Том 5. Произведения 1856-1859 гг.

Бурмистръ, человѣкъ лѣтъ 27, высокой ростомъ, уже забирающiй начальническую полноту, курчавый и красивый, ежели-бы не узкое разстояніе глазъ и вѣчное безпокойство ихъ. — Василій одинъ и старшій изъ 7 сыновей самаго зажиточнаго мужика Ермила.[268] Его идеалъ — толстый прикащикъ, который былъ при отцѣ въ этомъ имѣньи, его страхъ — быть похожимъ на мужика лапотника. Купецъ Черемушкинъ говоритъ, что Василій настоящій бурмистръ, онъ въ Тулѣ съ купцами Графскій интересъ соблюдаетъ и свою амбицію соблюдаетъ. А[гафья] М[ихайловна] говоритъ, что онъ ужъ запутался въ словахъ; то говоритъ: въ мановеніи ока, а то: кады — скажетъ. — Василій полагаетъ, что искуство управленія раздѣляется на два отдѣла: 1-й и главный — составляетъ искуство встрѣтить барина, проводить его, доложить, не обезпокоить, скрыть непріятность и т. д., и 2-й отдѣлъ, заключающій въ себѣ искуство оборотиться такъ, чтобы все казалось по желанію барина.

Вслѣдствіе этаго убѣжденія, Василій всегда страстно встрѣчаетъ меня; запыхавшись, съ дрожащимъ голосомъ и даже кажется съ слезами на глазахъ, онъ бросается къ ручкѣ. Это мнѣ непріятно, тѣмъ болѣе, что такъ нейдетъ къ его[269] мужицкой фигурѣ. Какъ и обыкновенно, мы потолкались другъ съ другомъ, плечомъ въ голову и головой въ подбородокъ, и какъ всегда ему не удалось поцѣловать, мнѣ не удалось оттолкнуть его. Когда мы поуспокоились, я сталъ спрашивать, онъ сталъ успокаивать. Все было хорошо, навозу зимняго вывезено 30 десят[инъ], лошади сыты, 2 только истратились, крестьяне оброкъ заплатили въ срокъ.

— Ничего особеннаго нѣтъ?

— Ничего-съ, слава Богу. Только нужно вамъ доложить, — сказалъ онъ помолчавъ, — что молотьбой не могъ окончить, по одной ндравственности (ндравственность значитъ упрямство) бабъ. Не выходятъ по вольно, a лѣтнихъ дней и не смѣй брать.

— По чемъ ходятъ?

— По гривеннику. Развѣ мало? Гдѣ ей больше взять. И станешь говорить, не повинуются. Дни большіе говорятъ.

— Такъ прибавить 40 к[опѣекъ].

— Не прикажите-ли такъ посылать, за барщину? Лучше ходятъ. А разсчеты пустые.

— Нѣтъ, да вотъ я посмотрю; сходку вели собрать нынче.

— Завтра не прикажете ли? — нынче не соберешь. —

————

* V.

[ЗАПИСКА О ДВОРЯНСТВЕ.]

Въ рѣчи своей, сказанной[270] въ Москвѣ, Г[осударь] И[мператоръ] укоряетъ дворянство въ медленности изъявленія согласія на освобожденіе, въ медленности дѣйствій комитета, и даетъ чувствовать, что медленность эта можетъ поставить дворянство въ опасное положеніе.

Въ чемъ дѣло освобожденія?

Государю Императору угодно освободить помѣщичьихъ крестьянъ. Совершенно справедливо его убѣдили въ томъ, что крестьянъ нельзя освободить иначе, какъ съ землей, на которой они сидятъ. Земля эта принадлежитъ помѣщикамъ. Слѣдовательно необходимо, лишивъ помѣщиковъ извѣстныхъ правъ на часть земли, передать эти права крестьянамъ. — Для того чтобы сдѣлать эту передачу, представлялись 4 средства: 1) купить землю у помѣщиковъ и отдать ее крестьянамъ. 2) Въ видахъ государственной пользы отобрать безвозмездно землю у помѣщиковъ и передать ее крестьянамъ. 3) Прибѣгнуть къ самопожертвованію дворянъ и просить ихъ въ видахъ государственной пользы отдать землю крестьянамъ, и 4) открывъ положенiе своихъ финансовъ, прибѣгнуть къ содѣйствію всѣхъ сословій, и въ особенности образованнѣйшаго дворянскаго, въ отъисканіи мѣръ выкупа за землю, отчуждаемую у помѣщиковъ. —

Ежели бы было избрано первое средство, дворянство согласіемъ на продажу могло бы угодить Царю. Ежели бы избрано было 2-е, Дворянство покорностью и молчаніемъ могло бы отвѣчать на безвозмездное отчужденіе. Ежели бы дѣло коснулось самопожертвованія, дворянство могло бы[271] не обмануть ожиданія Правительства. Ежели бы, наконецъ, сознавшись въ своей несостоятельности, Правительство прибѣгло бы къ содѣйствію дворянскихъ собраній, образованное сословіе могло бы трудами [и] изысканіями помочь правительству.

Но ни одна изъ этихъ единственно возможныхъ мѣръ не была избрана правительствомъ. Въ началѣ нынѣшняго года, явился рескриптъ, въ которомъ весьма ясно были опредѣлены[272] будущія условія крестьянскаго сословія; но совершенно умалчивалось о условіяхъ другого сословія, приглашаемаго къ отчужденію половинной части своей собственности. Явились циркуляры министра, поправки циркуляровъ, рѣчи Государя Императора, но во всѣхъ этихъ документахъ, также какъ и въ рескриптѣ, умалчивалось о томъ, кто заплатитъ за землю, отчуждаемую у помѣщиковъ.

Ежели вспомнимъ, что не такъ давно происходило во Франціи и Англіи, государствахъ, въ которыхъ уровень образованія и потому сознанія общаго блага такъ несравненно стоитъ выше нашего, и гдѣ Правительство не нашло возможнымъ освободить иначе рабовъ, какъ заплативъ за нихъ деньги собственникамъ, то, какъ надо ожидать[273] будетъ встрѣченъ дворянствомъ рескриптъ, лишающій его не только безвозмездно цѣннаго права собственности на крестьянъ, но и значительной части земли, не опредѣляя за нее никакого обезпеченія, а поручая самимъ помѣщикамъ, безъ измѣненія безобразнаго полицейскаго устройства, взыскать съ крестьянъ, освобожденныхъ отъ зависимости, тѣ огромныя суммы, которыя стоитъ отчуждаемая земля. —

Вмѣсто общаго негодованія и озлобленія, которымъ, надо было ожидать, встрѣтитъ дворянство рескриптъ, лишающій его половины собственности и похожій на тѣ слова, которыми ловкой кулакъ закидываетъ неопытнаго продавца, умалчивая о[274] условіяхъ продажи, рескриптъ былъ встрѣченъ дворянствомъ съ неподдѣльнымъ восторгомъ. Ежели слышался въ большинствѣ ропотъ, и то не за безвозмездное отчужденіе личной собственности, а за[275] [не] обезпеченіе выкупа, ропотъ этотъ былъ заглушенъ и въ Литературѣ, и въ обществѣ, и на дворянскихъ выборахъ восторгомъ меньшинства, образованнаго и потому сильнѣйшаго.

Это единственное въ исторіи и не оцѣненное eщe явленіе произошло отъ того, что рескриптъ о освобожденіи только отвѣчалъ на давнишнее, такъ краснорѣчиво выражавшееся въ нашей новой исторіи желаніе однаго образованнаго сословія Россіи — дворянства. Только одно дворянство со временъ Екатерины готовило этотъ вопросъ и въ литературѣ, и въ тайныхъ и не тайныхъ обществахъ, и словомъ и дѣломъ. Одно оно посылало въ 25 и 48 годахъ, и во все царствованіе Николая, за осуществленіе этой мысли своихъ мучениковъ въ ссылки и на висѣлицы, и не смотря на все[276] противодѣйствіе Правительства, поддержало эту мысль въ обществѣ и дало ей созрѣть такъ, что нынѣшнее слабое правительство не нашло возможнымъ болѣе подавлять ее.

Ежели нѣкоторые въ порывѣ излишняго восторга, a другіе избравъ великое дѣло поприщемъ подлой лести, умѣли убѣдить Государя Императора въ томъ, что онъ 2-й Петръ I и великой преобразователь Россіи, и что онъ[277] обновляет Россію и т. д., то это совершенно напрасно, и ему надо поспѣшить разувѣриться; ибо онъ только отвѣтилъ [на] требованіе дворянства, и не онъ, а дворянство подняло, развило и выработало мысль освобожденія.[278]

Восторгъ, произведенный рескриптомъ въ численномъ меньшинствѣ, но большинствѣ по образованію и вліянію, выразился такъ сильно, что въ первую минуту, почти никто не замѣтилъ[279] несправедливости и невозможности тѣхъ началъ рескрипта, отъ которыхъ Государь Императоръ не отступитъ, какъ онъ выразилъ въ своей рѣчи, но всѣ въ горячечной дѣятельности принялись за осуществленіе давнишней любимой мысли, хотя бы и на нелѣпыхъ данныхъ Правительства. Нашлись люди, которые даже стали подводить исторію подъ мѣру Правительства и доказывать право крестьянъ на землю. — Но приступивъ къ самому дѣлу, восторгъ этотъ значительно охладѣлъ. Численное большинство — дворянство, менѣе независимое въ средствахъ и менѣе образованное, призванное также къ обсужденію вопроса, не отстаивая права на личность [крестьянина],[280] наткнулось на пробѣлъ въ обезпеченіи за землю и[281] замедлило ходъ дѣла. — Кто заплатитъ[282] за право собственности или пожалуй, права пользованія, за землю, которую отъ насъ отнимаютъ? спрашиваетъ это большинство. Крестьяне? Да пускай правительство, имѣющее больше насъ средствъ, получитъ эти деньги, мы ему вѣримъ, а сами не видимъ возможности взыскивать[283] съ крестьянъ, при новомъ ихъ положеніи и при старомъ положеніи полиціи:[284] подати, какъ бы дешево мы не оцѣнили землю, въ 4 [раза] больше, чѣмъ тѣ, которые платятъ рядомъ государственные крестьяне. — И чѣмъ мы будемъ жить, лишившись и рукъ, и земли? — спрашиваютъ другіе, — тогда какъ теперь съ своими семействами мы имѣемъ только насущную необходимость? И чѣмъ же стало преступно съ 1858 года жить такъ, какъ мы жили? — Столкнувшись съ такими вопросами, образованное меньшинство почувствовало, что,[285] совершенно справедливо, изъ за убѣжденій въ необходимости мѣры освобожденія жертвуя половиной своего состоянія, оно не имѣетъ права насиловать менѣе образованнаго большинства, лишающагося насущной необходимости,[286] и не понимающаго еще выбора рѣзни или нищеты, въ который оно поставлено. Меньшинство ясно поняло недосказанность рескрипта и стало отыскивать другія средства къ разрѣшенію вопроса. Выкупъ или обезпеченіе,[287] единственное средство, находящееся въ рукахъ дворянства, естественно представили[сь] ему. И со всѣхъ сторонъ явились проэкты выкупа, согласующія всѣ интересы. Самые горячіе защитники освобожденія во что бы то ни стало понимали совершенную справедливость выкупа или обезпеченія за землю; и самые упорные защитники стараго становились на все согласны, какъ только дѣло касалось выкупа или обезпеченья за землю. —