Непрочитанные письма

— А-а...

Перед тем как приехать на буровую, я успел забежать в редакцию, покопался в подшивке, пошушукался с Федей Богенчуком, потом двинул к Макарцеву, узнав, что тот в отпуске и, по слухам, никуда не уехал. Макарцев возлежал на тахте, обложившись книгами и подушками, читал он то ли «Сагу о Форсайтах», то ли «Семью Тибо», одним глазом следил за резвившимися на экране «а-ну-ка-девушками», ну и проигрыватель, конечно, крутился. Говорил Макарцев нехотя, с Китаевым, насколько я понял, был он в ссоре. Тогда я узнал про скоропалительный и краткосрочный уход мастера из бригады, и это обстоятельство, честно говоря, заинтересовало меня больше, нежели история с рекордом. К тому ж была она давняя, еще апрельская, да и особых загадок, по-моему, в ней не было, — просто хотелось знать, как расценивает ситуацию сам Китаев.

— Рекорд как рекорд, — сказал Китаев. — Почему ты-то об этом спрашиваешь? Была комиссия из главка — все правильно, все сошлось.

— Зачем же комиссии приезжать, если «рекорд как рекорд»?

— Да есть тут один, дружок мой бывший, он воду мутит... Ты с ним говорил?

— Не знаю, о ком ты толкуешь... Но предположить могу. Нет, не говорил. Я у тебя хочу узнать, что тут произошло, а не из газет.

— Каких еще газет? — всполошился Китаев. — Ты о чем это, Яклич?

— Ты беседовал с ...? — назвал я фамилию своего коллеги, встреченного в аэропорту.

— Ну. А что?

— Разве из вопросов не было ясно, к чему он клонит?

— Да мы с ним на бегу встретились. В горкоме. Он только и успел крикнуть: «Привет, Васильич!» Куда-то спешил он... Хотя нет, еще в гости меня приглашал: «Будешь в Тюмени, Витя, непременно заходи!»

— Что ж, зайди. Только сначала давай о рекорде. Что там было?

— Пробурили скоростную скважину. За пять суток.

— А на самом деле?

— И на самом деле — за пять суток.

— Кондуктор куда считали?

— Куда надо — туда и считали, — недовольным тоном сказал Китаев. — Сначала пробурили кондуктор, спустили колонну, опрессовали. Подготовились к бурению, забурились. Когда закончили скважину, приплюсовали к общему времени часы, потраченные на бурение кондуктора. Тридцать там с чем-то часов. Вот и все.

Нет, Васильич, не все, подумал я. Здесь уже ты явно темнишь. Здесь, мне кажется, и кроется щель, в которую норовит спихнуть тебя мой правдивый коллега...

Напомню, то были еще времена многовахтовки, «категорически запрещенное» главком параллельное бурение процветало, но как утаить в мешке пресловутое шило? С одного станка бригада бурит скважину, на другом ведутся подготовительные работы — но на первом произошла непредвиденная задержка, а подготовительные вахты, напротив, сработали раньше срока (а что? опыта не занимать...). Что же теперь делать? Стоять? Ждать? Душа не позволяет. План не позволяет. Обязательства не позволяют. Вот и начинают бурить потихоньку, боязливо оглядываясь на каждую подъезжающую к буровой машину и поспешно маскируя свои действия. Почему же приходится скрываться, действовать тайком? Да потому, что в бурении до сих пор еще много непредсказуемого. Случатся осложнения одновременно на двух бурящихся кустах — и помощи ждать уже неоткуда, все графики вахт и отгулов летят к чертям, остается только изматывающая, бесконечная, бессонная работа и, не дай бог, что-нибудь пострашнее. А пострашнее бывало, бывало не раз, акты о несчастных случаях, ксерокопированные в главке, не редки на доске объявлений управлений буровых работ...

— Нет, Васильич, не все, — повторил я вслух.

— Все там было как надо. Просто один деятель придрался, что даты в рапортах геофизиков не совпадают с датами в нашем рапорте.

— Почему?

— Ну, ты же сам знаешь, как это бывает... Вызвали мы геофизиков к определенному часу, а сами к этому времени готовы не были. Макарцев написал им два часа, чтоб пустого прогона не было. А когда они снова приехали, Макарцев поставил им три часа — в сумме пять, как и было на самом деле. Не веришь?

— Не-а.

— Как же, по-твоему, было?

— Точно не знаю, Васильич, но думаю, что тридцать часов кондуктора вы замотали, в рапорт включать не стали. Вы начали бурить из-под кондуктора, а рапортанули, что только-только забурились. Так было, Васильич?

— Так, так, так, черт бы тебя побрал! Лезете вы всегда не в свое дело! Других тем мало вам, что ли, да?

— Для меня это не тема, Васильич. Я тебя пытаюсь понять. Тебя. И твоих ребят.

— Влип я, Яклич... — неожиданно заявил Китаев. — Чувствовал, что не надо этого делать... И ошибка-то чепуховая. Ну, сутки откинули. Все равно скважину с ускорением провели, качество работ признано отличным. Макарцев шесть дней со скважины не вылезал. А началось-то как? Я просто не думал, что так быстро пробурим. Я почему не сообщал? Получалось параллельное бурение, а оно, сам знаешь... Думал, протелепаемся потихоньку — оно незаметно и сойдет. Но тут как назло: все до того четко шло и технически грамотно — будешь специально стараться, ни за что так не выйдет. В общем, приезжаю на скважину — и глазам не верю: все, колонну надо спускать, а уж этот факт не скроешь... Понаехали из управления, стали подсчитывать — рекорд! За пять суток скважину рванули! Ну, тут на меня и насели: давай в газете сообщим! это же такое дело! всесоюзный рекорд! Макарцев уперся — ни в какую. А я... я слабину дал.

— Кто ж на тебя насел, Васильич?

— А вот это не важно. Я слабину дал, я виноват — я и отвечать буду.

— А сколько же часов вы замотали?

— Тридцать пять.

— Значит, не пять суток, а шесть с половиной. Тоже, между прочим, неплохо.

— Ага.

— Какой же навар вы с этого имели? Славу? Деньги?

— Славы хоть отбавляй... А деньги... Да, заплатили больше. Если брать разницу за ускорение (пять суток или шесть с половиной) — рублей триста выйдет на бригаду. Это рублей по восемь на человека...

— Да-а...

— Я бы сам немедленно заплатил эти проклятые деньги, только не будь всего этого! Аварии мне мало, что ли? С ней не знаю, как расхлебаемся, да тут еще и рекорд припомнили... Влип я, Яклич.

— Хочешь знать, что для меня лично 6 этой истории более всего обидно? Получается, ты вроде бы как самому себе измерил. Никогда за тобой никакой «химии» не было, а тут...

— Да, этого мне не простят. Ладно. Пусть снимают с бурмастеров. Виноват — значит, отвечать должен.

— У тебя же столько сейчас забот... Твоих забот. Забот твоей бригады. Год-то ведь только начался! Ты мне лучше вот что скажи, Васильич: каковы твои ближайшие планы?

— И ближние, и дальние одни, — твердо сказал Китаев. — Работать. Дать за год сто тысяч.

— Это другой разговор...

— Ладно. Пойду на буровую. Черт, дурацкое состояние: знаешь, что сейчас, сию минуту сделать ничего не можешь, а надеяться все же не перестаешь...

К вечеру следующего дня Усольцев отправил Китаева домой:

— Передохни немного. Завтра приедешь. А до утра я тут посижу.

Китаев заупрямился, но Усольцев был неумолим:

— Хватит! Никаких дискуссий. И этого с собой забери... наблюдателя из Москвы.

— Это он колпаки тебе простить не может, — ухмыльнулся Китаев, когда мы выбрались на бетонку.

— Какие колпаки?

— Помнишь, ты написал, как он к нам на буровую приехал? Ну, еще там про его «уазик» было, что на нем волговские колпаки на колесах сверкали...

— Ну и что?

— А то. Вроде как ты барином его выставил.

— Вот уж не думал. Но вообще... В этом что-то есть. Любит Александр Викторович маленько покрасоваться. Да и покуражиться.

— Самолюбив он капитально. Ты не знаешь, а я-то с института его знаю. Упрямый он. И умеет своего добиваться.

— Но умеет не только потому, что упрямый, — сказал я. — А еще и потому, что умеет.

— Блестящий инженер, да-а... Как он с нашей аварией раскрутился! Я вообще-то тоже такое решение принял... Но пока сижу, думаю... А он: раз! раз! — и все.

Было уже темно, и ехали мы как в туннеле, своды которого обозначались светом фар, только в конце туннеля не было света, потому что у туннеля не было конца. Начало — начало было. Обочь дороги слева мелькнул на мгновение столбик с красной табличкой: «N# 200. Здесь комсомольско-молодежная бригада Степана Повха...»