Том 4. Волга впадает в Каспийское море

– – Ивану казалось, что он говорит именно так.

В действительности он говорил иначе, в бреду:

– …Александра, Сашенька, Саша, Сашуха… понятно – лучи – распад – атомы – жизнеспособность… Александра, Саша, – жизнеспособность – случай! – слышишь, – случай, случай. Не хочу помирать, не хочу, не могу, слышишь?! – не хочу… – и так много раз, с повторением.

Следопыт слушал Ивана сначала внимательно, потом безразлично. Тогда Следопыт взял из рук Ивана пробирку, поиграл ей, привыкнув. Сунул ее обратно в руку Ивана. Пошел к выключателю, чтобы поиграть им. И тогда Следопыт увидел пятое чудо. Он выключил ток: и во мраке ожили, засветили, зафлюоресцировали земные недра и земные тайны. В этот миг загудел заводской гудок. Колба в руках Ивана светилась.

Иван включил ток. Следопыт сидел на четвереньках. Иван сокрушенно помотал головою: он знал, что те альфа-, бета- и гамма-лучи распада радия, которые пронизали его руку, зазнобят руку, рука зачирвеет, покроется красной коростой ожога.

– Как ты попал сюда, старик?! – удивленно спросил Иван Следопыта.

– Сам привел, – ответил Следопыт.

– Ты все путаешь, старик – –

– – на заре веселый Снеж вел Следопыта на гору

к ангару, чтобы снести Следопыта в небо. Обопынь ушел вперед. Снеж, строго остря, непреклонно подталкивал Следопыта в гору.

Следопыт шел так, как люди ходят, должно быть, только на расстрел – –

– – все утро, весь день Иван провел на заводе.

На заводе там, где в чанах соляной кислотою разлагается на элементы – на уран, свинец, кальций, железо – разлагается руда – разлагаются U308, RbS, SiOa, CaO, FeO, MgO, – там нечем дышать, и рабочие работают в противогазах сменою через каждые четверть часа – в удушье соляных, азотных и серных кислот. На заводе там из тонн руды добываются миллиграммы радиевых солей: и эти тонны, прежде чем освободить радий, многажды во многих чанах – окисляются, ощелачиваются, насыщаются водным раствором, выпариваются, окристаллизовываются и вновь окисляются. Тогда, когда откинуты все посторонние элементы, когда получен радионосный сульфат, – этот сульфат переводят путем карбонатов в хлориды, путем спекания сульфатов с углем в сернистые соединения: радий тогда остается вместе с барием, – в тех пекарнях, где спекается сульфат с углем – неимоверно жарко. – Рабочие работают в противогазах, сменяясь каждые четверть часа, чтобы отдышаться. – Поистине, если бы Следопыт попал в химические цеха, он должен был бы решить, что самое главное страшилище и колдовство – именно эти цеха, где люди работают в страшилищах масок, – где нечем дышать, – где незащищенный глаз слезится и слепнет, – где непонятный ряд трубищ, труб, трубочек, печищ, печей, печурок, замысловатых приборов и аппаратов, – где шипит, булькает, чавкает, харкает, хрюкает, свистит, стонет, – где в чанах ползают земные недра и родятся кристаллы, первородные элементы вселенной, – где люди молчаливы, действенны, точны.

Право на жизнь этим цехам дали земные недра, куда человек врезался шахтами, во мрак, неизвестность и удушье земли.

Иван все утро был на заводе, следил, указывал, руководительствовал.

Перед обедом он спускался в шахту, где во мраке и удушье люди дробят земные недра.

– – и здесь надо говорить о пустяках, – быт всегда чудесен несуразностями.

В шахте сделана была конюшня, где жили ослепшие лошади, таскающие вагонетки. Неожиданнейше в шахте – в конюшне – к запаху земных недр примешивались запахи конского пота, навоза, сена. Отдыхающие у коновязи лошади мирно жевали. На полу в конюшие валялась солома. На нарах под электрической лампочкой, на соломе, с книжкой, валялся конюх как конюх, паренек лет двадцати, добродушнейшерожий. Ни в какой мере ему не было дела до того, что он лежит в местах земных чудес, в коих разлагается земная энергия, откуда человечество берет новое знание. В шахте, и в конюшне в частности, было очень жарко. Паренек лежал в совершенном блаженстве, ногу задрав на ногу, руку закинув на шею, медленно мусоля страницы «Матери» Горького.

Иван обошел шахту, где люди добывали руду, – и Иван пришел на конюшню, к конюху.

Лошади жевали. Конюх же не двинулся, сказал добродушно:

– Здравствуй, товарищ директор. Говорят, дядя к тебе пришел?

– Здравствуй, Яшка, – ответил Иван и присел к парню на нары. – Ну как?

Яшка ответил охотно:

– Ты про Аленку? Вчера выходила на свидание.

– Ну, а как рабфак? – спросил Иван.

– Через три недели потащуся, – ответил Яшка.

Яшка подробнейше, чуть привирая, рассказал о любовном своем свидании. – Иван слушал его внимательнейше – –

– – заговор на разлученье: – «черт идет водой, волк идет горой, они вместе не сходяца, думы не думают, плоды не плодят, плодовых речей не говорят, – так бы и раба божья (имярек) с рабой (имярек) мысли не мыслили, плодов не плодили, плодовых речей не говорили, а все б, как кошка да собака, жили» – –

– –

– – в тот день, когда Иван взял самолет, чтобы уйти на Усольскую железную дорогу, – вечером, как и каждый день, рабочие в свободную смену собрались в красном уголке – одни, – другие сидели в казармах, третьи пошли к обрыву. На обрыве тогда молодежь пела песни, пиликала во мраке гармоника, хохотали девки-тачечницы, которых точнее назвать – не девками, не женщинами, а – девкищами, ибо были они в пыли и в запахах дневной работы, похожими на каменных из раскопок баб. В красном уголке громкоговоритель мешал (или не мешал?) читать газеты, брошюрки, журналы. В казармах иные играли в козла.

Вечер проходил, как подобает проходить глухому заводскому вечеру.

Быть может, Яшка увел Аленку далеко в горы или вниз к реке, и хоть он и похвалялся перед Иваном всякими своими храбростями, в действительности здесь он сидел около Аленки в молчании и скромности, в том прекрасном бессилии, которое приносит настоящая любовь, – часами, быть может, в молчании, в счастии, держал каменную Аленкину руку, и если и заговаривал, то говорил вовсе не озорные слова, а рассказывал о том, что вычитал в «Матери», и о том, как через три недели он поедет учиться – учиться!.. – И в небо тогда поднимался серебряный месяц. А в шахте слепые лошади, ослепшие в вечном мраке, в час отдыха мирно жевали овес.

В казармах, отрываясь от козла, люди говорили о делах, буднях, отцах, детях, урочищах, – одна «рука» спорила с другою об очередях и о том, какая рука спорей работает.

Кругом полегли горы, леса, болота, реки, – такие леса, в которых, в дни, когда Иван Москва шел походом на изыскания, целые села спрашивали его, – какая теперь власть в России, кончилась ли война и кто царствует на царском престоле? – такие горы, в которых золото дешевле хлеба, но дороже хлеба – мунянь. – Здесь же, в мертвой лощине, в гору от реки ползла подъемная дорога, внизу на берегу стояли баржи и пароход ишко. Нагружали баржу бочками медного колчедана. Штабелями были сложены дрова и уголь. Завод на голом камне прилепился ласточкиным гнездом. Скрипели, скрипели, двигались сверху вниз и снизу вверх вагонетки элеватора – –

Коми-слова:

– усны – возвращаться с охоты, абы – нет, дыр – долго, выбмыны – ослабнуть – –

Московская глава

Воровские слова:

– револьвер – шпайка, часы – бака, галоши – пароходы, карта – святцы, рубашка – бабочка, деньги – сармак, брюки – шкеры, ночлег – могила, паспорт – очки, разиня – антон, сапоги – кони, карманщик – ширмач, глядеть – стремить, крест – чертогон –

– –

– – Иван подъезжал к Москве со смутными чувствами, в воспоминаниях того десятилетия, которое в памяти его сейчас сдвинулось в гармошку: октябрь 1917 был вчера и геологическую эпоху тому назад, – завод был оставлен вчера, но вчера же он собирался идти на изыскания с мандатами ВСНХ и Академии наук.

Иван всегда с неприязнью думал о Москве, ибо каждый в Москве трижды переспрашивал его фамилию, недоумевал и удивлялся так, точно Иван не по праву от отцов получил имя Москвы, но украл его: но Москву он любил, как мать, Москву, давшую ему право на биографию.