Ручьи весенние

На Алтае родились его отец, бабка и дед, здесь он прожил все годы Отечественной войны, тут его водили товарищи по горам и лесам, как когда-то его отец, Никодимка, водил по этим местам отца Неточки, Алешу Белозерова. Деревенские друзья научили его ловить в горных ключах и речках шустрых, осторожных хариусов, охотиться на тетерева и белку, взбираться на верхушки исполинских кедров за липкими кедровыми шишками… Вместе с ребятами он любовался с вершины горы Глядена круглым, как татарская чаша, озером Хан-Алтай и водопадом Сорвенок.

Ни в какой сказке не слышал, ни в одной книжке не читал Андрей о подобной красоте земли и вод!

А как менялись оттенки степей, гор, ручьев и речек в разные часы дня весной, летом и осенью! В какое безмолвие погружалось все это зимой! Даже привыкшие к родным местам деревенские ребята как-то затихали на этих вот величественных высотах, а что же сказать об Андрейке-москвичонке, как его прозвали тут! Он становился глухим ко всему и подолгу стоял точно завороженный.

Влюбленный в чудесную эту страну, и решил он стать здесь агрономом, чтобы еще пышней украшать родной край, будить спящие пространства, трудом преображать землю отцов. «Алтай!» — уже в одном этом слове ему виделись и ширь степей, и подоблачная синь окутанных бирюзовой дымкой горных хребтов с темными кедровыми лесами, и белопенные реки, и безудержно буйное под щедрым солнцем цветение медвяных трав.

Забыв о присутствующих, Андрей негромко, радостно засмеялся. Васька Лихарь повернул к нему голову, а девушка улыбнулась глазами. Улыбка хорошо изменила тонкое, загорелое до медных отблесков молодое лицо ее и долго потом не уходила из серых больших глаз.

Вдруг шофер остановил машину, выскочил, поднял капот и стал «колдовать» в моторе.

Рядом с дорогой — роща. Пожелтевшая, трепещущая на ветру листва, кружась, сыпалась наземь, Андрей не сводил глаз с рощи. Меж скорбных берез, у самой опушки, — молодая рябинка с рдеющей кроной: точь-в-точь Неточка в шелковой красной косынке…

На вершину рябины сел дрозд, клюнул — понравилось, и он довольно закивал головкой, гулко, призывно затрещал. И тотчас откуда-то из глубины рощи возникла шумная стайка дроздов, покружилась и с радостным криком упала на закачавшиеся гроздья.

Андрей снова вспомнил, как с оравой ребят носился он по звонким осенним рощам. Тогда так же вот трещали веселые дрозды. Андрей любил собирать грибы, приносить их в дар матери и Неточке и наблюдать, как они, горожанки, внимательно рассматривали каждый гриб, точно драгоценную находку.

Шофер снова сел за руль, и машина понеслась вдоль перелесков.

В Войковскую МТС, расположенную в километре от села Предгорного, приехали вечером, когда в конторе уже не было никого, кроме подслеповатой старой немки-уборщицы, высокой сухопарой Матильды. Она подметала сильно затоптанные коридор и широкое крыльцо.

Васька Лихарь с шоферским шиком, впритирку подкатил к самому крыльцу и, распахнув дверцу, сказал:

— Пожалуйте!

Все еще объятый воспоминаниями, ничего не замечая вокруг, Андрей шагнул из машины. И именно в эту минуту старуха, разогнувшись, метнула с крыльца полную заслонку мусора. Андрей на минуту ослеп и расчихался.

Заметив свою оплошность, Матильда выпустила из рук заслонку и веник и, коверкая русскую речь, запричитала:

— Ах, батюшки! Пильни в кляз немношка…

Оскалив крупные белые зубы, Васька Лихарь захохотал. Выскочившая из машины девушка с упреком сказала ему:

— Ты никак не можешь без дурачеств… — И, обратившись к немке, спросила: — Матильда, дежурный уже ушел?

— Тавно ушель.

— Надо вот товарища главного агронома устроить куда-нибудь на ночь, да чаю ему, а то из столовой девчата теперь, конечно, тоже ушли, — закончила она, уже не обращаясь ни к кому.

— Описатель, Вера Алексайн, описатель! — засуетилась сухопарая немка.

Сконфуженный Васька Лихарь стал вытаскивать из машины тяжелые чемоданы.

Андрей мельком взглянул на девушку и только тут заметил на ней кричаще-зеленый, нелепый джемпер.

Взяв у шофера оба чемодана, он понес их по крутым ступеням в пустую обшарпанную контору.

Девушка проводила его глазами, потом пружинисто-легко перепрыгнула изгородь и пошла к раскрытым дверям мастерской. И не только медно-красный загар лица, но и что-то быстрое, легкое в каждом движении ее ног и рук — все говорило о том, что выросла она на вольной волюшке степей и гор.

— Вера! — окликнул ее Васька.

— Кому Вера, а тебе Вера Александровна. Ну что? — В ее голосе Васька почувствовал скрытую неприязнь к себе.

Озорно взглянув на Веру — на ее широкие плечи, тонкую талию, серые, с легкой синевой и от этого казавшиеся особенно светлыми на загорелом лице глаза, — он не торопился с ответом.

— Ну что? — уже не скрывая раздражения, повторила девушка.

— А он с чудасинкой, наш новый-то главный! Такую царь-девицу, в эдаком новеньком зеленом джемпере в упор не увидел… Одним словом, ноль внимания… Смотрю я, а он глазами мимо вас, Вера Александровна… — Васька оскалил зубы.

— Только за этим и остановил? — строго спросила она шофера.

— А то зачем же еще! Чую, прищемил он вас, многоуважаемая Вера Александровна… Это вам не наш брат филька.

Вера не нашлась, что сказать злоязыкому Ваське, повернулась и пошла летящей своей походкой.

Глава третья

— Секодня супот, — сказала Матильда, когда стелила агроному постель в конторе на письменном столе.

Андрей лег на жесткую подстилку.

В пути он утратил представление о времени. И то, что еще и завтра, в воскресенье, придется томиться ожиданием, расстроило его.

— Ну, завтра видно будет, — вслух сказал Андрей и с удовольствием потянулся: в «газике» по выбоинам грунтовки его порядком растрясло.

Но лишь только смежил он веки, как перед ним встала Неточка. Притеняя глаза своими удивительными ресницами, она щурилась, точно силилась заглянуть к нему в душу. Припухшие, красные ее губы что-то шептали, но что, он не мог разобрать, хотя и напрягал слух. Ему начинало казаться, что он чувствует даже тонкий запах ее волос.

— Дьявольщина!

Андрей сел. Чтобы отвлечься, стал смотреть во тьму за окном.

— Хоть бы заснуть поскорее! — Его раздражало, что даже здесь, на новом месте, он не может освободиться от мыслей о ней. — Должно быть, и сам ты так же пуст и безволен! — не боясь быть подслушанным, громко сказал Андрей.

«Это все от вынужденного безделья», — думал он, мечтая о работе как о средстве избавиться от неотвязных воспоминаний о Неточке.

«Сегодня со мной ехала какая-то девушка в ядовито-зеленом джемпере. Кто она такая?» Андрей убедился, что Хотя видел ее всего лишь несколько часов тому назад, не запомнил ничего, кроме дикого цвета бумажного джемпера.

Тут он спохватился, что не написал домой ни одного письма и даже не вспоминал о родителях. А если и поговорил в Барнауле с дедом об отце с матерью, то только потому, что о них спрашивал Гордей Миронович.

«Вот она какая бывает, любовь-то! Но дудки, завтра же возьмусь за работу».

Андрей прислушался к тишине и только сейчас обнаружил, что доносившийся ранее из ремонтной мастерской шум работавшего движка давно прекратился.

«Не особенно же старательно трудятся здешние механизаторы по субботам!»

Стал думать, с чего начнет в понедельник. «Перво-наперво попрошу карту колхозных земель. Потом — полей севооборота, потом для составления рабочих планов поеду знакомиться с почвами и границами в натуре. На всякий случай — ружьецо прихвачу. Тут, конечно, дичи до черта…»

Заснул Андрей так крепко, что проснулся, только когда к нему заглянула смешная Матильда.

— Доброе утро, товарищ главный агроном! А я к вам с чашечкой свежего кофе.

Она сказала это, по обыкновению уродуя слова, и Андрей не сразу понял.

— Доброе утро, Матильда! — Он рассмотрел, что глаза у немки ясные и добрые. — Доброе, доброе утро, Матильда, — с удовольствием повторил он и, лишь только уборщица вышла, стал одеваться.