Кавалер Золотой Звезды

— Погоди, — тихо проговорила Ирина, — что ты такое говоришь? Откуда тебе это известно?

— Сорока на хвосте принесла — вот откуда!

— Это неправда! — крикнула Ирина. — Неправда! Сергей так обо мне не скажет. Ты это сама выдумала… Как тебе не стыдно, Варя!

— Дурная ты, что тебе еще сказать! — Варя прыгнула на землю. — Ты не злись, тебе ж добра желаю…

У Ирины так заболело сердце, что она не могла вымолвить слова. Желая одного — уехать побыстрее, она взмахнула кнутом, надвинула на глаза платок и за слезами не видела ни быков, ни дороги…

И еще одну ночь Ирина не смыкала глаз. Она вышла на курган — когда-то здесь они стояли вдвоем и любовались лунным светом. Теперь же степь была укрыта такой темнотой, что не было видно ни дороги, ни даже птичника. Ирина ждала — вот-вот вдали вспыхнет зарево автомобильных фар. Она так пристально смотрела в темноту, что ей или показалось, а может быть, она и в самом деле увидела две горящие точки.

— Он!.. Сережа! — крикнула она и с замирающим сердцем побежала к дороге. Горящие точечки разрастались, все шире и шире раздвигалась тьма, и вот слепящий свет озарил Ирину, курган, птичник, — мимо нее с грохотом и ветром пролетел грузовик. Долго маячили красные огоньки — точно шарики катились по земле. Ирина стояла у обочины дороги и шептала:

— Не он… А может, это правда?

Утром, когда Ирина ушла на ферму, а Марфа Игнатьевна управлялась в хате, на птичник нежданно-негаданно пришли Тимофей Ильич и Ниловна. Старики были одеты по-праздничному. Старый Тутаринов, сухой и высокий, был в папахе из кудлатой овчины, в тулупе, в сапогах, смазанных дегтем. Ниловна была одета в широкополую кофту, повязана теплой шалью. Рядом с Тимофеем Ильичом она казалась совсем маленькой.

Не постучавшись, Тимофей Ильич открыл дверь, на пороге снял шапку и перекрестился. Перекрестилась и Ниловна. Потом они поклонились хозяйке и молча переступили порог. Только после этого, все так же молча, Тимофей Ильич распахнул полы тулупа и извлек оттуда паляныцю, завернутую в рушник, и бутылку водки. Теперь Марфа Игнатьевна не сомневалась, что Тутариновы пришли сватать ее дочь. Обрадованная такой приятной неожиданностью, Марфа Игнатьевна и улыбалась гостям и не знала, где их посадить, что им сказать. Принимая дрожащими руками хлеб, она перекрестила его, поцеловала и положила на стол. Водку поставила под стол. Потом стала упрашивать гостей раздеться.

— У нас хатенка маленькая, — говорила она, помогая Ниловне развязать концы шали.

Снимая шубу, Тимофей Ильич сказал:

— Гостей не так радует хата, как ласковый прием хозяйки.

Ниловна сняла кофту и, усевшись на лавку, осмотрела хату.

— А и вправду, — сказала она своим тихим и приятным голосом, — хатенка у вас маленькая, а славная хатенка. И тепло у вас. Наверно, дочка печь топит?

— Ирина у меня на все руки.

— А где ж она будет? — спросил Тимофей Ильич.

— В извозе. Щебень на строительство возят. Где ж ей быть?

— Ну, Марфа Игнатьевна, — заговорил Тимофей Ильич, усаживаясь на лавке, — ты уж, наверно, догадываешься, за каким делом мы к тебе пожаловали? Да оно и не трудно догадаться. На столе хлебина в рушнике, под столом наизготове горилка, а на лавке — добрые люди. Картина дюже наглядная… Так вот что я скажу про наше посещение. Хоть мы уже люди и немолодые, век свой прожили, можно сказать, в старых обычаях, а все ж таки мы не будем упоминать таких слов, какие говорились допрежь: дескать, у вас имеется товар, у нас купец, у вас живет красавица царевна, а у нас пребывает красавец царевич и прочее. Такие слова нынче не в моде, и нет в них правильного понятия. Скажем по-простому, без обиняков: в вашем доме, Марфа Игнатьевна, есть невеста, стало быть, ваша дочка. По всему нам видно — девушка славная, работящая… А в нашем доме на тот случай приберегается жених, стало быть наш сын, не будем его здорово расхваливать, а только скажем — парень хоть куда. Ко всему этому, Марфа Игнатьевна, родительскому глазу видно, что дети наши паруются. Знать, и нам не следует стоять в стороне, а надобно поступать так, как поступали наши покойные родители, когда нас женили и замуж выдавали… Правильно я говорю, Ниловна?

— Известное дело, чего же еще, — сказала Ниловна. — Друг дружку они полюбили, так что надо их благословить, — да и всему разговору конец.

— А что вы, Марфа Игнатьевна, на это скажете?

— Ох, Тимофей Ильич и Василиса Ниловна, задали ж вы мне задачу! Я скажу, что так я рада, так я рада, что вы навестили меня с добрыми намерениями, что даже и выразить не могу свою радость. И речи ваши о наших детях приятны моему сердцу. А все ж таки я не знаю, как и быть… Дело-то такое еще неясное…

— А что ж тут неясного? — спросил Тимофей Ильич и посмотрел на Ниловну. — По-нашему — все ясно!

— А слыхали небось, какая идет по станице балачка? Такое бабы поговаривают… — Марфа Игнатьевна запнулась, отвернула лицо. — Будто так выходит, что сыну вашему неровня моя дочка… Так что я и не знаю, как нам и говорить о таком деле…

— Что нам та балачка? — Тимофей Ильич вынул из кармана кисет и стал закуривать. — Люди почешут языки, да и замолчат. Мы же своим детям не чужие люди, а родители.

— Слова ваши, Тимофей Ильич, истинная правда, — Марфа Игнатьевна тяжело вздохнула. — Мы своим детям добра желаем, а только дети нынче гордые да обидчивые… На меня, — так я бы эту людскую молву и слушать бы не стала, а Ирина сильно переживает, даже приболела, стала сумрачная, невеселая… Так что надо бы сперва детей наших спросить, как они между собой в согласии, а мы поладим, чего ж там… Я-то всей душой, лучшего зятя мне и желать не надо…

— Что ж нам детей спрашивать? — возразил Тимофей Ильич. — Что они нам скажут? Невеста покраснеет и убежит, а жених еще и поругает нас. Он в таких делах дюже норовистый. — Тимофей Ильич, раскуривая папиросу, рассмеялся и закашлялся. — Так что сперва нам надо между собой найти согласие.

— А вы своего сына пытали, когда собирались к нам? — поинтересовалась Марфа Игнатьевна. — После всех этих разговоров в станице…

— Сказать правду, затем мы к вам и прибыли, чтобы станичные бабы прекратили ту дурную балачку. — Тимофей Ильич разгладил усы. — Вчера я был у сына. Он же к нам редко заезжает. Так я сам явился к нему. Прихожу прямо в кабинет. Накинул крючок на двери и говорю: «Ты, сынок, управитель всего района, а про тебя в станице всякую чертовщину говорят… Почему ты девушку в такой позор вводишь? Почему не приедешь сам, да и не кончишь свое дело разом?» Стал он передо мной оправдываться, говорит, что замыкался на работе, что некогда ему и в гору взглянуть… Тогда я ему и говорю: «Ежели тебе некогда, то мы с матерью пойдем к Марфе Игнатьевне и будем по-родительски вершить дела…» Так что вы, Марфа Игнатьевна, ни в чем не сумлевайтесь, а ставьте на стол закуску, выпьем мы по чарцы, да и породнимся, а дети наши потом обо всем прочем между собой договорятся… Так я понимаю, Ниловна?

Ниловна утвердительно кивнула головой, а Марфа Игнатьевна с сияющей улыбкой уже постилала на стол новую скатерть.

Глава VII

Сергею еще на фронте довелось познать, что такое цена времени. Он служил в танковых войсках, и там, на войне, случались минуты, когда он думал о том, как бы хорошо было иметь в танке шестую, седьмую, а то и восьмую скорость. Помнится, последний раз такая дерзкая мысль пришла ему в голову в тот день, когда их дивизия прорвалась в Прагу… Но там, в этом могучем движении войск, а особенно в танковых атаках и маршах, Сергею казалось обычным и естественным то, что он иногда забывал, какой сегодня день, и не замечал, что там, на дворе, — утро или вечер.

В ту пору, — а потом уже и позднее, когда демобилизовался, — Сергей был совершенно убежден, что только на войне жизнь набирает такую предельную скорость, а, скажем, у председателя райисполкома она течет спокойно и размеренно… Был Сергей еще молод, в житейских делах неопытен, и он верил, что председателю райисполкома торопиться некуда, ибо у него нет приказа — непременно к такому-то часу пересечь вражескую коммуникацию, выйти к реке и овладеть переправой… Нет, у председателя райисполкома, думал он, каждый день проходит спокойно, все у него заранее расписано и предусмотрено: он знает, что ему делать сегодня, а что завтра; придет воскресенье — выходной день, в понедельник — заседание исполкома, во вторник — выезд в станицы, в среду — прием посетителей. К тому же есть и часы досуга: хочешь — езжай на охоту, хочешь — отдыхай за чтением книг.