Сломанная подкова

— А кони, кони-то куда подевались? — спрашивали у раненых те, кто был уверен, что это отступают остатки Нацдивизии.

— Коней Гитлер к себе угнал. Понравилась ему кабардинская порода,— отвечала Хабиба.— На развод взял себе. Хочет развести нашу породу.

Вдоль всей дороги женщины выставили корзины с лепешками, яблоками и грушами, кринки молока, разложили сыры. Мальчишки с кувшинами и чайниками беспрерывно бегали за водой.

Даиизат впервые в жизни говорила и повторяла русские слова:

— Бери, сын, ешь, сын...

Эти же слова говорили и все другие женщины.

Хабиба считалась в ауле лучшим знатоком русского языка и доказала это.

— Сын... мой сын... минометный командир ест... Аль-биян...

Но и такую ее речь понимали люди. Сквозь гримасу страдания проступало подобие улыбки, отвечали Хабибе:

— Ищи, ищи, может, здесь...

Народу на дороге все прибывало. Санитары, врачи, эвакуирующееся население. На машинах, на повозках, пешком. Девушки в белых халатах соскакивали с санитарных машин, чтобы перевязать сбившуюся и кровоточащую повязку то одному, то другому пешему.

— О, и железная кожа не вынесет столько бед! — причитала и Данизат.

Она не высматривала среди раненых своего сына, но не очень и удивилась бы, если бы он оказался тут. Давно уже Чока уехал в Нальчик и не возвращался. Где он — неизвестно. Исчез и старик Бекаи. Ходят слухи, что Бекан и Чока будут эвакуировать скот, перегонять за хребет элитных кобылиц кабардинской породы.

Мальчишки беспрерывно бегают за водой к арыку, и все мало. Люди истомлены жаждой. Вдруг раздается крик:

— Джигиты! Джигиты едут!

— Нацдивизия!

— Как их мало!

Хабиба посмотрела в сторону Пятигорска. Оттуда показалась нестройная колонна всадников.

Колонна кавалеристов шла, пожалуй, еще медленнее, чем раненые. Многие за поводья тянули лошадей, которые не в состоянии были нести на себе не только всадника, даже седло. Хабиба сорвала с головы платок. Ей было жарко, не хватало воздуха. Где Апчара? На коне едет или пешком? Повозок, машин совсем не видно.

Да и лошади какие? Кошки, а не лошади. Бока запали, будто выдавлены внутренности, шерсть слиплась, на шее засохла белая пена. Ни плетка, ни шпоры — ничто не заставит бедных животных шевельнуть ушами.

Единственный, кто еще сохранял вид всадника,— Якуб Бештоев. Он ехал на коне впереди отряда.

Колонну конников замыкали пешие. По старинному обряду, они несли на себе седла, снятые с павших лошадей. Седло есть — конь найдется.

— О аллах, неужели это все, что осталось от Нацди-визии?— вырвалось у Хабибы. Она не верила своим глазам, ожидая появления новых отрядов всадников.

Колонна медленно приближалась. В отряде было уже не двести человек, как вначале. Бештоев по пути отпустил многих домой на день-два. Были и такие, которые сами исчезли в кукурузных зарослях, чтобы больше не возвращаться в отряд.

Когда всадники подъехали ближе и можно было разглядеть каждого, выяснилось, что нашелся в отряде человек из аула Машуко.

— Ерман! Ерман вернулся! — возвестили опять же первыми мальчишки.

Весть о появлении бойцов из Нацдивизии мгновенно облетела не только аул, но и колхозные поля. С отдаленных токов всполошившиеся женщины снова тащили на дорогу еду, прихватывая все, что можно.

Увидев отряд Бештоева, приуныли. Это все, что осталось, или только часть? Но напрасно ждали они за этим отрядом стройных или хотя бы многочисленных полков дивизии.

Женщины запрудили дорогу. Бештоев сделал привал. Аульцы окружили Ермана Балова. Во время боев этот безусый юноша все время находился около Локотоша и мог бы многое рассказать о судьбе дивизии. Но Хабиба тотчас завладела им одна, и он рассказывал только об Апчаре.

Отряд миновал Пятигорск и уже спускался к озеру Табукан, когда встретилось несколько подвод с детьми. Эвакуировался детдом. Конники ехали здесь, прижимаясь к высокой стене кукурузного поля, чтобы укрыться от авиации. Надо сказать, что Якуб Бештоев искусно вел свой отряд. Не удалось сохранить лишь грузовики.

Кончился бензин, и пришлось их сжечь, чтобы не достались врагу. Зато все три орудия сохранились. Были и боеприпасы. Четверо суток шли через безводные степи, через черные земли, не останавливаясь ни днем, ни ночью. «Дома отдохнем»,— был единственный ответ Якуба на все жалобы.

. И вдруг — налет. Конники свернули в кукурузное поле. На дороге остались только повозки с детьми. Две женщины, сопровождавшие детей, понадеялись, как видно, на милосердие немцев: увидят детей — не тронут. Но посыпались бомбы. Самолеты кружились, выбирая цель. Запах дыма смешался с запахом серы. Взлетали в воздух лошади, хомуты. Обломки повозок потонули в пыли и в черном дыму. Ржание лошадей, вопли детей и крики женщин. Одну подводу лошади затянули в озеро. Илистое дно стало засасывать лошадей. Лошади силились выбраться, но чем больше бились, тем быстрее погружались в серную воду. Другая подвода колесом зацепилась за телеграфный столб.

Апчара кинулась спасать детей. Она не думала о своей жизни. Обе воспитательницы, сопровождавшие детей, были убиты. Уцелевшие дети убежали в кукурузу, где прятались бойцы-кавалеристы.

Немцы отбомбились и повернули в сторону Бештау.

Бойцы бросились помогать Апчаре. Они вытащили из озера повозку, привели в порядок конскую сбрую, подобрали раненых детей. Только Апчара могла кое-как помочь им. Теплые еще детские тела с невысохшими слезами на щеках клали отдельно, чтобы отправить в ближайший аул для захоронения. В отряде конников тоже оказались раненые и убитые. Дорога завалена конскими трупами. В одно орудие, которое с таким трудом притащили из Сальских степей, угодила бомба. Уцелел только ствол.

Остановили грузовую машину. Бештоев заставил сидевших в грузовике людей взять раненых детей и срочно доставить в какую-нибудь больницу. С остальными детьми, которых удалось собрать, Апчара поехала в Нальчик. Она знала, что там есть детдом, куда постарается сдать их. Возможно, Ирина еще живет в Нальчике, на своей квартирке вместе с Даночкой.

Что было дальше, Ерман Балов не знал.

Апчара действительно доехала до Нальчика. Все учреждения и предприятия срочно эвакуировались. Никто не ожидал, что немцы нагрянут так скоро. Надеялись на оборонительную линию по реке Кубани. Была уверенность, что немец, по крайней мере, немало положит сил, прежде чем прорвет эту линию. А если не удастся остановить немцев на Кубани, остановят на других рубежах. События на фронте развернулись иначе, и распоряжение об эвакуации опоздало.

...Куда ни пыталась ткнуться Апчара в Нальчике, всюду было не до нее. Детские дома эвакуировались полным ходом; своих детей не на чем было вывезти. От чужих отмахивались.

Апчара в отчаянии ворвалась в Наркомпрос. Нарком торопливо запихивал в портфель бумаги. Внизу его ждала машина. Апчара отметила про себя, что карточная система отразилась и на наркоме. Румянец сошел с его лица. Он заметно похудел. Нарком скороговоркой ответил:

— Могу посоветовать одно — эвакуируйте детей вместе с нашими. Пока не поздно.

Выскочив на улицу, Апчара не знала уже, куда бежать, к кому обратиться. Дети проголодались и плакали. Вдруг сзади ее окликнули:

— Апчарочка-Чарочка! Ты ли это?

Через улицу с матрацем, набитым вещами, и с большим чемоданом тащился Хатали Чоров.

— Хатали, родной, милый, помоги! Подобрала по дороге ребятишек, надо их пристроить к уезжающим.

— Что-нибудь придумаем.

Апчара думала, что Хатали вспомнит тот случай, когда ока не вернулась из полка на полустанок. Но словно и не было такого случая и полустанок словно был в другом веке и в другой жизни, столько событий произошло с тех пор.

Хатали расспрашивал Апчару о Нацдивизни. В Нальчике о судьбе ее ничего еще не знали и об отряде Якуба Бештоева ничего не слышали. Все учреждения спешно эвакуируются в Орджоникидзе. Хатали тоже. Дом и все имущество пришлось бросить.

Нашли эвакуирующийся детдом. На единственном грузовике горой навалены ящики с продуктами и разными вещами. Воспитатели в растерянности, не знают, куда класть узлы и чемоданы. Сами пойдут с детьми пешком за повозками.