Секретарь обкома

— А сам-то он дома? — поинтересовался Василий Антонович, стоя возле внушительных глухих ворот, даже и снизу плотно заложенных толстой доской-подворотней. — «Демешкин», — прочел он на жестянке, прибитой возле калитки. — «Е. Т.».

— Елизаром Трифоновичем его зовут, — объяснил Черногус. — Дома он, дома. Поэтому мы вас и пригласили. У него выходной скользящий. Зайдемте.

Василий Антонович взглянул на другую надпись: «Во дворе злые собаки» — и, нажав на железную лепешку, которая приводила в действие щеколду калитки, с силой толкнул калитку. Калитка отворилась. Навстречу Василию Антоновичу вылетели два ревущих лохматых пса. Василий Антонович твердо шагал по расчищенной цементной дорожке к дому. Шли за ним Владычин с Черногусом, а следом и два белых деда. Псы гавкали, крутились вокруг, но подскочить к людям, которые не обращали на них никакого внимания, не решались.

На крыльцо вышел коренастый, плотный человек в валенках, в ватнике, ожидающе смотрел на непрошеных гостей.

— Принимай, хозяин, — весело сказал Владычин. — Собачки твои нас уже дружески поприветствовали. Славные собачонки.

Хозяин «принимать», видимо, не собирался. Все так же хмуро стоял на крыльце. Голова у него была не покрыта, ветер шевелил пряди седеющих волос.

— Можно и здесь потолковать, — сказал Василий Антонович. — «Мой дом — моя крепость». Без приглашения врываться не будем.

— Гражданин Демешкин! — с возмущением в голосе сказал Черногус. — Перед вами секретарь обкома партии товарищ Денисов и секретарь райкома партии товарищ Владычин. И мы вот три старых коммуниста… Извольте это понять, гражданин!

— А я что — пожалуйста!.. — Что-то дрогнуло в лице Демешкина. — Он распахнул дверь в дом. — Прошу, прошу! Я ж не знаю — кто. Мало ли…

— Ну да, конечно! Мало ли, вдруг махновцы налетели!..

Все были введены в большую светлую комнату, обставленную новой красивой мебелью, какую изготавливают где-то в Прибалтике, в Риге или в Таллине. Судя по всему, это была столовая.

— Прошу, прошу, — повторил хозяин. — Садитесь. Да вы, может, польты снимете? У нас] тепло.

— Горячие батарейки! — Черногус потрогал батареи отопления. — Так и пышут. Чем — углем отапливаетесь?

— Котел уж такой, угольный. Другим чем — не получится.

— А уголек где приобретаете?

— Да ведь, где выйдет. Со склада там… Отсюда, оттуда…

Хозяин был насторожен, напряжен. В сердце него, наверно, уже шевелился страх за свое добро.

Василий Антонович скинул пальто на один из стульев.

— Товарищ Демешкин! — сказал он, подсаживаясь к столу. — Вот товарищи утверждают, что вы член партии. Правда это?

— Точно. С тысяча девятьсот сорок третьего года. В армии вступал.

— Воевали, значит?

— А как же! По тому возрасту, какой у меня был в ту пору, все воевали. Не без этого. Орден Отечественной войны имею, шесть медалей.

— А как вы жили до приобретения этого дома? Где?

— По первоначалу, как демобилизовался, мне квартиру дали на Вокзальной, две комнаты. Потом домишко у одной вдовы купил, аккурат на этом месте стоял он, где дом сейчас. Так, халупка была.

— За сколько же вы его купили?

— А за двадцать пять тысяч. С участком вместе, с огородом, садом. У нее, верно, сад плохонький был. Я перепланировал.

— А где она, прежняя-то хозяйка?

— К сыну уехала. А уж куда, я и не знаю. Старая была. Одной жить неуютно. Уехала. За-брала монету и подалась.

— Так, А монета — двадцать пять тысяч — не малая монета. Откуда сумма такая у вас образовалась?

— Копил, товарищ секретарь. Откуда же ещё? Коплю и коплю, на книжку откладываю.

— Хорошо. Бережливая, значит, у вас натура. А вот соседи рассказывают, что вы яблоками, ягодами, цветами торгуете.

— Это жена.

— Но ведь ваша жена. Или чужая?

— Моя. Так куда же их девать? Не выбрасы-вать на улицу. Выйти на середку да и вывалить? Так, что ли?

— Просто столько не выращивать, чтобы не было товарных излишков. Самый простой путь.

— А тогда пусть земля, гуляет?

— Вот ты кто такой, — сказал Черногус. — Земля есть — занять ее надо. А занял — навыращивал больше, чем в рот вмещается. А навыращивал излишков — продать надо. Так коммунист торговцем стал, базарным делягой. А зачем столько земли хапанул? Обработал бы, если уж такой мичуринец, грядку-другую, да и достаточно. Посадил цветочков, яблонь пару. А ты же, как помещик, промышленный сад развел. Ты частный предприниматель, Демешкин, а не коммунист.

— А это можно и по-разному поворачивать, — ветил Демешкин. — Можно и в тюрьму человека ни за что посадить. И ославить как хочешь.

— Хорошо, хорошо, — примирительно сказал Василий Антонович. — А вот этот домик — в нем сколько комнат?

— Восемь. Если и маленькие считать.

— Куда же вам столько? Восемь?

— План такой архитектор составил. Жить говорит, надо по-коммунистически, просторно. К коммунизму, говорит, идём, товарищ Демешкин. Строить так строить. Я и махнул рукой.

— И квартирантов поди пустили?

— Двоих тут… Студентов. Не хотят в общежитии жить, Я не виноватый.

— А во сколько он вам, домик ваш, обошелся?

— Не считал, товарищ секретарь. Тут и своего труда немало. Его в стоимость — как вставишь?

— Тысяч двести, наверно? — сказал Владычин.

— Что вы, что вы, товарищ! — Демешкин даже руками замахал. — Откуда такие деньги у меня?

— А вот давайте считать… — Владычин вынул блокнот, вечное перо. — Сколько пошло шлакоблоков? Сколько кирпича? Дерева? Железа?..

Как ни вертелся Демешкин, Владычин, настойчиво заставляя его называть каждую цифру, прикидывал количество материалов, стоимость рабочей силы, оплату транспорта, с помощью которого подвозились материалы. Василий Антонович с интересом следил за этими подсчетами. Да, как ни приуменьшай расходы, дом обошелся приблизительно в сто восемьдесят тысяч рублей!

— Вы без малого миллионер, товарищ Демешкин! — воскликнул он, поражаясь. — Вы очень своеобразным путем вступаете в коммунизм: через развитие частной собственности. Заработали это все по способностям — способности у вас отличные. Живете по потребностям. А ну-ка покажите ваш партийный билет. Он у вас с собой?

— Он у меня в железный ящик запертый.

— В сейф, значит. Как у всякого порядочного предпринимателя у вас и сейф есть. Ну принесите свой партбилет.

Демешкин вышел.

— Грандиозно! — сказал Василий Антонович. — Это что же такое получается? Человек уже сейчас может открывать торговлю или заводишко небольшой купить? Правда, что он рабочий?

— Правда, — сказал один из белых дедов. — Мы любопытствовали на комбинате. Трубопроводчик.

Демешкин тем временем принес партбилет. Может быть, он думал, что расстается с ним навеки: когда подавал его Василию Антоновичу, руки у него дрожали.

Василий Антонович стал листать странички.

— Тысячу четыреста, тысячу шестьсот, — называл он месячные заработки Демешкина, с которых тот платил взносы в партию. Самая большая получка была в мае: две тысячи сто.

— Одну срочную работу выполняли. Аккордно, — пояснил Демешкин.

— Понятно, понятно. Я вот к чему об этом говорю. К тому, что сто восемьдесят тысяч с такой зарплаты не накопишь. Сколько вы в месяц могли откладывать? Ну примерно? Ну, допустим, пятьсот рублей. Больше уж вряд ли, а? Сколько же надо лет, чтобы накопить сто восемьдесят тысяч?

— Если в год откладывать по шесть тысяч, то есть по пятьсот рублей в месяц, то до ста восьмидесяти тысяч надо тянуть ровно тридцать лет, — сказал Владычин.

— Вот, товарищ Демешкин, тридцать лет! — Василий Антонович потряс указательным пальцем. — А вы за какую-нибудь пятилетку так здорово развернулись. Что-то вы от нас скрываете.

.— А старый-то дом я продал, — быстро сказал Демешкин. — Это вы в расчет не взяли. Старый-то. За что купил, за то и продал. Двадцать пять-то тысяч.

— Ну давайте четыре года скостим, — согласился Василий Антонович. — А все равно двадцать шесть лет ещё остаются. Двадцать шесть! Четверть века!