Южный Урал, № 2—3

Работа в газете показала ему огромное значение для писателя наблюдений над жизнью. Об этом он не устает напоминать своим товарищам по перу.

— Почему мы пишем слабо? От бедности впечатлений. Отсюда и самоповторение… У Мамина-Сибиряка тоже встречается самоповторение, но все-таки «Горное гнездо» и «Хлеб» — это два разных романа. Он умел наблюдать и брал из самой гущи жизни… Хорошо… Почему нужно ехать куда-то? Может быть, для того только, чтобы вставить пейзаж… Белая березка и прочее… Правда, у нас в городе, пожалуй, не найдешь пейзажа с березкой. Зато здесь есть труд и люди труда, а значит, и поэзия труда. Идите на любой завод, понаблюдайте, и перед вами откроется такой мир, такая масса творческого материала, что вы поразитесь… Мы не должны замыкаться в четырех стенах.

От наблюдений над действительностью, над простыми людьми и их трудом от знания их дум вел путь к созданию сокровищ «Малахитовой шкатулки».

Создать эту книгу мог только поэт огромной силы, художник и мыслитель. Сам же он называет автором чудесных сказов народ. Да, он учился у народа. Он с детства слышал его голос, видел его слезы и труд.

Родина образов «Малахитовой шкатулки» — один из самых поэтических уголков Урала. Здесь, в округе сысертских заводов, возвышаются овеянные легендами Думная и Азов-гора, а рядом Гумешевский рудник — богатейшее месторождение малахита и медного колчедана. Зеленый шум и розоватые вспышки пламени над домнами. Мечта найти золотой самородок и жизнь, от которой «некуда податься, кроме как в землю».

В изумительном сочетании реального с фантастическим — обаяние бажовских сказов. Вымысел в них становится поэзией, но за фантастическим узором всегда прощупывается плотная ткань действительности. Сказочные образы не уводят от земли, а, наоборот, еще резче подчеркивают реальность классовой борьбы и жгучей ненависти к Северьянам-убойцам, к Турчаниновым и их «подлокотникам», ко всему несправедливому строю жизни.

Тема ненависти идет рядом с темой любви. «Малахитовая шкатулка» — книга о любви к труду, книга о счастье творчества мастеров, вдохновенных искателей, новаторов своего дела. И до чего это современная книга!

Как-то в беседе Павел Петрович привел такой пример.

— Жил старик один. Каждую ночь у него огонь в избе горел. Поглядят в окно и видят: сидит старик над книгой. А пошла про него молва: «ученый». Помер старик. Стали искать плоды его труда. И что же оказалось? Оказывается, он подсчитывал, сколько букв в библии. Вот тебе и ученый!

Человек — это он сам и его труд. И тем достойнее человек, чем полезнее его труд. Подлинно прекрасен лишь человек труда, творческого горения. «Работа — она штука долговечная. Человек умрет, а дело его останется». Эти слова — лейтмотив всего, что пишет Бажов. Честь художнику, постигшему красоту этой правды я правду этой красоты!

Он, как его герой горный мастер Данило, всегда с людьми. В день объявления войны, давно уже бывший пенсионером по старости, пришел он в издательство и попросил принять его на работу. Он не мог поступить иначе. И голос его в эти годы зазвучал молодо и гневно, как голос бойца.

Вот он поднимается на трибуну. Перед ним тысячная красноармейская аудитория. Мужественные лица воинов, уже понюхавших пороху. Старый человек на трибуне читает сказ «Тараканье мыло» о том, как немцы пробовали заводить свои порядки на Урале и какой из этого получился для них конфуз. Читает он по-народному, просто, как будто сам дедушка Слышко ведет неторопливый рассказ у караулки на Думной горе. И каждое слово его доходит до сердца, потому что идет из сердца. Сколько любви, сколько гордости за русского человека, за его смекалку и «живинку в деле», отличающую «мастерство с полетом» от бескрылого ремесленничества. Какое глубокое уважение к народу!

Однажды, выслушав юмористический рассказ Горбунова, Павел Петрович заметил:

— Не люблю я его. Это с его легкой руки пошли Ваньки-Таньки. И просто неприятно, когда слышишь, как большие артисты читают: бонба, оттедова… Высмеивают фонетические неправильности. Вон, мол, как они говорят, сиволапые… А кого высмеивают? Народ высмеивают.

Доклады его — не доклады в общепринятом смысле слова, это задушевная беседа, увлекательная по остроте и богатству мысли, оригинальная по форме. Мудрая простота его речи делает ее одинаково доступной и для научных работников, и для пионеров, и для бойцов Советской Армии. И всегда он остается самим собой — живым воплощением мудрости народной, трудового народного опыта.

Коренной уралец, он горячо любит свой край.

— У нас на Урале столько профессий, да таких, каких нигде не бывало. Например, горщики. Ведь это одна из исконных уральских профессий. А сколько в ней поэзии!

В то же время он всегда резко выступает против сторонников уральской исключительности и подчеркивает исторические связи Урала с остальной Россией.

С особенной любовью говорит он о старых уральских мастерах, об их трудовых традициях.

— Возьмем историю золотого дела на Урале. Найти-то золото нашли, а вот что с ним дальше делать не знали. Стали плавить. Выплавили за пять лет всего восемьдесят четыре пуда. Простой рабочий Брусницын предложил свой способ: дробить и промывать руду. И в первый же год добыли двести пудов золота. Так и стали после этого называть: «брусницынское золото». Вот где корни современного новаторства… Или, например, каслинское литье. Оно пользуется мировой известностью. Нигде в мире нет лучше каслинского литья. А в чем его секрет? То ли чугун такой особенный, то ли опоки, то ли руки такие у каслинских мастеров?

Речь заходит об уральском фольклоре.

— Вот говорят мне молодые фольклористы: «Вам, Павел Петрович, хорошо. Вам старики все рассказывают, а нам нет»… Нет, и мне старики не все рассказывают… А надо собирать их рассказы. Ведь на Урале население-то заводское коренное. Заводы-то еще при феодализме строились. Поезжайте хотя бы в Невьянск. Там из одних Поляковых можно конференцию собрать да Шмелевых столько же. Это целая история завода. Спросите о прошлом и в любой семье вам ответят: это мне дедушка рассказывал, а про это бабушка говорила. У нас на Урале фольклор особенный — он не успел отстояться…

Необычайно широк у него круг интересов и необычайно богатство знаний. О камнерезном деле он говорит так, как будто сам был всю жизнь камнерезом, об истории края как историк и краевед.

Сам он упорно и давно занимается вопросами истории. Историческая тема проходит и через книгу «Малахитовая шкатулка». Есть в сказе «Шелковая горка» замечательное место. Вот оно:

Его мысль — написать историю Урала, как историю труда, написать о первых «мужицких заводах» на Урале.

— Вот профессор Смирнов сказал насчет Ивана Калиты: от лемеха пошла Москва. Я думаю, что в этом есть рациональное зерно… Или так: «Пришел атаман с пятидесятью товарищами и покорил Камчатку». Шутка ли! Значит, не в оружии дело, а в том, что новое, лучшее несли наши люди. Колонизация наша не похожа на американскую. То же и на Урале. Пришел монах Долмат и основал монастырь… А ведь дело-то, наверно, было в другом… Ключевский добросовестно исследовал прошлое, но он был человеком другой эпохи, другого класса. Так же и в отношении Чупина: не всему нужно верить у него. Другими глазами он видел. Я вот думаю, что уральские-то заводы строили нижегородские да павловские мастера, а немцы тут не при чем…