Честь

Антон смотрел и слушал – и верил всему этому и не верил: слишком много он испытал за последнее время, чтобы принять все за чистую монету с первого слова, слишком много оп видел грязи, чтобы сразу поверить людям! А Кирилл Петрович называл новые и новые имена, и за каждым вставала своя судьба – с печалями, успехами и радостями. И эти радости словно отражались на лице воспитателя, немного угловатом и энергичном, и заставляли его светиться. Увлечение помешало воспитателю заметить переживания своего нового воспитанника, а Шелестов постепенно перевел свой взгляд с фотографий на лицо воспитателя, потом на гвардейский значок, алевший на его поношенном кителе, и спросил:

– Вы в гвардии были?

– В гвардии.

– Танкистом?

– Нет. Авиадесант… А что? Думаешь, это хуже? Ух, брат!.. – Но, боясь, видимо, увлечься нахлынувшими воспоминаниями, Кирилл Петрович перешел к другой стене. – А это уголок «Наши заслуги»: Почетные грамоты за спорт, за самодеятельность… А вот наказ родителей. У нас каждый год собирается родительская конференция. Была она и этим летом и вот приняла обращение к ребятам. Читай!

И Антон читает.

«Дети наши! Милые!

Мы живем в Советской стране, стране сознания, в стране культуры, в обществе передовых людей мира. Наше родительское сердце верит, что вы, тяжело провинившиеся перед народом, поймете свой ошибки и сделаете все для их исправления. Мы верим в ваши успехи и в ваши прекрасные мечты на благо нашей любимой родины.

Пусть вас не смущает и не пугает будущее. Ваша жизнь впереди, и много еще хорошего будет в жизни. Но помните, что только честный, настойчивый человек, любящий труд и общество, достоин называться советским человеком. В труде, в учебе, в служении своему народу заключается красота жизни. Легкая жизнь, нечестный заработок – это скользкий путь, который приводит к презрению и изгнанию из общества. А что может быть лучше, краше, чем любовь и доверие общества?

Желаем вам, дорогие ребята, счастья в будущем, желаем как можно скорее восстановить утерянную вами честь и заслужить гордое звание настоящего советского человека. Ваше будущее в ваших руках».

Эти слова родителей растрогали Антона, Перед ним вдруг как живая встала мама с ее испуганными глазами, с ее вырвавшимся при чтении приговора криком, с кривой улыбкой, которой она силилась скрасить его путь после суда. Углубившись в чтение, он тоже не заметил, как пристально следил за его лицом Кирилл Петрович.

Вот пришел человек, новый и совершенно незнакомый пока воспитанник, уравнение со многими неизвестными. Что он принес с собой? Что вынес из испытаний, через которые прошел? Самооплакивание, жалость к себе? Или протест, или злобу? Духовный паралич или добрую волю и веру в будущее?

– У тебя кто есть – и папа и мама? – спросил Кирилл Петрович, когда Антон прочитал «обращение» до последней точки.

– Нет. Одна мама! – коротко ответил Антон, и в этой решительной краткости было что-то, заставившее воспитателя насторожиться.

– А ну давай-ка побеседуем! – сказал Кирилл Петрович, усаживаясь с Антоном возле стола, накрытого белой простыней вместо скатерти.

Отослав Елкина, он подробно расспросил Антона обо всей его семье – о маме, о бабушке, о Якове Борисовиче и всех родственниках, об отношениях с ними, о школе и вообще о всей предшествовавшей жизни.

– Так!.. – сказал он, когда все ему стало ясно. – Ну, а теперь поговорим о перспективах.

Кирилл Петрович рассказал о жизни колонии – о школе и клубных кружках, о быте, самообслуживании, об отношениях с товарищами, о коллективе и его принципах.

– А теперь поговорим о производстве… Тебя куда тянет?

– Мне все равно.

– Э, нет!.. Так не выйдет! Ты это безразличие бросай, апатию и все такое. Нужно жизнь брать за рога, за самые рога, и крутить ее в свою сторону. А мой тебе совет: берись за слесарное дело. Это – основа всего. У нас есть хороший мастер, Никодим Игнатьевич.

– Кирилл Петрович! А куда мы его положим? – вмещался неожиданно опять появившийся около них Елкин. – Положите рядом со мной. Сазонов в санчасть лег, койка свободна.

– Ну, об этом мы с командиром отделения договоримся, – уклончиво ответил Кирилл Петрович.

– Не доверяете?

– Кажется, вот и ребята идут, – будто не расслышав, сказал Кирилл Петрович, уловив зазвучавшую вдали строевую песню. – Сейчас, значит, обедать, а после обеда, что ж… после обеда на производство пойдем определяться, а потом – на строительство клуба. Хорошо? – Он положил руку Антону на плечо. – И ты прямо включайся! Ничего, Антон, все будет отлично! Главное, не робей! Сила приходит в борьбе. Пойдем атлетов наших встречать!

Они вышли на улицу. На сердце у Антона стало легче. Опасения и страхи насчет «бугров» и «табуреток» куда-то отодвинулись – уж очень на это не было похоже, и, ободренный, Антон решился наконец задать вопрос, все время вертевшийся у него на языке:

– Товарищ капитан!.. А как этот?.. Другой?.. Мишка Шевчук?

– А зачем он тебе? – спросил Кирилл Петрович. – Знаешь что? Выкинь ты его из головы. Живи сам! И помни, тут тебе тоже не легко придется! К тебе всякие советчики будут липнуть – сам соображай! Сумеешь выстоять, сумеешь взять себя в руки, поймешь, что лучше солому есть, честно заработанную, чем совесть свою продавать, – вот тогда из тебя человек выйдет. А будешь туда-сюда, как некоторые, что теперь, мол, умней буду, не сяду по пустякам, тогда считай – пропал. Понятно?

– Понятно! – тихо проговорил Антон.

На дорожке показалась между тем колонна ребят. Они шли по четыре в ряд, в одинаковых черных костюмах, но не очень стройно; и только заметив старшего воспитателя, шедший сбоку командир, высокий и поджарый, подал команду:

– Но-о-гу!

Отделение подтянулось и, четко выбивая шаг, подошло к своему корпусу.

– На месте! Ать-два! Ать-два! – старательно отсчитывал командир. – Отделение, стой! Ать-два!..

Сделав два последних положенных шага, ребята замерли, а командир, вытянувшись, отрапортовал:

– Товарищ старший воспитатель! Девятое отделение прибыло со школьных занятий на обед.

– Почему шли без песни? – спросил капитан.

– А мы только одну кончили, а другую не успели начать, – ответил командир.

– Смир-рно! – скомандовал Кирилл Петрович. – Товарищи воспитанники! К нам прибыл новый товарищ, Антон Шелестов. Встретим его по-дружески, как всегда. Ясно?

– Ясно, товарищ старший воспитатель! – ответил за всех командир.

– Воспитанник Шелестов! – обращаясь к Антону, так же торжественно сказал Кирилл Петрович. – Займите место в строю девятого отделения.

Антон встал в строй.

Так совершен был обряд вступления его в новую жизнь. Но, как многие обряды, он содержал что-то внешнее и поверхностное, и Антону много еще пришлось пережить, прежде чем девятое отделение стало для него по-настоящему своим.

9

Мишка Шевчук размышлял пять дней. За это время начальник каждый день заглядывал на вахту, где эти дни находился новый строптивый воспитанник, или вызывал его к себе. Но Мишка продолжал упорствовать:

– Не хочу. Не нравится. Климат не подходит.

В другой раз опять решительно заявлял:

– Нет. Большевики не сдаются, и я не сдамся.

– Ну и каша же у тебя в голове, – усмехнулся начальник. – Да ты же против большевиков идешь.

– Почему «против»? Большевики сами собой, а я сам собой. Я совсем из другого мира.

– Ах, вот как? А мир, против которого ты ополчился, это какой же? Мир труда и народа. И ты против него? Большевики хотят устроить жизнь как следует, а ты?.. Ты, мало того, мешаешь, ты против идешь!

– Ну ладно! Это вы пионерии своей говорите. А у меня убеждения, и никто меня не может сломить.

– Убеждения!.. Никаких убеждений у тебя нет. Ты просто трус!

– Кто? Я?

– Да! Ты! Ты боишься актива, каких-то «бугров»…

– Боюсь? – на лице Мишки проступила отчаянная решимость. – Да пусть меня только тронут – трое мертвых лежать будут.