Схватка (журнальный вариант)

Оксана привела в чувство Северина, обильно распятнала зеленкой ушибы. Северин злобно шипел, ощупывая лицо. Взглянул в зеркало, и собственный вид привел его в отчаяние. Хрипло пробормотал:

— Я с тобой еще посчитаюсь, стервоза…

— Ну, ты… До очередной свадьбы заживет, — пренебрежительно бросил Кругляк. И Менжерес: — Садитесь, познакомимся по-настоящему. Вы очень удачно прошли проверку, поздравляю.

Кругляк назвал пароль…

А теперь придется возвратиться к событиям, которые произошли гораздо раньше.

Однажды поздним вечером в райотдел МГБ наведался комсомолец из небольшого села Зеленый Гай Иван Нечай. Пришел он к своему старому дружку старшему оперуполномоченному Малеванному. Нечай, как и положено солидному, уважающему себя человеку, неторопливо поздоровался со всеми за руку, передал приветы от ребят из истребительного отряда, поговорил о погоде — скоро в поле! — о том, что, наконец, прислали в их колхоз новые машины — рады хлопцы! Малеванный заварил чай покрепче, поставил на стол щербатое блюдечко с колотым сахаром. Был он в гимнастерке, надетой поверх теплого тонкого свитера: весна в этом году не торопилась, морозы крепко вцепились в март.

Устроились по-домашнему, чай пили не спеша и так же неторопливо обменивались новостями.

Как бы между прочим Нечай сказал:

— Помнишь Еву Сокольскую?

Малеванный покопался в памяти, но припомнить не смог.

— Ну, красивая такая, черноглазая. Живет в доме на отшибе, красной черепицей крытый?

— У вас в Зеленом Гае что ни дивчина, то красивая та чернобровая. Бандитов переловим — приеду свататься, — отшутился Малеванный, а сам насторожился — не такой человек Нечай, чтобы ни к тому, ни к сему судачить о девчатах. Нечай ненавидел бандеровцев и не раз доказал свою храбрость в облавах. Работал раньше инструктором райкома комсомола, потом женился на девушке из Зеленого Гая, перебрался туда, стал там секретарем комсомольской организации. Мечтал уехать осенью учиться в сельскохозяйственный институт. Подружился с Малеванным тогда, когда помогал проваливать бандеровскую операцию «Гром и пепел».

— Ева у нас приметная. Как в песне поется: русы косы до пояса…

— Не узнаю Нечая, — засмеялся Малеванный. — Женился, а на чужих девчат засматриваешься. Тебе теперь только и остается, что другую песнь петь: гарна Маша, та не наша…

Иван невозмутимо продолжал:

— Года три назад родила Ева Сокольская дочку…

— Как говорят в таких случаях, пусть растет пригожей да счастливой…

— Дивчинка файна, — подтвердил Нечай. — Веселая такая, приветливая. Вот только одна беда — нет у ребенка отца.

Старший оперуполномоченный развел руками:

— Ну, это личное дело этой, как ее, Евы Сокольской. Может, кого полюбила крепко, женатого, к примеру. Семью чужую рушить не захотела, а любовь свою не переборола.

— Бывает и так. Только тут все по-другому. Кажется мне, что обвенчался ее суженый с лесом, и не поп тот шлюб освятил, а проводник. [17]

Малеванный круто повернулся к Ивану.

— При чем тут Рен? Говори яснее, загадки в таких серьезных делах ни к чему.

— Ты, конечно, знаешь, что, когда мы партизанили, уходили в дальние рейды, в этих местах разбойничали варьяты [18] проводника Рена. Рен даже, шляк його матери, на белом коне к фашистскому коменданту в гости приезжал, самогонку с ним пил…

— Действительно, этот злодей бродил в наших лесах…

— Вот, вот. Села сжигал, людей в землю вгонял. Его и по сей день хорошо помнят — кровавой памятью. И не одна вдова перед иконами поклоны бьет: пошли, боже, смерть Рену злую и тяжелую, развей его прах ветром, чтоб не осталось ни роду, ни племени.

Нечай потянулся к пачке с сигаретами, глубоко затянулся, немного успокоился.

— При Рене всегда был молодой хлопчина-адъютант. Знаешь, из таких файных казаков: профиль орлиный, взгляд соколиный, усы как пики, шапка на потылицю. А если без дурней, то красивый, говорят, парубок. И многие считают, что батько дивчинки — тот адъютант Рена. На селе ни с чем не скроешься. Люди все видят.

Малеванный засомневался:

— Может, бабские сплетни? Сколько лет прошло. А если даже и так — ошиблась дивчина, жизнь себе испортила, таких жалеть надо.

— Ой, брате, — зло сказал Нечай, — смотри, как бы коханый Евы нас с тобой не пожалел ножом или пулей. Кажется мне, недалеко он ушел от этих мест, заглядывает темными ночами к своей возлюбленной.

— Это уже серьезнее. Есть у тебя доказательства?

— Так, только подозрения…

Нечай рассказал, что Ева живет очень одиноко. Не любит, когда приходят к ней по делу вечером, старается поскорее выпроводить гостей. Но несколько раз замечали люди, что бывает у нее кто-то глубокой ночью. А совсем недавно возвращался он, Нечай, с комсомольского собрания и столкнулся недалеко от Евиной хаты с каким-то типом, который сиганул серой тенью в сады и исчез. Сперва думал — может, завела коханого? Так нет, знает он всех хлопцев наперечет, многие подбивали клинышки к Еве — всех отвадила.

— Не хочу наговаривать, — заключил Нечай, — но присмотреться к Еве стоит. Тем более что адъютант тот не какая-нибудь третьестепенная личность у бандитов, а сам Чуприна…

Лейтенант Малеванный удивленно присвистнул. Вот это номер! Если то, что говорит Нечай, подтвердится, то есть реальная возможность выйти на след Чуприны и проводника Рена. Рен, главарь краевого провода, относится к числу самых злобных врагов. Какое-то время назад после разгрома вооруженных банд он исчез, скрылся в лесах. Чуприна посвящен во многие бандитские тайны.

На следующий день Малеванный доложил по начальству о разговоре с Нечаем.

Начальник райотдела МГБ отнесся к предположениям Нечая весьма серьезно. Ивана он знал лично, доверял его умению оценивать людей.

Сказал Малеванному:

— Если мне не изменяет память, среди захваченных у немцев документов было и досье на Чуприну. Уточните…

Фашистская разведка ценила лояльность главарей ОУН, но не особенно им доверяла. Каждый их шаг фиксировался и находил отражение в соответствующих документах. Бежали же оккупанты так поспешно, что не успели уничтожить картотеку на своих пособников.

Когда Малеванному принесли пухлую папку, лейтенант не без волнения развязал серые тесемки. Досье было оформлено со свойственной немецким чиновникам аккуратностью: все материалы пронумерованы, точно отмечены даты, в бумажный карманчик на оборотной стороне переплета вставлена фотография Романа Савчука — кличка «Чуприна». Чубатый красавец улыбался доброжелательной улыбкой, в темных глазах читались дерзость и вызов. Узкий воротничок вышивании красиво облегал сильную шею. Угадывались широкие плечи — тесно им в сером, небрежно накинутом по привычке деревенских парубков пиджаке. Чуть вьющиеся волосы падали на высокий лоб.

Много часов провел Малеванный в своем маленьком райотделовском кабинете, изучая дело Савчука-Чуприны, украинца, 1923 года рождения, члена ОУН. Когда, наконец, была перевернута последняя страница, разные мысли одолевали лейтенанта.

В доме своего отца, адвоката средней руки, Роман Савчук уже в детстве получил основательное националистическое воспитание. Вступил в полулегальную юношескую националистическую организацию. Опытные «наставники» дали подросткам вместо винтовок палки и учили маршировать, выдвигаться на «огневые рубежи», маскироваться, наступать цепью. «Скоро вы получите настоящие винтовки и в радостный день пойдете походом против москалей и схидняков», [19] — внушали Роману националистические учителя. В начале войны во время бомбежки погибла вся его семья. Роман остался один. Начались скитания по оккупированным селам в поисках работы, хлеба, пристанища. Спекулировал ворованным на черных рынках, оказывал мелкие услуги немецким солдатам: продать, купить… Добрался до Львова, служил курьером в националистической газетенке. Потом решил возвратиться в родной городок, переждать там лихое военное время. В дороге заболел, дней десять метался в горячке в хате сердобольной крестьянки. Там его и нашел Рен, взял с собой. Какое-то время Роман служил в сотне, потом был адъютантом у Рена, стал районным проводником. Немецкий чиновник тщательно перечислил все акции, в которых вместе с Реном принимал участие Роман, но в качестве вывода написал: «Отличаясь преданностью националистическим идеям, Савчук-Чуприна вместе с тем относится к числу тех, кто считает жестокость в обращении с местным населением неоправданной. Наше предложение сообщать сведения о Рене и других руководителях националистов решительно отклонил…»