Пограничная тишина

— Например? — посмеиваясь, спросил майор Засветаев.

— Согнал с меня ковш пота... В таком виде, говорит, можно выступать на сцене художественной самодеятельности, а не строевой подготовкой заниматься...

— Мои слова, — кивнул головой Иван Александрович. — Это я ему их говорил, когда он появлялся на боевой расчет в щиблетах...

— Хм! Школа-то известная... А время бежит... и парни наши подросли! Замечаю, что вместе с дисциплиной у Федора Терехова вырабатывается самостоятельный характер. Главное, строгий стал к самому себе, а с людьми — человек.

— Лейтенант Рощин назначен начальником заставы. Вот так-то, дорогой Павел Иванович. Прозевал ты зятя...

— Тут я умываю руки. Девчата тоже проявляют самостоятельный характер, видишь, сами выбирают себе мужей. А мне еще, знаешь, Наталка предъявила ультиматум...

— Какой же?

— Поставила условие: свадьба на заставе и по всем правилам...

— Конечно, применительно к особенностям нашей службы... Ай да Наталка! Молодец!

— Ты не шути. Все вполне серьезно. Организованное наступление, при поддержке матери и младшей сестры. Доводы: родилась на заставе, провела детство, юность.

— Резонно!

— И возразить нечего... — Павел Иванович испытывал в душе безграничное чувство гордости за дочь, потому что любил свою заставу, которая стала его кровным делом и родиной детей. Засветаев это понимал, как никто другой. — Хочет, чтобы была обычная русская свадьба, с многочисленными гостями, с песнями и громкой музыкой.

— И какое ты принял решение?

— Подчиняясь внутренней логике, решил, что дочь права. Почему должен пиликать один баян? Почему не пригласить нашего друга, председателя литовского колхоза Ионеса Марценкивичуса, с его чудесным оркестром?

— Узнаю широкую натуру Павла Андреева! — Иван Александрович живо повернулся к другу, в упор спросил: — А почему бы и нет?

— Так ведь ты сам сказал: применительно к особенностям нашей службы.

— Колхозники вместе с нами охраняют границу, если на то пошло...

— Дельно говоришь!

— Но а как посмотрит начальство? — спросил Засветаев.

— Наверное, мне окажут доверие. Неужели, глядя на меня, можно подумать, что я не договорюсь с командованием?

— Можно подумать, что ты уже договорился...

— Осторожно и не официально поднимал, как говорится, вопрос. Очевидно, будет исследована почва по инстанциям...

— До чего же ты дипломат, Павел.

— Мы же пограничники!

— Надеешься получить добро?

— А как думает майор Засветаев?

— Положительно! Сюда идет полковник, и мы сейчас все узнаем, — проговорил Иван Александрович, вставая навстречу полковнику Михайлову.

— Не помешал? — спросил Алексей Иванович.

— Никак нет, товарищ полковник! — весело ответил Засветаев. — Обсуждали одно важное событие. — Ясные серые глаза майора лукаво искрились, словно освещая внушительную, в четыре ряда, колодку разных наград на широкой металлической планке.

— А что за событие?

— Приглашает на свадьбу...

— А-а! Слыхал, слыхал...

— Планируется большой той [2]... — Майор Засветаев подробно изложил суть дела.

— Хорошо. Не возражаю. А кого пригласить, Павла Ивановича учить не надо. Поздравляю. — Алексей Иванович пожал Андрееву руку.

— Будьте гостем, товарищ полковник! — попросил Андреев.

— Спасибо. Уезжаю в отпуск. Билет в кармане. Пошли, товарищи, на торжественную часть, — заключил полковник. Сделав несколько шагов, круто повернулся, поглядывая то на одного майора, то на другого, неожиданно проговорил:

— Наверное, подумали, полковник выслушает вас с отменной любезностью и откажет?

— Никак нет, товарищ полковник! — дружно ответили майоры.

— Мы в вас не ошиблись, — сдерживая улыбку, добавил Иван Александрович.

В ответ на эту шутливую, со значением реплику полковник погрозил майору Засветаеву пальцем. Они были абсолютно разных темпераментов и характеров, зато совершенно одинаково мыслили и хорошо разбирались в людях, понимая друг друга с одного жеста, полунамека. Алексей Иванович уважал майора не только за умную командирскую хватку, за смелость тактических приемов в работе, за неистощимое трудолюбие, но и за привычку, не боясь нарушить субординацию, чуть иронически относиться к забористым, порой колючим словам полковника.

— А вам, Иван Александрович, грешно ошибаться... Ладно, зовите виновников сегодняшнего торжества в клуб. Сейчас начинаем. — Полковник взглянул на часы и, повернувшись, направился к дверям клуба. Его высокую, стройную фигуру выгодно подчеркивал отлично сидящий на нем китель.

Проводив полковника взглядом, майор Засветаев пошел к солдатскому кафе. Там, за тонконогими столиками, почти никого уже не было. При выходе из кафе Ивана Александровича встретил начальник штаба отряда, поздоровавшись, взял за портупею и отвел в тень старой, раскидистой яблони. Заговорил о том, какой птицей оказался Карпюкович.

Весь двор, где размещался штаб отряда, зарос плодовыми деревьями, широколистыми кленами, приземистыми ветлами над глубоким естественным оврагом, через который был перекинут мост с перилами.

Начальник говорил с веской, медлительной основательностью, с длинными паузами, дотошно выясняя необходимые, наверное важные для него, вопросы, и задержал майора на добрые два десятка минут.

...Когда Иван Александрович вошел в переполненный зал, люди уже во всю мощь аплодировали Михаилу Мельнику. Полковник успел сказать свою краткую речь и теперь прикалывал на грудь ефрейтора медаль «За отличие в охране государственной границы СССР». На правой стороне груди место было занято. За неполных три года службы Миша Мельник успел завесить ее многими другими знаками, начиная со значка разрядника по стрельбе, кончая знаком «Отличный пограничник». Все модные штучки давно из его головы выскочили, он не раз успешно настигал нарушителей и не босиком, а в нормальных сапогах, какие полагались ему по его скромному ефрейторскому чину.

— Ефрейтор Мельник, подойдите поближе, покажитесь народу, пусть разглядят хорошенько, какой вы есть, — проговорил полковник, вызвав своими словами оживление в зале.

В парадном, аккуратно затянутом ремнем кителе, поблескивая всеми своими наградами, с радостно расплывшейся улыбкой на розовом лице, Михаил шагнул к рампе, не зная, куда девать букет цветов, которые преподнесла ему бойкая пионерочка.

— Этот ефрейтор с голубыми смущенными глазами только прикидывался таким смиренным... На самом деле он героический парень! — добавил полковник весело. — Мог бы рассказать он вам, как смело гонялся за нарушителями границы, как барсом прыгал через рвы и колоды, лежащие на тропах, как форсировал болота в одних носочках... Молодец!

В зале стоял грохот, словно на полигоне.. Михаилу тоже хотелось крикнуть во весь голос, что он готов служить своей Родине не на жизнь, а на смерть, но не мог — в горле что-то застряло...

— Еще раз поздравляю, Михаил Владимирович, с высокой наградой и благодарю за отличную службу!

Рассказывали, что будто бы после этих полковничьих слов Михаил махнул рукой и стал рукавом кителя тереть глаза... Сам он это категорически отрицает. Мельник хорошо запомнил другое.

— Выше голову! — шепнул ему тогда полковник, а вслух произнес: — Видишь, как тебя любит народ, хлопают, как космонавту... Ты этого не забывай, дружок!

Да разве можно забыть, как потом полковник пригласил к столу главных виновниц того счастливого дня Люцинку и Олесю Шестинских. Их появления все нетерпеливо ожидали, потому что в зале собралась самая осведомленная публика, начиная от полковников, представителей округа, кончая местной пионерией, специально приглашенной на эти торжества. От аплодисментов заколыхались кумачовые флаги.

Первой появилась из-за кулис Люцинка с комсомольским значком на кипенно белой кофточке, с гладко причесанными волосами, легко спадающими на обе стороны плеч. С юношеской упругостью она подошла к заставленному цветами столу, покрытому зеленой, свисающей почти до самого пола скатертью. Олеся поначалу что-то замешкалась. Мелькнул было ее кумачовый галстук, непокорный вихорек рыжеватых волос, но мгновенно исчез за занавеской. И вдруг она появилась с другой стороны. Мелкими степенными шажками протопала через всю сцену и с забавной, чисто ребяческой серьезностью на прекрасном, темноглазом лице встала рядом с сестрой. Она окинула взглядом зал, кипящий улыбающимися лицами, и тоже одарила всех своей ответной улыбкой, ласковой, как теплый свет. Улыбался и полковник Михайлов, ожидая, когда стихнут аплодисменты.