Фронтовые повести

А нашим идти неудобно. Пришли говорить про успехи Красной Армии — а сами голодные. Значит, никаких успехов нет, если голодные. Поломались, поломались, потом согласились. Приходят к старику. Поужинали плотно, спасибо сказали и собираются уходить. «Подождите, сынки, — говорит им дед. — Я хочу сделать подарок для всего отряда». — «Какой подарок?»— «Когда наши отступали, всех колхозных свиней погрузили в товарняк и увезли. Чтобы немцам ничего не досталось. Они падкие на свинину. Ну, а одна свинюшка заморенная затерялась. Вроде из вагона сбежала. Я ее поймал, откормил, сами увидите, сколько теперь в ней сала да мяса. Хочу партизанам подарить». Ну, партизаны отказываться не стали, знают, как в лесу голодно приходится. Связали свинью, уложили в сани и поехали. Только отъехали, стали к леску приближаться — выстрел! На засаду напоролись. То ли полицаи местные пронюхали, что партизаны в деревне беседу вели, то ли фрицы проезжие— неизвестно. Наши остановились, залегли возле саней, начали отстреливаться. Ночь темная, ничего не видно. Фрицы побоялись нападать. Так дело стрельбой и закончилось. Абдыгали швырнул подряд две гранаты, повернул коня обратно, крикнул: «Ложись в сани!» Смотрит— а Виктор не поднимается. Второй тоже стонет. Взвалил Абдыгали обоих в сани и давай лошадь хлестать. Из засады снова стрельба, потом погоня. Километров пять, наверное, гнались, потом отстали. Абдыгали остановил коня, смотрит — Виктор мертвый, врач и Сашка ранены — из засады по ним шибанули из автоматов. А свинья лежит, похрюкивает, ей и горя мало. Хорошо, что привязали как следует, а не то бы вывалился стариковский подарок. Перевязал Абдыгали раненых и поехал дальше. Едет час, едет другой — что такое? Почему нет базы? Потом видит: огоньки — деревня какая-то. Оказывается, Мостицкое. Абдыгали думает, что там наши, едет напрямик и опять натыкается на немцев. Абдыгали — в лес! Так и везет в санях — одного мертвого, двоих раненых и невредимую свинью. Но, молодец, к утру все-таки добрался до своих. Партизаны внесли раненых в землянку, смотрят — а у Абдыгали вся шинель пулями пробита. «Ты ранен?»—спрашивают. «Был бы ранен, разве так бегал», — отвечает Абдыгали.

Начали считать дырки от пуль — больше тридцати насчитали, и ни одна не задела нашего героя. С тех пор и прозвали его Батырханом… А свинью в тот же день в котел пустили. Сам Батырхан в то время еще не мог свинину есть. Он вырос в ауле, в Челкарском районе, недалеко от Актюбинска. Там никто свинину не ест. А здесь, сами знаете, везде свинина. Наш повар взялся приучать Батырхана. Сначала дал ему бульона вкусного попробовать. Батырхану понравилось. Потом какой-то шутник отрубил у свиньи пятачок и, когда сели обедать, повесил этот пятачок перед Батырханом на веточку. Тот ел суп, ел, поднимает глаза и видит перед собой свиной пятачок. Рассвирепел, отбросил миску и поклялся больше никогда не есть ни мяса свиного, ни даже супа из свинины. Ладно, думаем, не ешь, ходи голодный. Походил, походил Батырхан, два дня ничего в рот не брал. Потом не выдержал — взялся за свинину. Тем более видит, что его товарищи, казахи, вовсю едят. Сейчас он называет свинью белым бараном, святой пищей…

Алимбай рассказывал историю за историей, и путники не заметили, как добрались до Мостицкого. Федор остановил коня в рощице, пошел разведать, нет ли фрицев на улице, и вскоре вернулся. До его дома добрались благополучно, вошли в теплую избу. Хозяйка пригласила за стол. Первым уселся Павлик и сосредоточенно начал отдирать с бороды медленно оттаивавшие сосульки.

— Мажит, погрейся немного и выходи на улицу, подежурь. Надо понаблюдать за дорогой из Прищи. Как бы черт фрицев не принес…

У Мажита правильное лицо с черными, зачесанными назад волосами. До войны он учился в педагогическом институте, преподавал в каркаралинской школе, попал на войну в первые дни. У Мажита зоркий глаз степняка, самые ответственные посты всегда поручаются ему.

Федор вскоре привел Халтурина, хромого мужчину лет тридцати. Тот рассказал, что в Прище засело примерно шестьдесят фашистов. Халтурин видел собственными главами обер-лейтенанта. Именно он и будет завтра командовать расстрелом арестованных.

— Есть у вас свои в Прище? — спросил Павлик.

— Родни много, а свои — вся деревня, — ответил Халтурин.

— Мы постараемся освободить ваших товарищей, — продолжал Павлик, — но без вашей помощи не обойтись. Поезжайте сейчас в Прищу и следите за приготовлениями немцев. Узнайте, где они расположились, в чьих домах, по скольку человек. Следите за ними неотступно. Все ваши сведения завтра пригодятся.

— Халтурин посоветовал снять постового— все равно деревня уже знает о приходе партизан. Шила в мешке не утаишь.

— И не просто знают, — добавил он, — а пятеро мужиков в разных концах уже караулят, глаз не смыкают…

Халтурин ушел. Жена Федора стала стелить постель для партизан.

— Молодые лягут на пол, — распорядилась хозяйка, — а вот старику я постелю на печке, — она указала на Павлика.

Все рассмеялись — «старику» было двадцать шесть лет.

Через минуту все спали. Только хозяйка до утра не сомкнула глаз.

Разбудил партизан связной Батырхан:

— Поднимайтесь! Коротченко к себе вызывает.

Штаб отряда уже разместился в какой-то избе. Посредине комнаты, на столе, лежала карта. Коротченко стоял над ней, попыхивая своей неизменной трубкой.

— Нас сейчас много, сила немалая и грозная. Мы вооружены не хуже фашистов. Но если открыто атаковать немцев в Прище, понесем большие потери. По шоссейной дороге без конца проходят машины, моторизованные части врага. В любую минуту они могут прийти на помощь карателям. Я предлагаю пойти на хитрость. На прошлой неделе мы захватили машину с немецким обмундированием…

По шоссе движется колонна немецких солдат. Их не меньше сотни. Ведет колонну высокий и стройный офицер в чине майора. У обочины движутся сани. Солдатам надоела дисциплина, надоели российские холода, они идут вразвалку, некоторые сложили автоматы на сани.

Навстречу время от времени попадаются группы фашистов, бредущих неизвестно куда и зачем. Увидев майора, солдаты приостанавливаются. «Хайль Гитлер!» Майор косит светлыми арийскими глазами и рявкает в ответ то же самое. Его подчиненные молчат, будто в рот воды набрали. Вот небольшая деревушка Сукромля. Увидев колонну немцев, жители разбежались кто куда.

Отряд пересекает деревню, проходит через хуторок. Дорога привела к реденькому леску, за которым уже виднеется Прища. Офицер жестом приказывает ускорить шаг. Чаще застучали кованые сапоги. Солдаты разобрали автоматы из саней.

Вот и окраина Прищи. Навстречу колонне показалась группа понурых людей— человек сорок— в окружении вооруженных фашистов. Майор приказал унтер-офицеру остановиться, спросил, куда и зачем ведут этих русских. Унтер объяснил, что «бандитов-партизан» водят по деревне из конца в конец специально, чтобы все видели, кто будет расстрелян.

— Эти свиньи связаны с партизанами! — пояснил унтер. — Они помогали убивать солдат фюрера.

— На свиней не стоит тратить патронов, — жестко сказал майор. — Их надо повесить. Пусть поболтаются на виселице с недельку, тогда каждый поймет, что ему грозит за связь с партизанами. Отведите их в конюшню и заприте на замок. А тем временем пусть поставят виселицы на площади. Я прибыл с отрядом, чтобы навести порядок. Унтер подчинился.

Майор дал знак пятерым солдатам из своего отряда, и те присоединились к охране. Приговоренные еле шли от усталости и страха. Колонна двинулась дальше, к дому старосты. Майор предъявил стоявшему возле дома часовому документы.

Дальше события развивались с неожиданной быстротой. На порог вбежал Жилбек Акадилов с гранатами в обеих руках, за ним Павлик, Алим, Тимофей Михайлович, все в немецком обмундировании.

— Азия! — только и успел вскрикнуть унтер-офицер конвоя, увидев скуластого Жилбека. «Майор» (а это был партизан Василий Зарецкий, отлично знавший немецкий язык) приказал фашистам поднять руки.

Через десять минут все сорок смертников были освобождены. В тот день многие ушли из деревни в лес, к партизанам, ушли от преследований фашистов, от издевательств полицаев.