Высота

Жена!

В первый раз Пасечник назвал ее этим словом, страстно желанным и немного пугающим.

Сердце у Кати словно кипятком обварило — ощущение счастья бывает столь острым, что в первые мгновения оно приносит лишь боль. Не сразу смогла она совладать с собой настолько, чтобы спросить с мягким смешком:

— А чего меня сторожить? Я убегать от своего мужа не собираюсь.

Ей удалось сказать эту фразу без запинки, ей удалось подделаться под будничный тон Пасечника, которым он только что произнес «жена».

— Ну, тогда тем более спи, — сказал Пасечник совсем сонным голосом. — А я твой сон сторожить…

Пасечник не договорил, его самого свернуло в сон.

Катя лежала недвижимо и прислушивалась к неровному дыханию спящего, к звукам, которые приносило распахнутое настежь окно.

Где-то вдали прозвенел заблудившийся в ночи трамвай. Прилежно кукарекал петух. На четвертом этаже мелодично прозвенели часы. Три или четыре раза они ударили? Катя не обратила внимания, а потом, как ни силилась, вспомнить не могла. Ну что ж, пусть четыре утра. В соседнем дворе скулил щенок. Проголодался он, заскучал или у него тоже бессонница?

Она лежала, глядя широко раскрытыми глазами в посветлевшее окно. Комната наполнялась смутным полусветом, уже угадывалась на стене и фотография домны, подарок Флягина.

Катя не знала, что с собой делать, так ей было хорошо.

И она боялась уснуть, чтобы не утратить ощущения счастья, переполнявшего ее живым теплом.

16

На «Уралстрое» со дня на день ждали министра. Больше всех был встревожен Плонский. С министром обычно прилетал какой-нибудь дотошный финансист, и Плонский боялся, что раньше времени будет обнаружена сверхплановая экономия, не ровен час сократят ассигнования, а тогда затрещит весь его «баланец».

Было еще одно обстоятельство, из-за которого Плонский нервничал. Только сейчас он вспомнил, что министр давно приказал предоставить квартиру сварщику Шереметьеву. Уже на нескольких стройках министр побывал у того в гостях. Говорят, в Запорожье он даже ночевал у Шереметьева. Вдруг министр наведается к нему и в Каменогорске?

Вечером перед прилетом министра Плонский явился к Шереметьеву в его маленькую комнатку.

— Куда ж ордер девался? — суетился Плонский, роясь в необъятном портфеле. — Отличная квартира. Отдельный вход. Две комнаты. Кухня. Ванная… Пожалуйста! Всегда горячая вода…

— Дети опят. Куда же мы поедем среди ночи? — взмолился Шереметьев.

— А мы их спящих перевезем. Машина ждет у подъезда.

Шереметьев стал отказываться. Раньше просил — не допроситься было. А теперь спешка. Жить ему в Каменогорске осталось без году неделю. Домну доварит — и сразу в путь, в Североуральск…

— Из-за твоего каприза мне министр чуб оторвет? — расстроился Плонский.

Шереметьев скользнул взглядом по лысому черепу Плонского, усмехнулся, начал натягивать сапоги и сказал миролюбиво:

— Поедем, что ли, Ариша. Все равно ведь спать не даст. Сколько квартир мы на своем веку сменили… Но чтобы ночью новоселье справлять? Не приходилось!

Переезд Шереметьева облегчился тем, что у него почти не было мебели, посуды и прочего домашнего скарба. Министра ждали, ждали, но, вопреки ожиданиям, он так и не приехал, чему Плонский был очень рад. Правда, выходит, он зря устроил ночной переполох с вселением Шереметьева в новую квартиру. Но без министра вряд ли приедет и тот дотошный финансист, который может позариться на сверхплановую экономию.

Министр не приехал, но он днем и ночью звонил Дымову на площадку. Все время на проводе была Москва.

Дымов недосыпал ночей, все это знали, и тем больше удивился Токмаков, когда Дымов срочно вызвал его для разговора. Ясно, о чем пойдет разговор, — о заявлении Токмакова, о его желании демобилизоваться из монтажников.

Неуместной и очень давней представлялась Токмакову его просьба!

Чем меньше дней оставалось до пуска домны, тем беспокойнее становилось на душе.

Приближался час его расставания с монтажниками. Сколько пережито вместе с людьми, которыми он командовал, и в ветреное утро подъема шестнадцатой царги, и в пасмурный день падения Пасечника, и в ночи, проведенные бок о бок с Матвеевым и Вадимом в «свече», и в предрассветный час, когда он поднял по тревоге свои бригады и привел их к обрушенному крану! Как он будет жить, не зная, где они строят, что нового замышляет Вадим, чем озабочен Бесфамильных, во что вмешивается Матвеев, о чем мечтает Борис и кончились ли страхи Метельского? Как он сам разлучится с любимым своим делом, с высотой, с узкими балочками, за которые ему так попадало, и не скучно ли ему будет в «каменюшниках», куда его наверняка зачислит Пасечник?

Токмаков все больше сердился на себя, и теперь, когда вспомнил о своем заявлении, чувствовал себя дезертиром. А может ли Маша любить дезертира?..

Невеселый подошел Токмаков к домику Дымова, а тут еще столкнулся в приемной с Дерябиным.

Случайная встреча? Или они вместе вызваны?

— Вы, собственно говоря, по какому вопросу пришли, товарищ Токмаков? — спросил Дерябин, встревоженный.

— По личному, — нехотя ответил Токмаков.

— Странно.

Дерябин пожевал губами и отвернулся. В самом деле странно, что секретарша одновременно пригласила к Дымову обоих.

— Принимайте дела старшего прораба, товарищ Токмаков, — распорядился Дымов, едва успев поздороваться с ним и с Дерябиным. — Министр просил вам передать, что это назначение он делает авансом. Вам нужно в ближайшие год-два окончить институт и защитить диплом инженера. Такой человек, как вы, должен успевать и работать и учиться. На домнах за график умеете бороться. Научитесь управлять собственным временем!.. А на свое место временно поставьте мастера Матвеева, которого я когда-то грозился выгнать. Присматривайте за ним. Справится.

— Позвольте, — сказал Дерябин, ошеломленный этим известием. — Собственно говоря, я подчинен непосредственно Москве, и прежде чем Токмаков может принять дела старшего прораба, я их должен сдать. Я еще буду докладывать министру.

— Министр просил передать, товарищ Дерябин, что вы отзываетесь в распоряжение министерства.

— И больше ничего не передал?

— Больше ничего.

— Да, но, откровенно говоря, на мне лежит вся ответственность за контору «Стальмонтажа»….

— От этой ответственности вас уже давно пора освободить. И послушайте мой совет, товарищ Дерябин. — Дымов гневно пригнул голову. — Вы слишком много болтаете об ответственности. Если она давит вас, как узкий пиджак в плечах, так освободитесь от нее. Перестаньте быть ответственным работником. — Дымов уже взялся за телефонную трубку, но полуобернулся к Дерябину и добавил ядовито: — Это откровенно говоря, но не между нами говоря!

Выйдя из домика, Дерябин некоторое время постоял, зажег спичку дрожащими руками, закурил и, жуя папиросу, сказал:

— Разрешите вам, Константин Максимович, дать последний совет.

— Какой?

— Никогда не спешите брать на себя обязательства и тем более должности, которые вам не по плечу. Лучше оставаться в тени. Перевыполняйте себе план на здоровье. Но пусть это каждый раз будет для начальства приятным сюрпризом. И тогда вас всегда будут хвалить.

— Спасибо за совет, только вряд ли он мне пригодится.

Дерябин пожал плечами.

— Так и голову сломать недолго. Впрочем, вы прораб способный, хотя и недоучка. Пожелаю вам быть на моей должности удачливее меня.

На лице Дерябина странно уживались в этот момент высокомерие и плохо скрытая растерянность.

С тяжелым чувством покинул Дерябин дощатый домик у проката.

Мало своих бед! Полез зачем-то с советами к этому выскочке и недоучке Токмакову.

Вот вы, товарищ Дерябин, и глотнули свежего воздуха! Досыта надышались. Так надышались, что даже тошнит от этой свежести.

В министерство приятно возвращаться, когда ты своей работой на периферии оправдал доверие начальства.

Как его встретит теперь министр? О старой должности и мечтать нечего. Куда его теперь пошлют?