба Варежки для него закон. Напряженно вслушивался в аккорды, хватался за колки, за струны, Кириченкова слушал небрежно.

Разговор с Чернегой не клеился, Кириченков уже собрался восвояси, в соседнюю комнату, но на прощанье спросил Шестакова про какие-то расценки на сварочные работы в потолочном положении.

— Да не мешай ты человеку, — урезонил его Маркаров.

Шестаков, сосредоточенный, хмурый, твердо сжав губы, сидел за столом и писал. Письмо рождалось в муках; черкал слова, рвал странички, переписывал их.

— Разве не видишь? Новый бригадир составляет план работы. И вообще на дому, да еще по личным вопросам, он не принимает. Только в «третьяковке». Плюнь ты на эти расценки, Кириченков. Лучше почитал бы что-нибудь. Дать интересную книгу?

— Я сегодня в обеденный перерыв уже смотрел «Крокодил». От чтения у меня повышается давление, а кроме того...

— Давно заметно, что у тебя нижнее давление выше, чем верхнее...

Кириченков затих, а Погодаев и Маркаров продолжали обсуждать проблему, которая их давно волнует. Слишком медленно увеличивается плотность населения Восточной Сибири, мало жителей на один квадратный километр, если не считать нескольких районов, где идет ударная стройка.

Маркаров напомнил: в некоторых областях Сибири, судя по последней переписи, отрицательное сальдо миграции — уезжает людей больше, чем приезжает.

— При чем тут миграция, — рассмеялся Чернега, продолжая возиться со струнами. — Вы же не о рыбах разговор ведете, о людях!

— Рыба ищет где глубже, а человек — где лучше, — серьезно пояснил Маркаров. — Отсюда и миграция.

— Ты на себя, Погодаев, оглянись, — встрял в разговор Кириченков, все еще торчащий в дверном проеме. — Сам без передыха туда-сюда мигрируешь.

— Погодаев в отрицательное сальдо попасть не может, — взял его под защиту Маркаров. — Он кочует только по своей области.

— Нашу Иркутскую область за одну жизнь не объедешь, не осмотришь, — с гордостью сказал Погодаев. — Мне и сны чаще всего снятся путевы́е.

— Сновидения — неустойчивый мостик, соединяющий в человеке сознательное и бессознательное, — изрек Маркаров.

— То на вертолете лечу над Киренгой, — продолжал Погодаев, — то на плоту через Аплинский порог ныряю, то на дрезине стрекочу на север от Хребтовой, то по охотничьей тропе бреду к зимовью...

— А ты сны видишь, Кириченков? — спросил Маркаров.

— А на кой они мне? Я, когда сплю, любитель один на один с собой остаться. Сейчас вот поспал — как в отпуску побывал.

— Кириченков перед сном кладет себе под подушку бухгалтерские счеты, — засмеялся Шестаков. Он уже отмучился со своим письмом, слюнявил палец и заклеивал конверт...

— Варежка правильно выразилась, что все мы работаем в три смены, — сказал Чернега между звучными аккордами настроенной гитары, — Две смены работаем, а третью спим и во сне думаем о работе. Разные изобретения в голову лезут.

Чернега озорно подмигнул Погодаеву и ударил по струнам.

Что ни сыграй, все Погодаеву нравится.

Впервые он появился в Приангарске, в бригаде Михеича, без малого два года назад. Михеича смутила тогда последняя запись в истрепанной трудовой книжке — подсобный рабочий на лимнологической станции под Иркутском. Правда, до того он почти год работал в Байкальске такелажником.

Погодаев и Маркаров с самого начала почувствовали обоюдное доверие. Оба огорчались недальновидным, браконьерским отношением к природе. И оба радовались, когда вскоре после приезда Погодаева с Байкала прочли в газете постановление Советского правительства от 16 июня 1971 года, взявшее Байкал под надежную державную защиту.

Поработав с полгода в Востсибстальмонтаже, Погодаев собрался в дорогу.

— Ну зачем ты намылился из бригады? — рассердился тогда не на шутку Михеич. — Прощаешься с Приангарском, а ты с ним и не поздоровался как следует. Все сидят на месте, а тебя носит по белу свету. Откуда в тебе эта склонность?

— Сам не знаю, — Погодаев пожал плечами. — У меня отец всю жизнь ездил товарным кондуктором. Может, оставил в наследство свои гены. И имя мне выбрали Гена...

— Куда тебя опять черт несет, непутевого?

— А я еду, а я еду за туманом, за мечтами и за запахом тайги...

— Вообще Генка не от мира сего, — встрял Садырин.

— От какого же он мира, разреши узнать? — спросил Шестаков с раздражением. — Нет у него никакого другого мира!

— Живет по частушке, — заржал Садырин. — Продал дом, купил ворота, буду запираться!..

— Спору нет, мы лучше, чем Погодаев, приспосабливаемся к обстоятельствам, — сказал Маркаров раздумчиво. — И попадаем под власть привычки. Мы похожи на котов, которые привыкли греться у батареи центрального отопления и злятся, когда батарею перестают топить. А Погодаев стремится жизненные обстоятельства упорядочить. И в этом его превосходство над нами.

— Без бутылки, Антидюринг, в твоей философии не разберешься... А если без философии, может, он просто злостный неплательщик, от алиментов спасается. Вчера радио по их заявкам передавало песню «Мой адрес — не дом и не улица, мой адрес — Советский Союз».

— Перестань. Ты же знаешь, что это неправда.

— Это я так, для красноречия, — сдался Садырин.

Погодаев и в самом деле уехал в глухую тайгу, в Баргузинский заповедник, где прослужил егерем всю минувшую зиму.

Он вернулся из заповедника в Приангарск весной, заморозки уже отступили, и оттепель была вовсю. Прямо с вокзала он поехал в общежитие, ему не терпелось увидеть Мартироса, да и других ребят.

Удачно он приехал — к большому развороту монтажных работ!

Варежка и в выходные дни не сходила с крана.

Михеич встретил Погодаева приветливо, но строго спросил:

— Понял свою ошибку, егерь? То-то же! Больше бригаду не бросишь?

— Поручиться не могу. Бригада все-таки — не жена с детьми. Скорее всего, поработаю у вас до осени, а там...

— Ну как знаешь, непоседа. Но только в третий раз, хотя парень ты хороший и такелажник хороший, тебя не приму. У меня не проходной двор.

— Приедешь тогда ко мне, Гена, — пригласил бригадир Галиуллин, при котором шел разговор. — Возьму с открытой душой. Старый друг лучше новых двух.

— Ты все-таки, парень, перекати-поле, — сказал Михеич, не скрывая своего недовольства Погодаевым.

— Вы хоть знаете, что это такое?

— Сорняк вроде такой...

— Кустик курая. К осени он округляется, размером с футбольный мяч. Под напором ветра ломается его стебелек, перекати-поле носится по степи и разбрасывает семена.

— Семена разбрасывать и ты не ленишься, — хихикнул Садырин.

— Не знаете, что за кустик, Матвей Михеич, а человека обзываете сорняком, — сказал Чернега с деланной обидой за Погодаева.

Маркаров не принимал участия в разговоре, хотя Галиуллин несколько раз поглядывал в его сторону, безмолвно приглашая вступиться за Погодаева. В комнату набился народ, и Маркаров не хотел при всех, а в первую очередь при Погодаеве, доказывать Михеичу его неправоту.

И лишь когда они оказались вдвоем в комнатке Михеича, сказал:

— Если хотите знать, Матвей Михеич, у Погодаева сибирский характер. Живет в нем старинная вольница, независимость предков, которые помещиков и в глаза не видели. Рудознатцы, золотоискатели, плотогоны, землепроходцы и прочие странники...